Парадоксализм Оскара Уайльда

Разочарованный океаном

«Господа, океан меня разочаровал, он совсем не такой величественный, как я думал».

Океан, что разочаровал английского писателя и поэта ирландского происхождения, Оскара Фингала О’Флаэрти Уиллса Уайльда, оказался Атлантическим. К тому времени, когда этот эстет и элегантный лондонский денди «разочаровался» в океане (и, наверно, не только в нем), его имя уже гремело на всю столицу Британской империи, а чуть позднее он стал одним из самых парадоксальных драматургов-новаторов поздней Викторианской Англии. Страны, чей уклад протекал традиционно буржуазно, не без имперского чванства и напыщенности, лицемерия и жестких пуританских правил. Утонченность и парадоксализм Уайльда был здесь явно не ко двору: родившись в эпоху, предваряющую декаданс, он резко контрастировал с благопристойными нравами Викторианской Англии. Недаром его могила находится во Франции, на кладбище Баньо в Париже, откуда его прах через десять лет перенесли на кладбище Пер-Лашез.

…А через Атлантический океан он переплыл в 1882 году. Просвещенные американцы ждали, когда к ним прибудет Оскар Уайльд – ведь и тогда, без нынешних скоростей, в Новом Свете было известно, что к ним устремился самый утонченный лондонский денди, безупречный, как произведение искусства, с зеленой гвоздикой в петлице и в бархатном камзоле. Денди, которого принимают и в английских аристократических кругах: «Приходите обязательно, сегодня будет этот ирландский остроумец».

Двенадцатилетний денди

…«Ирландский остроумец» родился в Дублине, в доме 21 по улице Уэстлэнд-роу: и дом, и улица сохранились. Упитанный мальчик с толстыми губами – второй ребёнок, после старшего брата Уильямса. Отец – сэр Уильям Уайльд, уникальный хирург, ловелас и трудоголик. Мать, Джейн Франческа Уайльд, светская дама без определенных занятий, кроме пылкой любви к стихам, иностранным языкам и дружеским вечеринкам. Свое первое и, надо сказать лучшее образование Оскар получил в родном доме. И всю жизнь считал себя обязанным родителям за то, что они привили ему любовь к книгам, причем с раннего детства: отныне книги и чтение станут его пожизненной страстью.

«Книги он любил, как любят цветы, перебирал их, как самоцветные камни», - писал Чуковский, большой поклонник Оскара Уайльда. Чуковскому повезло, он стал обладателем рукописи - в один лист, правда, - великолепного ирландца. Свое сокровище Чуковский не запер на замок, а, наоборот, без конца вглядывался в строчки, написанные рукой его кумира.

Чуковский писал:

«Когда думаешь об изумительной пестроте его творчества, о том, что он с одинаковой легкостью писал и стихи, и философские трактаты, и фарсы, и критические статьи, и рассказы, и трагедии, и сказки для детей, и статейки о дамских нарядах, - чувствуешь кровь его отца».

Его поражала и разносторонность матери Уайльда:

«Дама знает и латынь, и древнегреческий, она знает все языки. Но как странно она одета! В пунцовом балахоне, вся в лентах и кружевах, густо напудрена, и словно языческий идол, увешана брошами и медальонами. Кольца, браслеты, драгоценные камни! А если вы придете к ней вечером, когда собираются гости, она встретит вас в золоченой короне! Вечером, при розовых абажурах, ей будет не больше тридцати».

Сколько же тогда ее младшему? На вид – лет двенадцать, но уже все признаки будущей гениальности налицо, дайте только время. Знаменитым он станет уже лет через пятнадцать, еще совсем молодым:

«Он с вялым пренебрежением глядит из окна, как другие дети играют в футбол. Мальчишеские игры не по нем. Он такой степенный и высокомерный. Ему двенадцать лет, а уж он по воскресеньям носит цилиндр на своих девических кудрях, и товарищи, конечно, ненавидят этого чинного франта. Как-то вечером, в школьном парке, когда торжественной поступью он шествовал мимо них, они накинулись на него, связали его по рукам и ногам, поволокли на высокий пригорок, и, запыленный, исцарапанный до крови, он встал в созерцательную позу и с восхищением мелодически молвил: - Какой отсюда, с холма, удивительный вид!».

Вкусивший в детстве удивительный вид с холма, Оскар ни за что впоследствии не отступит от своего убеждения, парадоксального по смыслу и сути:

«Разве то, что приятно вкушать, не создано для вкушающего? И в том, что сладостно пить, разве заключается отрава?». И будет он «пить и вкушать» с таким сладострастием, что писатель Дуглас в своей книге о нем напишет: «Он был величайший обжора изо всех, каких я когда-либо знавал».

