Криминалитет крепостной России

Воры

«Ах матки мои, вор пришел ко мне во двор». Русский лубок

Слово «мошенничество», до сих пор имеющее хождение в русской юридической практике, некогда имело значение несколько иное. Мошенником называли того, кто имеет дело с мошной, то есть мешком на поясе, в котором беспечный прохожий хранил свои более или менее ценные пожитки (речь, как правило, шла о наличных деньгах). Срезать такие кошельки — забытое ныне ремесло, но вплоть до XVIII века, когда в моду вошли карманы, во всех городах Европы, где только были рынок или церковь, это искусство процветало. Искушенные мастера, отборная сволочь из беглых солдат и солдатских детей, посадских сирот и фабричных людей, населяли улицы Москвы задолго до пришлых преступников более поздней поры. Будучи отбросами, они не были лимитой и чувствовали себя дома в Первопрестольной. 

Самой скандальной историей о московских ворах, на протяжении многих десятилетий будоражившей воображение народного читателя, была история Ваньки-Каина, вора и сыщика в одном лице. Детство свое прославленный мошенник провел в качестве прислуги в богатом московском доме, а в 14 лет, не то повинуясь преступной страсти, не то убоявшись крутого хозяйского нрава, бежал со двора и очутился на московской улице. Под Каменным мостом, где собирались преступники, нашел он себе товарищей и там же получил воровское крещение — начал красть по карманам платки и деньги, воровать по баням и подрезать с повозок товар. Эти и подобного рода занятия и составляли воровскую обыденность Москвы, когда на трон взошла императрица Елизавета Петровна и в конце 1741 года объявила всеобщую амнистию. Прослышав о монаршей милости, Иван заявился в сыскной приказ с покаянием и списком своих бывших товарищей.

В первую же ночь, пройдясь по Зарядью и Китай-городу вместе с Каином и его списком, сыщики обнаружили 33 мошенника — каждый со своей судьбой и специализацией. Тут был и слепой разорившийся купец — держатель притона, и 15-летний сирота, живущий блудно с гулящей женщиной, и старый вор, происходивший из семьи иконописца. В кармане последнего, кстати, была обнаружена бумага — список, такой же, как представленный Каином в приказ. Вероятно, идея сдаться властям без всяких последствий затронула многие воровские умы! Как бы то ни было, все пойманные были доставлены в приказ и посажены под замок с тем, чтобы впоследствии, согласно правилам того времени, быть пытаными на дыбе и бог еще знает как. Лишь редким из них удалось избежать наказания, тогда как большинство отправилось с рваными ноздрями в отдаленные места империи.

Та же участь в конце концов ждала и Каина. За семь лет сотрудничества с властями ему удалось обрести власть, невиданную для человека его происхождения и рода деятельности. Так, от Правительствующего сената он получил уникальную грамоту, объявляющую все возможные доносы на него ложными. Сыскной приказ выделил Каину 12 солдат, без которых и не ходил он по московским улицам, наводя страх не только на воров, но и на московского обывателя.

Предоставленная Каину свобода приносила плоды — в конечном счете он наловил больше 700 преступников. В их числе были представители специальностей самых экзотичных. Так, например, было поймано почти три десятка выжежников, то есть тех, кто занимался переплавкой и продажей золотого шитья на одежде. Вполне естественно, однако, что такая власть Каина не могла не соседствовать со злоупотреблениями разного рода, за каковые и был он взят в 1749 году, пытан и в 1756 году в замену смертной казни, уже без ноздрей, отправлен сначала в Рогервик, что в Эстонии, а потом и в Сибирь.

Разбойники

«Илья Муромец и Соловей-разбойник». Русский лубок XVIII века

Среди главных образов романтической Европы — фигура морского или лесного разбойника, отверженного, лихого и «благородного» в том или ином смысле. Конечно, такого феодального средневекового материала, как в Англии с ее заморскими колониями или Германии с ее карликовыми королевствами, в России не было. Приходилось довольствоваться малым, но и здесь была своя фактура и экзотика.

В разбойничьи шайки вступали в большинстве своем крестьяне и мещане, по той или иной причине вытолкнутые за пределы естественного для себя уклада. Беглецы были первыми по удельной массе. Были и те, кто отправлялся на заработки в город, но до города не доходил и так и оставался жить посередь леса близ Ярославской или Калужской дороги, промышляя по случаю кистенем или дубиной.

