Какое наказание постигло бы Пушкина если он бы выжил?

Казнь за поединок

В России еще Петр I запретил дуэли. В соответствии с его Указом от 14 января 1702 года «всем обретающимся в России и выезжающим иностранным, поединков ни с каким оружием не иметь, и для того никого не вызывать и не выходить: а кто вызвав на поединок ранит, тому учинена будет смертная казнь...». Спустя некоторое время царь более детально разработал условия ответственности за дуэли, ужесточив за них наказание. Им был издан Артикул воинский, согласно которому регламентировалась ответственность непосредственно самих дуэлянтов, а также секундантов и тех, кто мог предотвратить поединок, но не сделал этого. Согласно артикулу 139 дуэлянтов вешали, причем за ноги! Такому же наказанию подлежали и секунданты. Преступность дуэльного поединка была подтверждена и Манифестом Екатерины II.

Впрочем, с 1 января 1835 года вступил в силу Свод законов Российской империи, в котором смертная казнь за дуэль отменялась. В дальнейшем уголовное законодательство России последовательно смягчало наказания за поединок и за причинение на нем смерти или увечий. За поединок, последствием которого «являлась смерть или нанесение увечий, или иной тяжкой раны», виновный мог быть заключен в крепость на срок от четырех до шести лет и восьми месяцев в случае смерти соперника и от двух до четырех лет, если тот сильно пострадал.

Впрочем, на практике все было не так сурово. Обычно дуэлянты присуждались к довольно щадящим мерам наказания. За дуэль могли перевести в действующую армию на Кавказ или подвергнуть кратковременному заключению в крепости или на гауптвахте (Мартынов — убийца Лермонтова — был приговорен к трем месяцам гауптвахты, а секунданты прощены). Все это объясняется тем, что приговоры по делу о дуэли выносились военными судами, в которые по каждому конкретному случаю назначались офицеры. Понятно, что офицеры не могли не разделять требования дворянской морали и чести и вполне лояльно относились к подсудимым дуэлянтам.

Предсмертные муки

Пушкин не мог не знать о запретах на дуэль, равно как и о реальных наказаниях. В худшем случае его ждала ссылка, и он принял условия поединка, даже не ознакомившись с ними. Пока выбирали площадку для дуэли, Пушкин сидел на сугробе и равнодушно смотрел на эти приготовления, но выражал нетерпение. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным место дуэли, поэт ответил: «Мне это решительно все равно, только, пожалуйста, делайте все это поскорее...»

Наконец противники встали на свои места. Данзас махнул шляпой, и они начали сходиться. Дантес выстрелил, не дойдя одного шага до барьера.

Пушкин упал.
- Я ранен, - сказал он.

Пуля, раздробив кость верхней части правой ноги у соединения с тазом, глубоко ушла в живот и там остановилась. Секунданты бросились к Пушкину, но когда Дантес хотел подойти, он остановил его:

- Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел...

Дантес стал на свое место боком, прикрыв грудь правой рукой. На коленях, полулежа, опираясь на левую руку, Пушкин выстрелил. Пуля, не задев кости, пробила Дантесу руку и, ударившись в пуговицу, отскочила. Видя, что Дантес упал, Пушкин спросил у д'Аршиака:

- Убил я его?
- Нет, - ответил тот, - вы его ранили в руку.
- Странно, - сказал Пушкин. - Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет…

Пушкин испытывал жгучую боль, от которой периодически терял сознание. Его еле довезли домой, куда и приехал придворный врач Арендт. К заявлению доктора о безнадежности своего положения больной отнесся с невозмутимым спокойствием. Можно ли было спасти Пушкина? На этот вопрос ответили известные советские хирурги. Через сто лет после смерти поэта, в 1937 году, академик Бурденко сообщил, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы его.

Но тогда медицина не умела еще выхаживать раны живота. И Пушкин в мучениях умирал. Его страдания до того увеличились, что он даже решил застрелиться, не останови поэта Данзас. И это несмотря на то, что твердость и терпение Александра Сергеевича поражали даже врачей. «Я был в тридцати сражениях, - говорил доктор Арендт, - я видел много умирающих, но мало видел подобного».

Во все время болезни Пушкина «передняя его постоянно была наполнена знакомыми и незнакомыми, вопросы: что Пушкин? Легче ли ему? сыпались со всех сторон». Император, наследник, великая княгиня Елена Павловна постоянно посылали узнавать о здоровье Пушкина. У подъезда была давка. В передней какой-то старичок говорил с удивлением: «Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!»

