Талант и Танат: Томас Эдисон, Исаак Ньютон и Джек Парсонс в поисках чуда

Многие мои знакомые доктора наук ближе к шестидесяти начинали верить то в инопланетян, построивших египетские пирамиды, то в высокие энергии, с помощью которых можно вылечиться от всех болезней, то в волшебную структуру воды. Старческий маразм, сенильное слабоумие? Как бы не так – каждый из них сохранил полное здравомыслие в той области, в которой работает. Откуда берётся у серьёзных исследователей нежелание признавать, что, кроме того, что можно понять холодным рассудком, в мире нет больше ничего? И не только в старости: некоторые великие учёные перешли грань между наукой и антинаукой ещё в юном возрасте – и посвятили десятилетия попыткам поговорить с душами умерших или определить точную дату конца света. Впрочем, биографии этих учёных, кажется, позволяют понять, где собака зарыта.

Абонент безвременно недоступен

В 1920 году Эдисон поведал «Американскому журналу», что работает над «духовным телефоном» – изобретением, которое позволит духам мёртвых разговаривать с живыми людьми. Интервью мигом перепечатали европейские газеты, разместив его на первых полосах. Интерес читателей к теме был понятен. Недавно закончившаяся Первая мировая способствовала очередному подъёму мистицизма – у многих на войне погибли близкие и зачастую не было даже известно, где они были убиты, при каких обстоятельствах. За возможность получить от них хоть какую-то весточку с того света – хоть полслова – любящие их живые отдали бы всё. 

Однако от Эдисона, запатентовавшего тысячу с лишним изобретений, создавшего несколько передовых компаний, чья стоимость исчислялась миллиардами долларов, и всю жизнь служившего образцом рациональности, читатели меньше всего ждали мистики. Скептиками его слова были восприняты как злая шутка, и почти два десятилетия после его смерти биографы были уверены, что изобретатель просто мистифицировал своих доверчивых почитателей. Пока в 1949 году не был опубликован полный вариант его дневника с последней главой, которую никогда до этого не печатали. Глава называлась «Потусторонние царства» и была посвящена вопросу: может ли личность человека пережить уничтожение своего тела? Выяснилось, что Эдисон интересовался темой жизни после смерти более полувека – создавая фонограф, патентуя киноаппарат и отсуживая у русского изобретателя Лодыгина первенство в изобретении электрической лампочки, он не переставал задумываться над бессмертной природой человека.

На размышления о потустороннем Эдисона навело случайное событие. Прогуливаясь по берегу океана во Флориде, он увидел куст, росший прямо посреди воды. Подойдя ближе, Эдисон с удивлением понял, что в действительности «кустом» была колония насекомых – целый рой крохотных многоногих животных, карабкавшихся друг по другу, образовал подобие растения. Эдисон специально провёл маленький опрос местных жителей: что это там торчит из воды? Все отвечали: куст. Именно этот факт навёл изобретателя на мысль: а что если и все другие живые существа – люди, львы, орлы и куропатки, – только кажутся цельными объектами, а в действительности представляют собой такие же «рои», состоящие из крохотных, более мелких, нежели атомы, частиц жизни. После смерти человека эти частицы покидают его тело, но продолжают сохраняться в виде «роя» прямо в эфире мирового пространства, бесконечно скитаясь по земле. Они сохраняют память человека, его черты характера – словом, всю его личность, которая способна существовать вечно. Итак, власть мрачного Таната над живущими – не более чем иллюзия.

Странная идея для учёного-материалиста? Не будем забывать, что Эдисон жил в мире, где не существовало такой науки, как генетика, и многие явления, которые сейчас легко объяснить с помощью ДНК, ставили его в тупик. Например, если преступник, желая избавиться от кожных узоров на подушечках пальцев, прижигает их горячим утюгом, отчего они через некоторое время появляются вновь, причём имеют тот же рисунок, что и раньше? Этот рисунок программируется роем частиц жизни, которые обитают в теле человека, отвечал на этот вопрос Эдисон, забывая, правда, упомянуть – почему же рой жизни не может отрастить инвалиду новую руку или ногу? Точно так же частицы жизни, писал Эдисон, не позволяют вырастить из маленького индийца белого человека, поскольку частицы, из которых индиец с рождения состоит, содержат заранее запрограммированные черты, которые в дальнейшем сформируют строго определённый типа личности. Мимоходом отметим забавный факт: ещё пару десятилетий назад учёные сочли бы подобные мысли наивными и расистскими, но сейчас антропологи всё охотнее допускают, что популяционная (и в том числе этническая) принадлежность людей действительно может определять какие-то врождённые черты их психики.

