Какие были несколько веков назад финансовые пирамиды?

Структура, выпускающая ничем не обеспеченные бумаги, многим может показаться изобретением XX века, «завязанного» на рыночные котировки и глобальную торговлю, однако история «финансовых пирамид» корнями своими уходит в далекие времена, когда человечество еще не подчинило себе небо и не изобрело дизель – в начало XVIII века, который впоследствии будет известен как Эпоха Просвещения.

Война за Испанское наследство (1701—1714), в которой схлестнулись Великобритания и Франция, к моменту заключения мира полностью опустошила их валютные резервы, поставив оба государства на грань банкротства. Великобритания, годовой бюджет которой в то время ровнялся 4 миллионам фунтов стерлингов, имела внешний долг в 50 миллионов, то есть истратила свой бюджет на 12,5 лет вперед! Еще в 1710 году, после серии интриг в парламенте, к власти пришла партия тори во главе с Генри Сент-Джоном, виконтом Болингброком и лордом Робертом Харли. Тори пытались ускорить заключением мира и вывести страну из разорительной войны, для чего добились отстранения от власти лидера партии вигов Джона Черчилля, герцога Мальборо, который был ярым сторонником войны и командующим британскими войсками в Европе.

После удаления вигов от власти, тори предложили парламенту проект погашения внешнего долга. Лорд Харли предлагал внести в проект мирного соглашения пункт об «асьенто де негрос» – эксклюзивном праве на ввоз чернокожих рабов на территорию испанской Америки. Вести торговлю с испанскими колониями должна была учреждаемая акционерная компания, которая взамен на эту эксклюзивную привилегию возьмет на себя обязательство по погашению правительственных долгов на сумму в 10 миллионов фунтов. Правительство, в свою очередь, должно было выплачивать компании 6 % годовых, то есть чуть более 500 тысяч фунтов в год.

В 1713 году Великобритания заключила сепаратный мир и вышла из войны, получив по условиям мирного соглашения право на асьенто сроком на 30 лет. Однако как вскоре стало ясно, квота на ввоз чернокожих рабов не могла погасить английские долги в том объеме, в каком это представлялось лорду Харли. К тому же он не смог учредить банк для реструктуризации государственного долга, потому что исключительным правом эмиссии по законодательству обладал только Банк Англии.

«Компания Южных морей» (так назвали новое акционерное общество) тем не менее продолжала работать и выпустила пакет ценных бумаг, обеспеченных ее соглашением с правительством. Вскоре после начала работы компании, в июне 1714 года лорд Харли был вынужден подать в отставку – виги обвинили его и виконта Болингброка в заключении выгодного Франции сепаратного мира. Новым лордом-казначеем страны стал представитель вигов Роберт Уолпол.

Несмотря на то, что компания лишилась покровителей в правительстве, она исправно выбирала свою квоту по асьенто, в то же время открыв новый способ получения доходов посредством игры на бирже. В 1719 году совет директоров компании предложил правительству взять на себя более половины долгов государства под 5 процентов годовых до 1727 года, и под 4 процента годовых – в следующие годы. «Компания Южных морей» достаточно быстро стала главным кредитором правительства, «задавив» в противостоянии даже Банк Англии, который не смог перебить конечное предложении дирекции компании.

Покровительство среди властных кругов приходилось покупать – 1 миллион 300 тысяч фунтов пошли на взятки высокопоставленным государственным лицам, которые поддержали предложение компании. Все это вылилось в ожесточенные дебаты в парламенте, в ходе которых схлестнулись канцлер казначейства Джон Айлэби (поддерживавший компанию) и Роберт Уолпол (державший сторону Банка Англии). В частности Уолпол заявил, что предложение компании – суть биржевая спекуляция, и цена акций будет расти на основе ажиотажа вокруг них, в то время как в сущности это будет ничем не обеспеченная бумага. Однако сторонники «Компании Южных морей» и подкупленные ей парламентарии буквально перекричали лорда Уолпола.