Необходимо заметить, однако, что не только погоня за легкой наживой двигала разбойников на бесславные подвиги. Порой лесные и речные бандиты бывали одержимы той или иной высокой идеей, которая служила как источником вдохновения, так и оправданием для их деятельности. Так, шайка Пашки (о нем пойдет речь ниже) едва ли не половину награбленного отдавала божьим людям — странникам — и следила за безопасностью раскольников на лесных дорогах. В некоторых случаях разбойники выступали серьезной силой в теологических спорах среди сектантов — та или иная группа могла привлечь бандитов на свою сторону. Лидер сектантов Никита Семенов чуть не лишился жизни, когда после диспута ехал из Плеса в Ярославль, — его противники подговорили разбойников напасть на него, избить, раздеть и голым оставить замерзать посреди зимнего леса.

Известен, правда, случай, когда разбойниками становились и жители городов. Так, деятельность Ваньки-Каина пролила свет на преступления шайки Гаврилы Рыжего, орудовавшей на подмосковной Троицкой дороге. С «воцарением» Каина этот известный в Москве вор вынужден был сменить специализацию: на Сырной неделе 1746 года сошелся в Немецкой слободе в какой-то корчме с компанией беглых солдат и матросов и вместе они порешили заняться разбоем. Выйдя из города, заночевали («заведомо что воры») у какого-то крестьянина Григория и целых три дня прождали подходящую жертву. На третий день, вооружившись тут же смастеренными дубинами, напали на проезжавшую мимо тройку асессора Милюкова, избили, раздели чиновника и прислугу и привязали несчастных к деревьям. Это дело было на редкость удачным: в общей сложности преступникам удалось похитить сани и трех лошадей, две шубы, не считая другой одежды, золотое кольцо и золотые же запонки, шпагу с серебряным эфесом и даже парик. Доставшаяся Гавриле по разделу награбленного шпага в конечном итоге подвела разбойника. Сбив с нее эфес, он передал его жене, с которой жил раздельно, с тем чтобы она сбыла краденый товар. Вместо этого супруга отправилась прямиком к Каину, чем поставила точку в преступной карьере мужа.

Представляя даже самую общую картину разбоев в России, несправедливо было бы не упомянуть и разбойниках Волжского понизовья, где, бывало, гуляли Степан Разин и Емельян Пугачев. Впрочем, лихие злодейства прославленных атаманов заслуживают отдельного разговора.

Укрыватели

Укрывательство беглых и беспаспортных было делом опасным, требующим отваги и выдумки, и далеко не всегда приносило сколько-нибудь заметную выгоду — на этом, по крайней мере, свете. Это, впрочем, не могло остановить русского крестьянина в его стремлении приютить бездомного человека по соображениям душевного спасения или по каким-то другим причинам. Самым, наверное, громким судебным делом о странноприимстве стало дело о секте «странников», или «бегунов», развернувшееся в Ярославле в 1850 году. Начало этому положила поимка в лесу близ села Сопелки разбойничьей шайки, руководимой неким Пашкой, дезертиром и подлецом вполне отпетым. Это позволило властям выйти на обретающихся в тех же лесах сектантов-странников, веривших в пришествие в мир Антихриста и полагающих единственным верным путем к спасению побег из грешного мира. Побег этот осуществлялся вполне буквально: многие сотни крестьян убегали из своих домов, рвали паспорта (вместо них писались пародии — «духовные пашпорты») и уходили прочь из родных мест.

Крестьяне не столь решительные, чтобы самим пускаться наутек от Антихриста и вступать с ним в духовную перепалку, тем не менее охотно принимали беглых божьих людей. К каким только ухищрениям не прибегали укрыватели! Под видимыми селами крестьяне рыли невидимые города: туннели и ямы, потайные входы, которые располагались в укромных местах крестьянского дома. Так, например, у Пятницкого, подробно описавшего быт русских странников, находим такое описание сектантского схрона: «В чулане длиною 4 аршина 3 вершка и шириною 3 аршина — две двери, одна вела в сени, а другая — в избу; здесь было маленькое окно и лавка во всю стену длиною в 3 аршина (*Чуть больше 2 м. — Прим. редакции). Лавка эта приделана к полу и поднималась вместе с доскою пола, под которой вход в вырытую в земле и уходившую в огород яму <…> обложенную досками». Вход в укрытие мог располагаться не только под лавкой, но и в шкафу, и под печкой, и даже под супружеским ложем. Такие ямы могли быть разной величины: в одни с трудом помещался человек, в других могло собираться до нескольких десятков. Большие укрытия зачастую делались с выдумкой, даже со стенной росписью — при свете лучины было видно, как принимает патриарх Никон подсвечник от самого Зверя и как бегут от того Никона святые старцы. Путь к спасению от антихристовых властей мог пролегать не только под домом, но и над ним — крыши в раскольничьих селах могли располагаться таким образом, чтобы по ним можно было легко из села уйти.

Как видите, жизнь в XVIII–XIX веках была опасная.