Эдисон считал, что частицы жизни во многом созданы по образу и подобию самого человека, и называл их «маленькими людьми». Например, память – это кусочек мозга, населённый малютками, которые в течение всей жизни просматривают наши воспоминания, точно картинки волшебного фонаря. Миллиарды «маленьких людей» собираются в людей больших – нас с вами, которые и после смерти могут мыслить и общаться друг с другом. Благодаря знакомству с Николой Теслой (которого, кстати, Эдисон безбожно обманул, наняв на сложную работу и в результате не заплатив ни цента: великий изобретатель был исключительно талантливым капиталистом) он давно знал о существовании радиоволн, способных передавать человеческий голос на большие расстояния. Но если радиоволны передают через пустоту голоса живых людей, не может ли специальный приёмник уловить голоса мёртвых? «Меня поражают эти абсурдные ожидания, что духи будут тратить время на попытки вступить с нами в контакт при помощи громоздких, ненаучных предметов – всех этих столов, стульев, рамок с буквами, – пишет Эдисон. – Я убеждён, что если мы сумеем разрешить вопрос жизни после смерти, то лишь на научной основе, после того, как мы вырвем этот вопрос из рук шарлатанов-медиумов».

В интервью Эдисон пояснял, что его аппарат находится на стадии тестирования. О его устройстве он сообщал лишь в самых общих чертах: мол, работает на электричестве и способен усиливать даже самые слабые сигналы. Вполне возможно, что аппарат этот представлял собой нечто вроде фонографа, где приёмник радиоволн заставлял иглу колебаться и чертить на восковом валике линии, которые затем можно было заставить говорить человеческим голосом. Почему именно фонограф? Всякий, кто слышал старые записи фонографа, знает, каким потусторонним голосом говорил и пел этот аппарат (убедиться в этом можно, например, послушав на YouTube запись Оскара Уайльда, читающего свою «Балладу Редингской тюрьмы»). Торжественные, строгие и одновременно невнятные голоса звучат словно речь пришельцев с того света.

Увы, никому так и не удалось обнаружить аппарат, над которым работал Эдисон, или хотя бы его чертежи. Вот почему большинство биографов, страдающих из-за необходимости писать о неизвестной ранее стороне жизни изобретателя, утверждают, что свои ненаучные опыты Томас забросил, поняв их бесперспективность. Всё бы хорошо, но есть одно «но». Известно, что Эдисон заключил договор с одним из своих инженеров – Уильямом Динвидди: по условиям этого необычного соглашения, тот из них, кто умрёт первым, был обязан предпринять попытку связаться с товарищем с того света. Поскольку в столоверчение и другие востребованные медиумами способы наладить связь с потусторонним миром Эдисон не верил, он мог полагаться лишь на методы, которые считал подлинно научными, а значит, прибор, над которым он работал, действительно существовал. 

Хотя Динвидди был почти на тридцать лет моложе Эдисона, умер он десятилетием раньше. Вероятно, все годы после его смерти изобретатель надеялся услышать голос безвременно ушедшего коллеги, но сигнала с того света не было. Никто не выходил на контакт: то ли прибор не работал, то ли не существовало самого мира, населённого призраками. А через несколько лет слёг и сам Эдисон – у него обострился диабет. Уже на смертном ложе, на мгновение выйдя из комы, великий изобретатель прошептал, обращаясь к ухаживающей за ним жене: «Там так красиво!» Что он видел? Мир, где рои живых частиц свободно парят, не зная плотской немощи и страха уничтожения? Тайна.

