«Меня интересует только чушь…»: гений бреда и мастер эпатажа — Даниил Хармс

«Персонаж авторства самого себя, писатель-суперфантаст, человек-абсурд, мастер рифмованной бессмыслицы, гений бреда, апофеоз неадеквата, образец контркультурного героя, и прочая, прочая, прочая».

Кем же этот человек был на самом деле?

Даниил Иванович Ювачев, впоследствии Даниил Хармс, родился 17 (30) декабря 1905 года в Санкт-Петербурге. Еще в детстве он придумал себе псевдоним, который позже приобрел статус официального имени. Вообще-то, у Хармса было несколько десятков псевдонимов: Гармониус, Чармс, Шардам, Карл Иванович Шустерлинг, Даниил Заточник и т.д. Даже в этом многообразии имен проявлялась живая многосторонняя натура писателя.

Творчество Хармса целиком соответствовало концепции ОБЭРИУ (Объединения Реального Искусства) – группы деятелей культуры, основанной в конце 20-х гг. в Ленинграде. Представители этого движения проповедовали отказ от традиций в искусстве, гротеск и эстетику абсурда. Со стороны властей обэриуты признанием не пользовались, официозные критики называли их творчество «поэзией классового врага». Поэтому произведения Даниила Хармса не печатались, и он мог реализовать себя только в нише детской литературы.

«Я не люблю детей, стариков, старух и благоразумных пожилых. Я уважаю только молодых, здоровых и пышных женщин. К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно… Травить детей — это жестоко, но ведь надо же с ними что-то делать… Я всегда ухожу оттудова, где есть дети».

Примечательно, что Хармс позиционировал себя, как ненавистника детей. Персонаж одного из его рассказов предлагал сбрасывать детей в яму, забрасывая сверху известью. При этом он говорил, что «склонность к детям» почти то же самое, что склонность к зародышу, а это почти то же, что склонность к испражнениям.

Скорее всего, это было всего лишь частью эпатажного образа, которым отличался писатель. Ведь сами дети очень любили стихи и публичные выступления Даниила Хармса, которые приводили ребятню в восхищение.

Читая свое стихотворение, этот чудак мог вдруг вытащить из кармана крохотную пушку, неожиданно выстреливающую, или вынуть изо рта разноцветные теннисные шарики. Фокусы с ними были одним из его излюбленных занятий, и жонглировал шариками он виртуозно!

Шарики порхали у него в руках, исчезали в карманах, ботинках, во рту, в ушах, появлялись в самые неожиданные моменты, причем множась на глазах. Часто «выступление» заканчивалось тем, что в руках у Даниила оставался только один шарик, который оказывался… яйцом, сваренным вкрутую. Чтобы доказать, что это не шарик, Хармс чистил яйцо и тут же съедал, посыпав солью, которую доставал из кармана…

Еще одним увлечением Хармса было рисование. Стены его комнаты, даже абажур лампы были разрисованы. Кроме того, писатель обожал классическую музыку – Генделя, Баха, Моцарта, Шостаковича… Что же касается литературы, Хармс буквально преклонялся перед гениями Маяковского и Гоголя, с которыми он был, безусловно, творчески связан. Нравился писателю и юмор Козьмы Пруткова.

Даниил Хармс был, как уже было замечено выше, мастером эпатажа. Это проявлялось и в его пристрастиях. Например, Хармс обожал маленьких собачек, особенно такс. На прогулках с ним всегда была одна из них. Высокий рост писателя резко контрастировал с песиком. Клички своим собакам Хармс давал крайне оригинальные, например «Бранденбургский концерт» или «Чти память дня сражения при Фермопилах».

Необычен был и внешний облик Даниила Хармса, выбор которого был продиктован образом Шерлока Холмса. Эксцентричный поэт одевался в клетчатый сюртук, носил серые гольфы и большую серую кепку. Следование имиджу знаменитого литературного героя дополняли трость и неизменная курительная трубка.

Тема Шерлока Холмса волновала Хармса не только внешним стилем сыщика. Видимо, вдохновившись  рассказом Артура Конан Дойля «Пляшущие человечки», еще будучи юношей, Хармс создал свой собственный шифр, который вначале напоминал загадочные фигурки из детектива. Позже писатель придумал особую систему значков, обозначавших все буквы алфавита. С их помощью Хармс зашифровывал свои дневники, опасаясь, что их могут прочитать чужие люди. Тем более что в своих записках он часто дурно отзывался о советской власти.