Его дендизм поражает воображение, его «тщательно выбранная бутоньерка эффектнее чистоты и невинности».

Вообще нам, потомкам пролетариев, да даже и советской интеллигенции, непонятно изречение, например, такого типа - «Красиво завязанный галстук - первый в жизни серьёзный шаг». Мы внутренне протестуем, когда читаем, что «только поверхностные люди НЕ судят по внешности». Ведь у нас в ответ своё, простецкое: «Встречают по одежке, провожают по уму».

…Юный Оскар сыплет, словно восточный купец драгоценностями, своими сверкающими как изумруды афоризмами – и всё это в высших кругах знати, в салонах, куда простому смертному путь заказан. Отныне он - завсегдатай великосветских сборищ, происходящих на фоне умопомрачительного богатства, изящной мебели, люстр, ковров. Этот «пухлый, избалованный мальчик», вырос, по словам Чуковского, «среди фальшивых улыбок, супружеских измен, преувеличенных жестов, театральных поз и театральных слов».

Избавьте меня от последователей

…В Америке, куда он приехал 1882 году, такой европейской утонченности, к какой он привык, воспитываясь в культурной среде, не было. На таможне его спросили, не везет ли он чего-нибудь, что облагается пошлиной, и он небрежно ответил: «Мне нечего декларировать, кроме своей гениальности». В этом он был совершенно убежден, хотя написал едва ли сотую часть того, что мог бы. Зато недоброжелатели Уайльда искренне считали его шарлатаном: тем, кто не понимает сути дендизма, подчеркнутая элегантность и хорошие манеры кажутся вымученными и старомодными. Хотя Лондон до сих пор один из самых элегантных городов мира, есть даже спец. ателье, где мужской костюм, сшитый по всем правилам, стоит порой более пяти тысяч фунтов. Хотя грубые люди полагают, что, видимо, под маской франта скрывается опытный манипулятор.

Блестящий европеец, человек с противоположной стороны Атлантики, в Новом Свете Уайльд читал лекции – и студенты аплодировали ему стоя. Не обошлось и без казусов. Толпа слушателей как-то явилась одетой точно так же, как он сам – в бархатных беретах и с отложными кружевными манжетами, в коротких панталонах и длинных чулках – решив, очевидно, фраппировать своего преподавателя.

Уайльд разумеется, в долгу не остался, недаром он до сих пор славится своим блестящим остроумием, вошедшим в поговорку. Его ответ был ошеломительным, уж кто-то, а он умел держать удар.

Парируя, он небрежно произнес: «Я впервые прошу Всевышнего избавить меня от последователей!»

Что правда, то правда – подражание Уайльду, будь вы хоть сто раз денди, умеющий носить костюм и даже блистающий в аристократических гостиных, решительно невозможно. Жалкие копии до сих пор бродят по всему свету (в каждом столичном городе есть свои денди или по-нашему, иконы стиля), но ни один из них не в силах сочетать внешний лоск и остроту ума: по моим наблюдениям блестящие люди часто одеты весьма небрежно и наоборот – франты, как правило, не слишком умны.

Почитайте еще раз его афоризмы, хотя бы несколько:

Душа родится дряхлой, но становится все моложе…

Холостяки ведут семейную жизнь, а женатые – холостую…

Ничего не делать - очень тяжелый труд

Если скажешь правду, все равно рано или поздно попадешься…

Я так и останусь в ХIХ веке

…В Америке он прожил около года и вернулся в Лондон. Вернулся, чтобы бесславно закончить свою блестящую жизнь: именно здесь, в его любимом Лондоне, произошли странные и мрачные эпизоды его короткой и ослепительной, будто нарочно придуманной судьбы, его легендарной, поразительной биографии: «Истинны в жизни человека не его дела, а легенды, которые его окружают. Никогда не следует разрушать легенды. Сквозь них мы можем смутно разглядеть подлинное лицо человека».

Подлинного Оскара Уайльда разглядели, возможно, позже (если вообще разглядели) и прославился он как «самый оторванный от земли, самый не стихийный, самый неорганический в мире человек».

Всесветная слава пришла к нему через годы, уже в ХХ веке, до которого он не дожил двадцать семь дней: «Я так и останусь в ХIХ веке».