Со смертью Эдисона связан ещё один таинственный факт: зная о тяжёлой болезни Томаса, автомобильный магнат Генри Форд умолял сына изобретателя Чарльза собрать его последнее дыхание в стеклянную колбу и принести ему. Тот, несмотря на просьбы, отказался – он хорошо знал о том, что Форд верил не только в жизнь после смерти, но и в реинкарнацию и, судя по всему, собирался каким-то образом сохранить личность своего друга и кумира с помощью его законсервированного дыхания. Однако в 1950 году, после смерти жены магната Клары Форд, в её доме была найдена закупоренная стеклянная колба, хранившаяся вместе со шляпой и перчатками, которые, как установили биографы, принадлежали великому изобретателю. Сын Эдисона всё-таки выполнил просьбу Форда.

Исаак Ньютон и философский камень

Ньютон в поисках философского камня

Великий английский физик вёл жизнь, подобающую настоящему учёному. Он не тратил времени на женщин и создание семьи – в преклонном возрасте Ньютон с гордостью признавался: «За всю свою жизнь я не пролил ни капли семени». Не прельщала его и политическая деятельность: хоть Ньютон и был избран в парламент от Кембриджского университета, исторический анекдот уверяет, что единственными словами, которые он произнёс в стенах этого учреждения за долгие годы, были: «Закройте окно, дует». Сколько времени и сил высвобождает такой образ жизни для занятий наукой! И страшно становится, когда узнаёшь, что в действительности учёный убил полжизни на то, что мы сейчас считаем полным бредом и галиматьёй – на оккультные опыты.

Дело не ограничивалось телефоном для общения с мёртвыми, как у Эдисона. Ньютон был поистине мистиком-универсалом: от пророчеств о конце света до философского камня, от поисков Атлантиды до исследования сакральной геометрии храмов. Масштаб этой деятельности стал очевиден лишь в 1936 году, когда на аукцион «Сотбис» были выставлены личные письма и манускрипты, написанные Ньютоном на подобные темы.

Возможно, что и вся научная деятельность Ньютона родилась из попытки создать философский камень – в одном из своих манускриптов он говорит о том, что те, кто надеется обрести это волшебное вещество, должны вести строгую религиозную жизнь. Здесь могли скрываться причины, по которым Ньютон сторонился вольного образа жизни, который вели студенты Кембриджа, приводившие пропащих девушек из окрестных деревень прямо в стены университета. Ещё в юности положил за правило бороться с похотливыми мыслями и не нашёл лучшего способа это делать, как направляя все свои мысли на занятия наукой: «Путь к целомудрию – не в том, чтобы бороться с невоздержанными мыслями, но в том, чтобы отвлекать свои помыслы на другие занятия – чтение, размышления и так далее, ибо тот, кто всегда думает о целомудрии, обречён постоянно думать о женщинах».

Почему же широкая общественность, чествующая сэра Исаака как основателя современной науки, так долго оставалась в неведении? У Ньютона было две основные причины скрывать свою работу. Прежде всего, он был исключительно чувствителен к критике – опасаясь насмешек со стороны коллег по цеху, он не хотел рассказывать об исследованиях, которые ещё не были завершены. А ведь над мистическими трудами он работал куда более тщательно, чем над открытием законов механики: например, лишь сохранившиеся работы по алхимии имеют общий объём в миллион слов. Вторая причина заключалась в том, что английские законы считали подсудным многое из того, чем занимался знаменитый физик. Например, британская корона всерьёз опасалась, что философский камень наконец будет создан и подорвёт основы её могущества, обесценив золото. Вот почему за опыты по его изготовлению грозила виселица.

Но разве может страх смерти остановить подлинного учёного? Тем более что потенциальный приз здесь был куда выше, чем в занятиях физикой. Философский камень считался универсальным средством превращений: он мог не только преобразовывать одни элементы в другие, но и делать из стариков юношей, спасая их от немощи и смерти. Вот только как и из чего этот камень нужно готовить, никто не знал. Чтобы проникнуть в тайну, Ньютону пришлось проштудировать массу специальной литературы: его алхимическая библиотека была одной из крупнейших в Европе – 169 томов. Но этого было недостаточно: физику пришлось списаться с другим крупнейшим алхимиком того времени – Томасом Бернетом, чтобы найти таинственное вещество с помощью «мозгового штурма». Вместе они пришли к выводу, что философский камень должен обладать сходной природой с первовеществом, из которого возникла сама Земля. 

