Почему генерал Владимир Скалон покончил с собой во время переговоров с немцами?

В нее входил и генерал-майор Владимир Скалон – знаток немецкой армии и представитель Ставки. Вернуться обратно ему было не суждено. Скалон покончил с собой прямо на переговорах. 

«Был офицером отважным, честным и верным»

Владимир Евстафьевич Скалон родился в 1872 году. Он принадлежал к дворянскому роду Курской губернии и являлся потомком знаменитого математика Леонарда Эйлера. Благодаря высокому статусу семьи Скалон получил хорошее образование и сделал блестящую карьеру. В 1892 году он получил звание подпоручика, а в 1916-м — стал генерал-майором.

Когда началась Первая мировая война Владимир Евстафьевич получил назначение в Ставку Верховного главнокомандующего. Вскоре он удостоился высочайшего благоволения «за отлично-усердную службу и труды». В 1916 году его произвели в генерал-майоры, а в ноябре 1917-го Скалон получил пост генерал-квартирмейстера Ставки. Граф П. А. Игнатьев так описывал Владимира Евстафьевича: «Был офицером отважным, честным и верным». Схожего мнения придерживался британский генерал Нокс: «Это был упорный, знающий и грамотный офицер, хотя и имел несколько молчаливый характер».

Есть сведения, что Скалон осенью 1917 года собирался выйти в отставку, поскольку не мог смотреть, как разваливается армия. Но семейные обстоятельства — малолетняя дочь и беременная жена — вынудили его остаться.

Сослуживцы считали Скалона настоящим русским офицером

Когда Бонч-Бруевич начал собирать делегацию для переговоров в Брест-Литовске, он встретился с серьезным сопротивлением. Офицеры отказывались, тогда Михаил Дмитриевич стал использовать не уговоры, а более действенный способ — угрозы. Поэтому собрать делегацию он все-таки сумел. Правда, к «счастливчикам» отношение у сослуживцев было негативное. Генерал-майор Генерального штаба Алексей Алексеевич фон Лампе (белоэмигрант, сотрудничавший впоследствии с Германией) писал в своем дневнике: «А в то время, как эти «офицеры» Генерального штаба в погонах и в форме там продавали Россию — мы не верили в реальность мирных переговоров!»

А вот что вспоминал Бонч-Бруевич по поводу выбора Скалона: «Выбор мой мог показаться парадоксальным — офицер лейб-гвардии Семеновского полка Скалон был известен в Ставке как ярый монархист. Но работал он в разведывательном управлении, был серьезным и отлично знающим военное дело офицером и с этой точки зрения имел безупречную репутацию. К тому же мне казалось, что непримиримое его отношение ко всему, что хоть чуть-чуть было левее абсолютной монархии, должно было заставить его с особой остротой относиться к переговорам о перемирии и потому отлично выполнить мое поручение — подробно и тщательно осведомлять Ставку о ходе переговоров».

Бонч-Бруевич заставил Скалона отправиться в Брест-Литовск

Михаил Дмитриевич преподносил отъезд Скалона на переговоры, как его добровольное решение. Правда, полковник Тихобразов вспоминал, что Владимир Евстафьевич сначала отказался, поскольку был против унизительного сепаратного мира. Тогда Бонч-Бруевич надавил: «Никто не спрашивает вашего личного мнения. Высшие интересы государства требуют прекращения военных действий. Таково и решение Правительства, и не нам его обсуждать. Вы — человек подходящий для задачи и ваш долг ее выполнить: Россия требует от вас жертвы». У Скалона, по сути, не было выбора. И он отправился вместе с остальными в Брест-Литовск.

Есть еще версия, в которой говорится, что Бонч-Бруевич угрожал Скалону расстрелом семьи. Но она не имеет никаких подтверждений.

Трагедия на переговорах

29 ноября во время переговоров участникам потребовалась карта. Принести оную вызвался Скалон.