Пока государственные мужи обсуждали закон, председатель правления компании сэр Джон Блант начал мощную рекламную компанию для привлечения новых акционеров. Ходили разные мифы (искусственно «запущенные» в народ) о том, что компания якобы получила концессию на разработку серебряных приисков в испанской Америке, что вскоре ее оборот возрастет многократно и т.д. На фоне всеобщего ликования правительство приняло предложение «Компании Южных морей», а акции нового транша разлетались как горячие пирожки.

Если акция номиналом в 100 фунтов в январе 1720 года стоила 128, то в феврале она продавалась уже за 175, а в мае – за 550. Рост стоимости обеспечивался непрекращающимся притоком средств, что делало компанию классической пирамидой.

В мае сын лорда Харли записал: «Безумие биржевой игры просто немыслимо. Эта дикость выходит за рамки моего понимания, она подчиняет все сердца, языки, умы, словно это сумасшедший дом, в котором разом оказались все стороны – виги, тори, якобиты, паписты и прочие».

Однако, как это обычно бывает с пирамидами, взлет сменяется падением. В то же году был принят Акт о Королевской бирже, согласно которому любое предприятие должно было получать государственную хартию на ведение бизнеса. По своей сути это была сертификация, позволявшая ликвидировать сомнительные «конторы», однако, как позднее стало ясно, именно этот акт подрубил глиняные ноги финансового колосса. Некоторые члены парламента задали резонные вопросы относительно обеспечения акций компании, поскольку асьенто и близко не отбивало оборот «Компании Южный морей».

Пока шло разбирательство, по Лондону поползли слухи, что акции компании не имеют финансового обеспечения. Совет директоров компании попытался искусственно увеличить стоимость выпускаемых бумаг, однако волну было уже не остановить, и в сентябре 1720 года цена упала до 150 фунтов за акцию. Вкладчики ринулись в офисы компании обменивать ценные бумаги на деньги, и к октябрю наступил крах.

В декабре того же года парламент инициировал расследование деятельности «Компании Южный морей», наложив арест на имущество ее директоров. Им было запрещено покидать пределы Англии, однако бухгалтер компании Найт успел сбежать во Францию, прихватив всю финансовую отчетность. В парламенте разразилась настоящая война, вызванный на слушание директор компании Крэггз в запале даже предложил драться с ним на дуэли любому, кто посмеет усомниться в его честности. Джон Блант, которого доставили на слушание под конвоем, отказался свидетельствовать против себя и своих коллег.

В итоге все-же удалось найти в бумагах компании несоответствия и следы подлога, что позволило обвинить ее директоров в мошенничестве. Уголовному преследовани подвергся и канцлер казначейства Джон Айлэби, которого отправили в Тауэр по обвинению в коррупции. Директор компании Крэггз скончался в тюрьме, не дождавшись приговора суда. В отношении остальных директоров «Компании Южных морей» не удалось четко сформулировать обвинение, поэтому они отделались лишь конфискацией имущества.

Тысячи людей потеряли значительные суммы, сотни были разорены. Среди акционеров компании, потерявших свои вклады, был и физик Исаак Ньютон. Однако была одна сторона, которая смогла вынести выгоду из всего этого , данной стороной оказалось британское правительство, чьи долги были обменяны на обесценившиеся акции, и к 1721 году внешний долг Великобритании составлял всего 500 тысяч фунтов.

А что же Франция, противница Англии в борьбе за Испанское наследство? Удивительно, но там дела обстояли похожим образом. К концу войны внешний долг Франции составлял более 3 миллиардов ливров. Правительство не могло найти кредиторов – банки Европы неохотно соглашались ссудить Версалю деньги, да и то – лишь под огромные проценты и на короткий срок.

Генеральный контролер (министр) финансов Ноайль решил было «потрясти» еврейскую общину, которая контролировала большинство банков Франции – началась настоящая «охота на ведьм», когда евреев допрашивали с пристрастием по обвинению в колдовстве, однако те умирали от пыток, но денег короне не давали. В попытке изыскать дополнительные источники доходов французское правительство отменило многие льготы и вольности дворянства, существенно сократило численность армии, однако эти меры не давали того эффекта, который был необходим.

