Первые россияне Аргентины были нерусскими
В 1874 году Александр II ввёл обязательную воинскую повинность, под которую подпадали теперь и поволжские немцы. Идея им очень не понравилась, так что до Первой мировой войны в Аргентине успела образоваться немецкая община величиной больше, чем в сорок тысяч человек. В общем-то, судя по истории Аргентины, немцы вообще её всегда любили — в частности, именно туда переезжали после поражения многие нацисты.
Немцам из Поволжья очень повезло. Правительство Аргентины как раз отвоевало у местных племён большие, никем до сих пор не обрабатываемые плодородные земли и продавало их за бесценок. Фактически, немцы внесли огромный вклад в развитие сельского хозяйства страны, выкупив и начав засевать эти участки. Разводили они и скотину. Вскоре немецкая пшеница стала серьёзной статьёй экспорта для Аргентины.
За немцами потянулись евреи, правда, по другой причине. В России для них действовала «черта оседлости», были недоступны многие замечательные университеты, они сталкивались с погромами. В Аргентине была возможность начать новую жизнь — без ограничений. В итоге евреи переезжали (и, видимо, обзаводились детьми) так активно, что численность их диаспоры в стране в 1910 году превысила немецкую больше, чем вдвое.
Как и немцы, евреи собирались заняться сельским хозяйством. Британский барон Гирш, сам еврей, хотел выкупить под будущие фермы земельные наделы. Но Аргентина отказалась продавать участки настолько «оптом», и от плана пришлось отказаться. Тем не менее, в первой половине века фермерством среди евреев занималось больше двадцати тысяч человек. Через пару десятков лет, впрочем, пошёл сильный отток с ферм в города.
Конечно, параллельно приезжало и какое-то количество этнических русских, но, говоря честно, до 1905 года настолько малое, что их можно было не принимать во внимание. Зато после неудавшейся революции из Империи хлынул в Аргентину настоящий поток мигрантов. Приезжали русские, украинцы, беларусы, литовцы, поляки. Очень скоро диаспора выходцев из Российской Империи стала в стране третьей по численности после сообществ, считающихся коренными — испанцев и итальянцев.
Ещё в 1880 году Россия наладила с Аргентиной отношения и начала, как водится, потихоньку строить церкви, диаспора оставалась православной. Так что многие недовольные своим или иноземным правительством славяне балканских стран, выбирая эмиграцию, предпочитали именно Аргентину, где можно было жить среди единоверцев. В российскую диаспору влились народы, которые, строго говоря, в составе Российской Империи не были никогда — сербы, болгары и черногорцы.
Надо сказать, одновременно с русской православной общиной в Аргентине существовали также арабская и греческая православная община, так что на выбор балканских славян влияла не только вера, но и политические интересы, и этническое родство.
Сбежавшие от СССР
Революция и гражданская война на бывшей родине повлияли изначально именно на религиозную жизнь диаспоры в Аргентине. Связь с московским патриархом и вообще с православной церковью в России оборвалась. Приходы Аргентины вошли в Русскую православную церковь за рубежом (РПЦЗ), основанную священниками-эмигрантами. Когда, наконец, связь с Москвой наладилась, православные зарубежья отказались признавать новых патриархов РПЦ как ставленников атеистического правительства. Вплоть до двадцать первого века православные Аргентины были в глазах РПЦ раскольниками. Их жизнь никак не соприкасалась с жизнью православных СССР.
По той же причине, кстати, не укоренились новые, сверхстрогие правила по одеянию женщин в церкви. В Советском Союзе верующие буквально утрировали обычный костюм для посещения харама: если юбка — то в пол, а иначе грешно, если на голову — то только самый скромный платок, а иначе нельзя, и никаких открытых рук выше локтя. Эти правила были намного суровее тех, что бытовали до революции, и смягчились только относительно недавно. В Аргентине же верующие спокойно входили в храм, покрывая голову, как и на далёкой родине, актуальным головным убором: беретом, шляпкой. Платок долго был знаком особого смирения. Голые женские лодыжки никого не смущали и вообще слишком много думать о чужих лодыжках в храме, во время службы, казалось странным.
Конечно же, после революции в страну хлынул поток новых российских мигрантов. Белогвардейцы, казаки и просто те, кого называли в СССР «бывшими», пытались устраиваться прежде всего в тех странах, где уже была какая-никакая говорящая на русском языке диаспора: в Китае, Франции, Германии, Финляндии, США и, конечно, Аргентине. Путь на новую родину в этот раз был долгим, до Аргентины иммигранты успевали пожить, повариться в нищете и безнадёжности в Турции и Западной Европе. Характер это не улучшало, по сравнению с местными «экс-россиянами» новые казались угрюмыми, озлобленными, даже агрессивными.
Ты против каких будешь?
Вторая Мировая серьёзно разделила общину в Аргентине. Многие монархисты и часть этнических немцев болела за фашистскую Германию. Другие собирали и отсылали гуманитарную помощь в Советской Союз. В кофейнях шли горячие споры, идеологические противники старались ходить в разные храмы (местами это разделение сохранилось до сих пор). Количество нелюбителей Гитлера, впрочем, даже среди тех, кто скептически относился к СССР, было намного больше, и аргентинские «россияне» этим гордятся.
После войны президент страны Хуан Перон издал указ о приёме десяти тысяч русских иммигрантов. Убежище нашли, прежде всего, белоэмигранты Западной Европы (от участников сопротивления до власовцев), а также некоторое количество освобождённых из концлагерей советских граждан. Всего прибыло не больше семи тысяч человек. С их прибытием раскол в российской диаспоре Аргентины только усилился. И «белый», и бывший узник фашистского лагеря мог оказаться как противником Гитлера, так и противником Сталина и в споры вступал с ожесточённостью пережившего войну человека. Вопрос Второй Мировой войны разделял «россиян» Аргентины вплоть до девяностых годов.
Новенькие
Естественно, начиная с девяностых в страну потянулись новые иммигранты, граждане бывшего СССР. На новой земле они держались особняком, многие поторопились купить дешёвое жильё в неблагополучных районах. Их дети росли в полукриминальном окружении и часто сами вставали на путь мелкого криминала вроде выхватывания чужих сумочек. Сами иммигранты первого поколения практически ничего не понимали в принципах жизни в капиталистической стране, постоянно делали ошибки, собирали все возможные грабли и ловушки и добрее и открытее их это не делало. Кроме того, их враждебно встречала «белоэмигрантская» часть диаспоры как потомков тех самых хамов, что уничтожили Российскую Империю.
Иммигранты двадцать первого века, наоборот, оказались любопытны, открыты ко всему новому, зато — полны пренебрежения ко всему, что местная община хранила как память о родине предков. Им оказались смешны «русские праздники», матрёшки и пиетет вокруг пельменей. С волной девяностых новые иммигранты тоже не состыковались, их пренебрежительно называют «совками» и упрекают в склонности к криминальности, в нежелании учить государственный испанский язык. Если раскол из-за Второй Мировой войны аргентинским «россиянам» удалось преодолеть, то остаться цельными всё равно пока что не получается.
Возможно, помогло бы создание своего культурного мифа вокруг какого-нибудь выдающегося выходца из диаспоры — писателя, спортсмена, актёра, художника или учёного всеаргентинской славы, но пока что среди «россиян» Аргентины не родилось такой звезды. Так что на вопрос «какие они, бывшие россияне этой страны?» есть пока только один ответ: «невероятно разные».