Перед смертью Пушкин выразил желание видеть священника. Послали за отцом Петром из Конюшенной церкви. Священник был поражен глубоким благоговением, с каким Пушкин исповедовался и приобщался Святых Тайн. «Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать, — сказал он княгине Мещерской (дочери Карамзина). - Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел». За несколько минут до кончины, поэт захотел, чтобы жена покормила его моченой морошкой. Как записал Даль, «Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку, другую - и приникла лицом к челу отходящего мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал:

- Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо!

Друзья и ближние молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его подмышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось и он сказал:

- Кончена жизнь!
Я не дослышал и спросил тихо:

- Что кончено?
- Жизнь кончена, - отвечал он внятно и положительно.
- Тяжело дышать, давит, - были последние слова его. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его. Жуковский изумился, когда я прошептал: «аминь!».

По воспоминаниям друзей Александра Сергеевича, уважение к памяти поэта «в громадных толпах народа, бывших на его отпевании в Конюшенной церкви, было до того велико, что все полы сюртука Пушкина были разорваны в лоскутки, и он оказался лежащим чуть не в куртке; бакенбарды его и волосы на голове были тщательно обрезаны его поклонницами».

Пока Россия скорбела, Военно-судная комиссия выносила свой вердикт по делу скандального поединка. В итоге, предполагаемое наказание не соответствовало общей практике. Решение принимали в точном соответствии с требованиями Воинского артикула Петра I. Никаких поблажек! В результате Дантеса как непосредственного дуэлянта, и Данзаса как секунданта приговорили к смертной казни путем повешения. При этом было оговорено, что таковому наказанию подлежал бы и подсудимый Пушкин, но как он уже умер, то «суждение его за смертью прекратить».

Ревизионная инстанция (Генерал-аудиториат) хотя и не сочла возможным применить к дуэлянтам смертную казнь, однако вынесла также достаточно суровое по тем временам наказание  Дантесу: его разжаловали в солдаты («лишив чинов и приобретенного им Российского дворянского достоинства написать в рядовые»). Данзаса как секунданта отправили на два месяца на гауптвахту. И лишь Николай I ограничился разжалованием Дантеса и высылкой за границу: «Быть по сему, но рядового Геккерена (здесь Дантес назван по фамилии его приемного отца, голландского посла барона Геккерна - авт.), как не русского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты». Приказом по полку 20 марта Дантес исключен из списков полка. На другой день в 9 часов утра к Дантесу явился жандармского дивизиона унтер-офицер Яков Новиков, который и сопровождал его до границы.

Дантес был страшно напуган — не ждал он, что так легко отделается, и отправился за границу так поспешно, что за четыре дня проделал 800 верст пути. Несколько лет он тихо сидел в своем имении в Эльзасе. Убедившись, что ему ничего не грозит, Дантес потихоньку занялся политикой. В итоге даже получил от Наполеона III звание сенатора, которое гарантировало пожизненное содержание в 30 тысяч франков ежегодно. Однажды его посетил известный коллекционер-пушкинист Онегин, который не смог удержаться и спросил: «Но дуэль с гением… Как же вы решились? Неужели вы не знали? Дантес искренне возмутился: А я-то? Он мог меня убить! Ведь я потом стал сенатором!»

Похоже, он так и не понял, кого убил, а на старости лет частенько во Франции представлялся не без гордости русским путешественникам: «Дантес, который убил вашего поэта Пушкина». Один из внуков Дантеса рассказывал, что дед был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой.

По всей видимости, исцелись от раны Пушкин, и его бы ожидала ссылка, возможно и лишение чина камер-юнкера. Вместо этого императору пришлось выплачивать долги великого поэта, которые составили 120 тысяч рублей. Николай I также выделил вдове пенсион и дочерям до их замужества, а сыновей определил в пажи («по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу»). В дополнение он приказал издать за казенный счет сочинения Пушкина в пользу Натальи Николаевны и детей и выплатил единовременное пособие в размере 10 тысяч рублей. Как довольно цинично заметил император о Пушкине в письме князю Паскевичу, «про него можно справедливо сказать, что в нем оплакивается будущее, а не прошедшее». Действительно Александр Сергеевич в последние месяцы жизни занимался исследованием «Слова о полку Игореве» и собирался написать работу о Петре I. Несложно представить, какое огромное наследие оставил бы российский гений проживи он дольше. Впрочем, грустно и нелепо заниматься такого рода предположениями.