Подполковник Д. Г. Фокке вспоминал: «Скалон оставил нас в комнате совещания и прошел в отведенную ему в том же здании личную комнату. Прошло около четверти часа, во всяком случае, не больше двадцати минут, как вдруг в комнату совещания русской делегации без всякого предупреждения вбежал лейтенант Мюллер, крайне взволнованный и побледневший, и громко крикнул по-русски:

- Господа, генерал застрелился!

Эта весть ударила по сознанию как гром из чистого неба.

- Где? Какой генерал? Генерал Скалон…»

Делегация отправилась за Миллером. В комнате они увидели Владимира Евстафьевича, лежащего на окровавленном полу. Он был еще жив, хотя и находился без сознания. Делегаты пытались ему помочь, но тщетно. Спустя несколько минут генерал умер.

Фокке писал: «Выстрел был сделан из револьвера «Смит и Вессон» крупного калибра, и в самоубийстве нельзя было сомневаться, так как крепко зажатый в правой руке револьвер не мог быть вложен никем, кроме самого генерала. Судя по положению тела перед умывальником, покойный стрелялся перед зеркалом. Выстрел был направлен точно в правый висок, пуля пробила череп, широким отверстием вышла навылет из левого виска, ударилась в стену и рикошетировала на пол. После коротких поисков мы нашли ее на ковре».

Скалон покончил с собой во время переговоров

На столе была обнаружена предсмертная записка: «Могилев. Анне Львовне Скалон. Прощай дорогая, ненаглядная Анюта, не суди меня, прости, я больше жить не могу, благословляю тебя и Надюшу, твой до гроба Володя». Никто не мог представить, что Скалон решится на самоубийство, никаких предпосылок к этому не было. За день до этих событий он отпраздновал 45-летие. Фокке был уверен, что генерал решился на суицид спонтанно, из-за трудных и унизительных переговоров с немцами.

Реакция немцев и большевиков

Противники отнеслись к трагедии уважительно. Они выставили у тела Скалона почетный караул, организовали церемонию прощания и доставили в Брест-Литовск православного священника с диаконом и хором.

Самоубийство Скалона шокировало советскую делегацию. Офицеры находились в подавленном состоянии. Фокке вспоминал: «Мы разошлись по комнатам с мыслью, что в холодной церкви когда-то большого русского гарнизона и с немецкими почетными часовыми у гроба, в генеральской форме, которую уже приказано снять распоряжением большевика-прапорщика, смертным сном спит русский генерал, ушедший из жизни. А эта жизнь готовит каждому из нас множество испытаний, горечи и обид, смешивая понятие о воинском долге с большевицкой грязью и предательством красной политики».

Правда, большевики тоже поступили благородно. Для могилы Скалона был выделен участок в Александро-Невской Лавре. А дочери генерала назначили пенсию. Сам Бонч-Бруевич, отправивший его в Брест-Литовск, писал: «Скалону, как и всякому человеку его круга и мировоззрения, казалось невыносимым оказаться в зависимости от опьяненных легкой победой прусских милитаристов, и без того грубых и высокомерных. Как и многие, он считал, что Россия повержена в прах, и, не видя выхода, малодушно покончил с собой почти на глазах у членов комиссии по перемирию. Самоубийство Скалона, разумеется, ничего не изменило».

Немцы и большевики с уважением отнеслись к гибели генерала

Так или иначе, но Брестский мир все-таки был подписан. Советская Россия вышла из войны на кабальных условиях. Скалон, конечно же, не мог предугадать, что менее чем через год это соглашение будет аннулировано. И часть территорий, отнятых у России, вернутся в ее состав. Тогда он видел лишь то, что дело всей его жизни разрушено, а Отечество находится на краю пропасти. И это давление перевесило и любовь к жизни, и к своей семье.

В 1939 году в эмигрантской газете «Наше дело» появилась публикация неизвестного до этого письма Скалона, написанного им перед отправкой в Брест-Литовск. В нем генерал намекал на желание покончить с собой, поскольку грядущие переговоры были унизительны. Впрочем, в достоверности того письма сомневаются многие историки.