Как и его отец, император Павел, Николай с детства любил дисциплину и упорядоченность. Образцом любого порядка он считал армию с её унификацией всего и выстраиванием солдат строгими, приятными глазу линиями даже в бою. Среди всех наук и ремёсел больше всего нравились Николаю инженерное дело и артиллерия с её расчётами.
Вообще изначально Николая никто не готовил к восхождению на трон. У него было два старших брата — Александр и Константин. Предполагалось, что Николаю суждено сделать армейскую карьеру, так что его наклонности ни у кого не вызывали тревоги, кроме, разве, подчинённых офицеров — те его не любили за мелочность и придирчивость. В казармах упорядоченность, которая будет казаться маниакальной в штатской жизни — норма. Но Константин отрёкся от своего права на престол, а царствовавший император Александр умер, не оставив других наследников, кроме брата. Так служака и любитель казармы очутился на троне.
В первый же день его царствования произошло восстание на Сенатской площади, участники которого позже вошли в историю под названием «декабристов». Целью восстания было свержение Романовых с престола. Насчёт дальнейших действий мятежники планы имели, но ещё их друг с другом не согласовали, так что Россию могли ждать как либеральные реформы, так и суровейший национализм — среди декабристов были сторонники и одного, и другого развития событий. Николай бунт жёстко подавил, декабристов частично сослал, частично приговорил к смертной казни через повешение.
Собственно говоря, в вину ему ставили не столько подавление бунта, сколько эти казни. Вид казни выбирал лично государь. По закону за бунт полагалось четвертование, но Николай отверг его как зверство. Отрубание головы ассоциировалось с революцией во Франции и тоже не годилось. Расстрел считался особой милостью, поскольку давал офицеру умереть с честью — от пули. В конечном итоге Николай выбрал повешение, достаточно позорное, достаточно консервативное, достаточно, по меркам девятнадцатого века, цивилизованное. К нему были приговорены пятеро бунтовщиков.
Прилюдное убийство дворян не практиковалось со времён восшествия на престол Елизаветы, так что общество было в шоке. Добавило шока и приведение приговора в исполнение. Один из палачей не смог выполнить свои обязанности — упал в обморок. Когда, наконец, бунтовщиков вздёрнули, у троих из пяти лопнула верёвка, и они рухнули вниз. Рост четвёртого оказался слишком велик, он стоял на цыпочках, задыхаясь, и его агония длилась долго и мучительно даже для зрителей. Благополучно умер только пятый.
По традиции, которая существовала и в России, и в Европе, если висельник сорвался, его миловали. Но троих оборвавшихся повесили снова. Правда, им пришлось ждать, пока принесут верёвки качеством получше, и в ожидании смотреть на жуткую, растянутую смерть своего товарища.
Солдат, которые участвовали в восстании, приговорили к службе на Кавказе, где велись активные боевые действия, или к прохождению через строй. Последний вид наказания представлял из себя пропускание человека между двух шеренг солдат с палками в руках, которые наносили ему по удару. Достаточно длинный строй превращал казнь из мучительного, болезненного наказания в зверское, кровавое, растянутое убийство. При Николае Павловиче этот вид наказания был очень популярен и использовался не только для военнослужащих — он как-то приговорил к двенадцати тысячам ударов нарушителей карантина. Народной любви это ему не добавляло.
В обществе Николай закрутил все возможные гайки по полной. В школах детей наказывали как за дерзкое поведение за расстёгнутую верхнюю пуговицу форменного мундира. В судах запрещены были адвокаты. Всякая идеология, отличная от государственной, преследовалась, в том числе возобновились гонения старообрядцев. В Поволжье проводилась насильственная русификация коренных народов — обжегшись на постоянном стремлении Польши к самостоятельности, Николай в любой национальной идентичности, отличной от русской, видел теперь угрозу восстания.
В семейной жизни Николай также вёл себя неоднозначно. Фрейлина Тютчева вспоминала, что жену он видел своей собственностью, вещью, хотя и любимой, и его семейный деспотизм при всей его любви к жене был хорошо виден со стороны. Она же отмечает, что многие несообразности и жестокости правления Николая шли не от его особой злобности, а, наоборот, от горения, уверенности в своей избранности и умении всё понять и во всё вникнуть и от убеждения, что один человек всё может держать под контролем и держит. Она называет его одновременно тираном и Дон Кихотом.
И отдельно и упорно ходили слухи о том, что после того, как императрица переехала в отдельную спальню, Николай погряз в распутстве. Если до того он только приставал к фрейлинам без далеко идущих для них последствий, то теперь он просто будто бы выбирал девицу или женщину, и дальше — её согласия не требовалось, потому что император всё равно потом заплатит какой-то услугой и ей, и её семье, а значит, всё честно.