Филипп Орлеанский, регент при малолетнем наследнике и будущем короле Людовике XV, в 1715 году попытался девальвировать ливр путем перечеканки – золотые и серебряные монеты изымались из оборота и заменялись монетами того же достоинства, но меньшей (на 20 %) долей драгоценного металла. Развернулась жесточайшая борьба против неплательщиков налогов, одного даже показательно казнили. Однако во всем этом хаосе львиная доля поступлений в казну разворовывалась приближенными регента, поэтому ситуация продолжала оставаться критической.

Спасение пришло оттуда, откуда не ждали – в 1716 году в Париж прибыл шотландский авантюрист Джон Лоу, который представил Филиппу Орлеанскому свой проект реструктуризации королевского долга. Шотландец предлагал постепенно выводить из оборота золотые деньги и заменять их государственными облигациями. Под это дело был учрежден банк, который начал выпуск банкнот. Благодаря массированной рекламе и распространению нужных слухов, эти бумаги вскоре обрели популярность у населения, и вскоре Лоу смог выкупить внешний долг короны. Если вначале билеты были обеспечены золотом и серебром, то впоследствии, на волне успеха, банк Лоу стал печатать банкноты без обеспечения. Таким образом, эта система тоже стала классической пирамидой.

В 1717 году была учреждена Миссисипская торговая компания, чьим директором стал все тот же Джон Лоу, а обеспечение гарантировал его же Всемирный банк. Компания выпустила стартовый пакет в 200 тысяч акций стоимостью в 500 ливров за штуку, которые тут же стали предметом ожесточенного спроса. Акции могли быть приобретены не только за деньги, но и в обмен на государственные обязательства. Таким образом, Лоу стал главным кредитором французской короны. Стоимость акций росла, и вскоре бумага номиналом в 500 ливров стоила более 10 тысяч. Деньги, полученные от эмиссии акций, компания Лоу вкладывала в облигации государственного долга.

В начале 1720 года акционеры из числа королевской семьи начали постепенно выводить из банка деньги в обмен на акции. Это спровоцировало настоящий бум среди придворных, которые решили, что в компании творится что-то нехорошее, и тоже поспешили вывести свои вклады. Правительство попыталось остановить коллапс, издав в феврале того же года указ, запрещавший владение монетами на сумму, превышающую 500 ливров. Однако ситуация набирала ход подобно снежному кому. Вскоре пузырь лопнул.

Французское общество буквально раскололось на два лагеря – одни требовали повесить Лоу на ближайшем дереве как мошенника, другие считали, что он все еще может исправить ситуацию, а от его трупа и конфискации его имущества лично им толку не будет никакого. Регент позволил шотландцу тайно покинуть Францию, однако наложил арест на все его имущество и средства, которые отошли в пользу короны. Возмещать убытки простым вкладчикам никто не собирался. Подобно английской «Компании Южных морей», контора Лоу смогла сделать главное – покрыть практически весь внешний долг Франции, и, как это нередко бывает, сильные мира сего вновь решили свои проблемы за счет кошельков простых граждан.

В этой связи очень интересно выглядит взаимосвязь двух пирамид, ведь и в Лондоне и в Париже прекрасно знали о том, что по ту сторону Ла-Манша есть серьезная финансовая структура, гарантирующая своим вкладчикам большую прибыль. Английские инвесторы следили за банком Лоу еще с 1717 года, а в мае 1719 года британский посол в Париже получил конфиденциальные письма от своих родственников, которые просили купить для них акции Миссисипской компании. Тысячи англичан лично прибывали во Францию, чтобы купить акции компании Лоу, из-за чего посол Стейер прямо обращался к правительству с просьбой срочно что-то предпринять, дабы ограничить отток английских денег за рубеж.

Пока англичане присматривались к французским облигациям, французы и другие европейцы вкладывали свои средства в бумаги «Компании Южных морей». Французский банкир Мартин, доверенное лицо группы французских инвесторов, приобретал акции компании под именем Чарльза Маккея. Голландский банкир Корнеллиус, описывая происходящее на амстердамской бирже в конце апреля 1720 года, заметил, что, должно быть, «на улицу выпустили всех сумасшедших». Можно только догадываться, насколько сильно «тряхнуло» европейские рынки ценных бумаг, когда в 1720 году оба этих финансовых гиганта прогорели.