«Помни о смерти»: как в Викторианскую эпоху людей охватило повальное увлечение посмертной фотографией

Прославленные экстрасенсы и медиумы колесили по всему миру со своими представлениями, зарабатывая немалые деньги на простодушии тех, кто верил в мистику практически так же горячо, как в науку, — если не больше. А серьезные ученые мужи пытались организовать охоту за привидениями, рационализируя принцип поведения духов и призраков. 

С одной стороны, смерть по-прежнему была неким таинством, с другой — делом обыденным и повседневным. Одним из самых причудливых по нашим меркам и слегка ужасающих обрядов было фотографирование только что ушедших родственников. У этого явления практически нет никакого оккультного подтекста, вместо него — желание сохранить память о почивших.

Принцип «помни о смерти», или memento mori, был близок каждому викторианцу в гораздо большей степени, чем современному человеку. Печальная статистика высокой смертности, особенно среди маленьких детей, по причине плохих условий жизни, множества болезней и антисанитарии в какой-то мере примирила викторианцев с мыслью о неминуемой кончине. Смерть была, если можно так выразиться, естественным этапом самой жизни. Это сформировало особую викторианскую философию — к смерти предпочитали морально готовиться заранее, к своей и к чужой, и после чьей-то кончины помнить о человеке не только лишь как о живом, но и как о мертвом. Другими словами, смерть на равных правах с жизнью должна была оставаться в памяти. Понятие «хорошей смерти» предполагало, что каждому следовало позаботиться о собственной душе прежде, чем отойти в мир иной. А так как это могло произойти фактически в любой момент, готовым нужно было быть всегда.

Принцип memento mori был близок каждому викторианцу

Сама идея запечатлеть смерть была, конечно, не нова. Те же гробницы или мавзолеи, возводившиеся в древности, стали своеобразной данью памяти ушедшему. Известно, что еще в XIV веке появились так называемые «кольца скорби», нечто вроде поминального украшения — подобные кольца содержали информацию об умершем, например, дату смерти, некий девиз или (уже позже) — портрет. Кроме того, почившего могли запечатлеть на полотне, как в случае с леди Венецией Дигби, внезапно скончавшейся в одну ночь от кровоизлияния в мозг. Сразу после ее кончины горюющий супруг поручил написать посмертный портрет ван Дейку.

И если заказ посмертного портрета у именитого художника оставался привилегией богачей, активное развитие фотографического искусства сделало процедуру более доступной. Поначалу использовался дагеротип, хотя это был длительный и также весьма дорогостоящий процесс. Спустя два десятилетия дагеротип сменился фотографией; материалы для изготовления снимков были гораздо дешевле (в случае дагеротипа задействовали серебро), а многочисленные фотографические студии боролись за клиентов и предлагали весьма привлекательные цены. Портретная съемка все еще оставалась роскошью, но уже не такой непозволительной.

Дагеротип и фотография пришли на смену посмертному портрету

Понятие «хорошей смерти» подразумевало не только подготовку души к загробной жизни, но также и то, что умирающий должен отходить в мир иной в спокойной обстановке, желательно дома, окруженный любящими родственниками. Возможность запечатлеть момент на пленку логично вытекала из философии memento mori. Для викторианцев, помимо прочего, это являлось показателем некой статусности. Можно сказать, что моду на посмертное фото ввела сама королева — над ее кроватью висело фото мужа на смертном одре, горячо любимого Альберта, по которому Виктория носила траур до конца жизни.

В стремлении запечатлеть члена семьи после его смерти объединились любовь к спиритизму и мистике, желание соблюсти принцип «хорошей смерти», подчеркнуть статус и, конечно, потребность сохранить память о дорогом ушедшем. Для викторианцев карточка с фотографией покойного открывала возможность некоего диалога между живыми и мертвыми, а также служила напоминанием о смертности того, кто держит этот снимок в руке. В некоторых случаях посмертное фото было вообще единственным изображением человека, особенно если речь шла о маленьких детях, которых не успели заснять при жизни.

Порой посмертное фото было единственным изображением покойного

Иногда семейство приглашало фотографа, чтобы тот сделал снимок покойника отдельно, порой предпочитали делать общий портрет — в этом случае умершего могли зафиксировать в вертикальном положении или усадить на стул, чтобы он выглядел живым. Для этого у мастера фотографии имелись различные приспособления: подставки и фиксаторы, поддерживавшие тело. Родные могли также попросить фотографа заснять покойного в кровати или колыбели, будто тот мирно спит. Так или иначе, все зависело от предпочтений клиента. Важным фактором, однако, было время: фотографии должны были сделать в течение 24 часов с момента смерти, до начала разложения тканей.

Увлечение посмертной фотографией сошло на нет уже в начале XX века: этому способствовало, в частности, повышение качества жизни и, соответственно, падение смертности. Кроме того, удешевление фотографии привело к тому, что уже практически каждое семейство могло позволить себе делать портретные снимки при жизни, и память поколений сохранялась в любом случае. С началом Эдвардианской эпохи разговоры о «хорошей смерти» постепенно смолкли, отныне наиболее «счастливым» концом считалась мирная смерть во сне, без свидетелей и без особой подготовки к отходу. Первая мировая и вовсе изменила отношение к смерти — теперь это была настоящая драма, брутальная и жестокая, так что романтический флер вокруг покойных выветрился окончательно.