Ньютон считал, что разгадку нужно искать в процессе кристаллизации: в его времена считалось достоверным фактом, что минералы растут потому, что являются живыми. Следовательно, кристаллизация есть тот самый процесс, который управляет процессами роста и старения и в живых существах. Ньютон выбрал вероятного кандидата на роль философского камня калиевую селитру – минерал, который легко образует кристаллы как в природе, так и в лабораторных условиях. За исследованием свойств этого вещества он проводил бессонные ночи. «Сэр Исаак ложился не раньше двух часов ночи, а часто огонь свечей горел в его лаборатории и до пяти утра», – вспоминал его слуга. Результаты своих опытов он записывал сложным образным языком, принятым среди алхимиков: «Белая лилия сочетается браком с зелёным львом в присутствии красного быка». То, что для обычного человека звучало абракадаброй, другие алхимики читали как открытую книгу. 

Другой знаменитый физик, Роберт Бойль, чья фамилия знакома любому школьнику по названию открытого им закона, отвечал Ньютону в тех же выражениях: он слыл не менее знаменитым алхимиком. Однако изучение кристаллизации мало что дало: калиевая селитра охотно давала красивые белые кристаллики, но свинец в золото не превращала, да и стариков юношами не делала.

Исследовательский пыл эти неудачи, впрочем, не поколебали – будучи истинным учёным, сэр Исаак знал: природа не открывает свои тайны в одночасье. Зацепку надо было снова искать в книгах. Ньютон засел за перевод «Изумрудной скрижали Гермеса» – средневекового герметического трактата. Тот дал ему важную наводку: «То, что наверху, подобно тому, что внизу», – гласили строки трактата. Ньютон много размышлял над этой фразой, пока наконец не догадался: речь идёт о сходстве между царством небесным и земной природой. Посредником между первым и вторым служит свет, который, нисходя от Солнца, достигает Земли: солнечные лучи служат воплощением слова Божьего, поскольку были сотворены возгласом Бога «Да будет свет!». 

Свет имел отношение и к трансмутации – разве не под его воздействием росли растения? Это побудило учёного исследовать природу света: разлагая его при помощи стеклянной призмы, он разделил его на множество отдельных цветов. Это убедило его в том, что он находится на правильном пути – Бог недаром спрятал в простых солнечных лучах целую незримую палитру. Опыты Ньютона, со временем попавшие в учебники, заложили основы оптики как науки, но сам учёный был разочарован: ему не удалось разгадать смысл тайного послания, спрятанного Богом в лучах света.

Чем старше становился Ньютон, тем пессимистичнее делался слог его рассуждений об алхимии и оккультных знаниях – философский камень уже не казался ему панацеей от всех бед, ведь он не спасёт мир от того, что ему предначертано. Более того, попав в руки невежд, секреты алхимии могут причинить вред. Молчите, умолял Ньютон Бойля в письме, ни в коем случае не разглашайте простолюдинам свои секреты – они могут обратить их в угрозу человечеству. Впрочем, его самого судьба вскоре избавила от необходимости скрывать свои опыты. Морозным вечером 1677 года любимая собака Ньютона Бриллиант опрокинула свечу в его лаборатории, и огонь принялся пожирать плоды двадцатилетних размышлений учёного. Сэр Исаак примчался слишком поздно. «О Бриллиант, ты слабо представляешь, какую беду натворил!» – воскликнул он, увидев, что бумаги уже не спасти.