Оригинальный во всех своих проявлениях, Хармс очень любил розыгрыши, которые готовил заранее. Один раз в гостях, несмотря на присутствие дам, он начал неожиданно стягивать с себя брюки. Все остолбенели. Но конфуза так и не произошло, под верхними штанами были еще одни! Вообще, Хармс обожал шокирующие ситуации. Иной раз он мог подойти к окну в совершенно раздетом виде. На возмущения соседей писатель отвечал так:

«Что приятнее взору: старуха в одной рубашке или молодой человек, совершенно голый? И кому в своем виде непозволительно показаться перед людьми?»

Несмотря на все свои чудачества, а может быть и благодаря им, Даниилу Хармсу сопутствовал большой успех у женщин. Вторую супругу писателя Марину Малич, которой поэт частенько изменял с привлекательными дамами, ревность чуть было не привела к суициду.

«Я устала от его измен и решила покончить с собой. Как Анна Каренина. Я поехала в Царское Село, села на платформе на скамеечку и стала ждать поезда. Прошел один поезд. Я подумала, что нет, брошусь под следующий».

Задуманное она выполнить так и не решилась. Хармс понимал свою слабость, в его дневниках есть следующая запись:

«Боже! Что делается! Я погрязаю в нищете и в разврате. Я погубил Марину. Боже, спаси ее! Боже, спаси мою несчастную дорогую Марину».

Нужно отметить, что поэт был действительно верующим человеком, особенно ярко это проявлялось в отношении близких. Он готов был поделиться с ними последним. Как-то раз Хармс купил на оставшиеся деньги театральные билеты и отдал их друзьям, а потом целую неделю питался одним рыбным супом.

«На меня почему-то все глядят с удивлением. Что бы я ни сделал, все находят, что это удивительно. А ведь я даже и не стараюсь. Все само собой получается.»

Возможно, благодаря искренней вере, Даниилу Хармсу был дан дар предвидения. Известно, что писатель предсказал блокаду Ленинграда. Именно поэтому несколько его друзей загодя покинули город и избежали голодной смерти. Предвидел Хармс и то, что во время первой бомбежки его родной дом будет разрушен.

«Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осаждён или умрёт голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне…»

Как писателя, Даниила Хармса интересовали истоки зла в человеке. Но в своих жутковатых рассказах он не морализировал, а беспощадно высмеивал жестокость, равнодушие и тупость окружающей действительности. Видимо, именно этого не могли простить Хармсу власть имущие. Три раза писателя арестовывали. Последний арест был вызван доносом, обвиняющим Хармса в следующем заявлении: «Для меня приятнее находиться у немцев в концлагерях, чем жить при Советской власти».

Поэта заключили в психиатрическую больницу тюрьмы, где он умер от голода 2 февраля 1942 года. Ему было 37 лет – мистический возраст в русской поэзии!

Афоризмы Даниила Хармса:

Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женские ножки, в особенности выше колен. Многие считают женщин порочными существами. А я нисколько! Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.

Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно. Спорить со мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому что я всякого переспорю. Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такие пробовали. Всех уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу, так и не остановишь.

Старух, которые носят в себе благоразумные мысли, хорошо бы ловить арканом.

Лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным.

 Нет пророка без порока.

Стихи надо писать так, что если бросить стихотворением в окно, то стекло разобьется.

Когда человек говорит: «Мне скучно», — в этом всегда скрывается половой вопрос.

Прежде всего женщина любит, чтобы ее не замечали. Пусть она стоит перед тобой или стонет, а ты делай вид, что ничего не слышишь и не видишь, и веди себя так, будто и нет никого в комнате. Это страшно разжигает женское любопытство. А любопытная женщина способна на все. Я другой раз нарочно полезу в карман с таинственным видом, а женщина так и уставится глазами, мол, дескать, что это такое? А я возьму и выну из кармана нарочно какой-нибудь подстаканник. Женщина так и вздрогнет от любопытства. Ну, значит, и попалась рыбка в сеть!

Говорят, скоро всем бабам отрежут задницы и пустят их гулять по Володарской. Это не верно! Бабам задниц резать не будут.

С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казнь. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают.

    То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью! Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому что все равно никто не поверит.

Телефон у меня простой — 32—08. Запоминается легко: тридцать два зуба и восемь пальцев.

Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются моим поступкам, а денег мне не платят. Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я буду этим доволен.

Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше.

Создай себе позу и имей характер выдержать ее. Когда-то у меня была поза индейца, потом Шерлока Холмса, потом йога, а теперь раздражительного неврастеника. Последнюю позу я бы не хотел удерживать за собой. Надо выдумать новую позу

У меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю. Даниил Хармс.