…Рубеж двух эпох не был им преодолен: после двух страшных лет в тюрьме, куда он попал по обвинению в «циничном нарушении норм общественной морали», он проживет, совершенно разоренный, опозоренный, всё проигравший, окончательно сломленный, еще недолго. Его роман с красивым юношей из высшей знати, Альфредом Дугласом, не раз предававшим его впоследствии, станет достоянием общественности: причем Уайльд сам подает в суд на отца юноши, оскорбившим его в подозрении в связи со своим сыном. Ненавидевший отца Альфред склоняет Уайльда подать в суд за клевету, но папаша юноши подает встречный иск, что в конце концов и сыграет в судьбе Уайльда роковую роль…

Вообще в Англии, где в гомосексуальных связях были замечены многие представители высшего света (в том числе и внук королевы Виктории), лет за 80 до исторического суда над Уайльдом за содомию полагалась смертная казнь, затем закон смягчили, заменив десятилетним заключением, затем – смягчили вновь, заменив на два года каторжных работ.

Однако изнеженному Уайльду хватило и этого. Заключения и каторги он выдержать не смог, а суд, по свидетельствам современников, приговоривший его к медленной смерти, был подлый и неправый.

Но и это мрачное судилище Уайльд сумел превратить в блестящий спектакль на потеху всему Лондону. Он острил под несмолкаемый хохот набившейся в зал судебного заседания публики и говорил такое, что на следующий день цитировали все лондонские газеты, списывая друг у друга. Однако это не только помогло, но, возможно, и решило его участь: в кандалах и полосатой робе его доставили в застенки тюрьмы Рэдинг. Многочисленные друзья куда-то пропали; жена и сын сели на корабль и уплыли в Североамериканские Соединенные Штаты.

За два года тюремного заключения он из блестящего эстета, выдающегося писателя и символа британского дендизма, поэта, прозаика и драматурга, превратился в развалину, равнодушного ко всему на свете человека с потухшим взором. После освобождения из застенка он под чужим именем эмигрировал из Англии во Францию, в приморский городок Варневаль. Там он и написал свою знаменитую «Балладу о Рэдингской тюрьме». Где в пух и прах разнес английскую тюремную систему, не оставив от нее камня на камне. Рассказал о страшных вещах, о планомерном уничтожении человеческой личности, о несчастном каторжанине, обреченном на бессмысленное перетаскивание с места на место тяжеленных валунов.

Предвидение Дориана Грея

По сути, уже в «Дориане Грэе» Уайльд дал полную картину разлагающегося британского общества: образ внешней красоты и благополучия, внешней элегантности и роскоши, за которыми скрываются самые низменные пороки, - такой обобществленный образ разложения Империи.

Интересно, что в каком-то смысле он предвидел - в образе Дориана - и тип высокородного циника, с которым встретился въяве ровно через год после написания своего романа. Альфред Дуглас, наследственный маркиз, всю жизнь вымогал у Уайльда деньги, а когда случилось несчастье, написал ему, что теперь, когда он низвержен, уже никому не интересен…

Чуковский в статье об Оскаре Уайльде писал, что «в Варневале он вел идиллическую жизнь, много возился с детьми, ложился в десять, вставал в половине восьмого, но вскоре неожиданно уехал в Неаполь к Дугласу, после чего перестал писать, опустился. Последние два года своей жизни он провел в Риме, в Париже и в Швейцарии. Скончался в Париже 3 декабря 1900 года, перейдя перед кончиной в католичество».

Сохранились его последние письма. Они ужасны. Ему нужны были деньги на лечение, но их никто не давал…

Полученная в тюрьме травма уха привела впоследствии к менингиту, от которого он мучительно скончался – агония длилась более восьми часов…

Сфинкс

Напыщенный сфинкс на его могиле появился через десять лет - как символ его тайны, его неразгаданности и был зацелован его поклонницами до такой степени, что через сто с лишним лет, в 2011-м, его пришлось поместить в стеклянный саркофаг. Забавно, что химический анализ губной помады показал содержание в ней разрушительных компонентов, способных повредить сфинксу.

В мировой литературе нет аналогов и манеры письма, нет аналогов и мировосприятия, и стиля Уайльда, ибо он совершенно уникален. Всякое сходство с ним кажется невероятным, тем не менее из его плаща пытались выкроить множество «шинелек». Тщетно.

Его парадоксы - не просто искры блестящего, оригинального ума, фейерверк остроумия, но и отличаются глубоким знанием жизни.

Один из них - «Путь парадоксов – путь истины» - верен в высшей степени.