Потратив годы на оптические опыты, он решил сменить направление – занялся изучением сакральной геометрии храмов. Его задачей было составить чертёж храма Соломона, древнего мудреца, проникшего в тайны природы как никто другой. Для Ньютона было очевидно, что храм, чей облик он восстанавливал по библейским описаниям и трактатам древних историков, был не просто красивым воплощением геометрических закономерностей – всех этих «золотых сечений», ортогональных проекций, сложных спиралей и т.п. Это был чертёж самого мира – Ньютона увлекла мысль, что соотношения между длиной различных стен храма суть числа, которыми отделены между собой великие исторические события – возникновение и крушение Египта, взлёт и падение Ассирийской державы, расцвет и разрушение Рима... 

Соломон, строивший храм по велению Божьему, заранее знал все эти даты, но сокрыл их от смертных в рисунке стен храма. Педантично вычерчивая линии на своём чертеже, тратя месяцы на подсчёты, Ньютон задумался: а не могут ли эти цифры рассказать, в каком году наступит конец и всему миру? Нет, чертёж тут был бессилен, но точная дата наверняка скрывалась в Библии. Ньютон засел за Откровение Иоанна. И даже поразился, насколько математична оказалась эта книга – со всеми её блудницами, восседающими на зверях, трубами архангелов и саранчой с женскими лицами. Она просто насыщена цифрами: 4 старца у трона Сидящего, 24 престола вокруг него, длина стены града Божьего – 144 тысячи локтей, а кровь из точила гнева Божия течёт на 1600 стадий... Такая точность не может быть случайной. Откровение недаром сохранило все эти цифры: они позволяют вычислить дату событий, о которых повествует эта книга. Однако посчитать всё это и найти искомое оказалось непросто.

Когда подсчёты близились к концу, Ньютон был уже стариком. Да, заслуженным стариком: он возглавлял Лондонское королевское общество – крупнейшее из научных обществ того времени. Однако работа приносила всё меньше удовлетворения. Немало служила этому зависть, которую питали его коллеги по цеху. Например, Ньютону пришлось выдержать целую войну за право считаться основателем математического анализа – Лейбниц, который считал первооткрывателем этой области математики себя, не остановился даже перед тем, чтобы опубликовать в собственном журнале гнусную анонимную статью, высмеивающую Ньютона. 

Мирская слава стоила недорого – и тем острее хотелось обнаружить Ньютону связь с горним миром, вечное слово Божье. Среди выставленных на торги «Сотбис» рукописей было две записки, написанные незадолго до его смерти. На первой лихорадочным почерком были набросаны строки – кратко расписанное решение арифметической задачи: «2300 дней пророка не начнутся ранее времени, когда возвысится малый рог Козла... Полтора срока не начнутся ранее времени, когда церковь папы достигла превосходства...» и ещё несколько строк в том же духе. Во второй записке всё это было собрано и обдумано уже хладнокровнее. Использовав поистине шерлокхолмсовскую дедукцию, проведя огромную работу и сопоставив всё, что было сказано о конце света в Апокалипсисе, Ньютон пришёл к выводу, что конец света наступит не раньше 2060 года: так гласят строки Библии, интерпретированные с помощью математической логики. Когда, уже в 2000-е годы, эти записки были опубликованы, они произвели фурор. Самому Ньютону они подарили ощущение глубочайшего спокойствия: он умирал, убеждённый, что спас человечество от страха перед скорым концом света – в его столетии он уже не наступит.

После его смерти Британское королевское научное общество сочло неуместным печатать его труды по оккультным наукам – на двести лет они были забыты. И лишь когда они были впервые опубликованы, стало ясно, что физика и другие серьёзные науки не были главной заботой нашего времени. Поражённый открытием, один из искренних почитателей гения, крупный экономист Джон Кейнс, воскликнул: «Ньютон не был первым гражданином века разума, но зато был последним из кудесников!»

Сатанист, который строил ракеты

В отличие от персон, речь о которых шла выше, наш третий герой никогда не скрывал своих оккультных занятий. Ещё бы – он жил уже в XX веке, в свободной стране – Соединённых Штатах Америки. Вот только страна эта до сих пор вспоминает о нём со смешанным чувством: ведь Джек Парсонс, гениальный ракетный конструктор, которого сам Вернер фон Браун называл отцом американской космической программы, был известен ещё и как влиятельный сатанист, жрец языческой богини, устраивавший ради неё сеансы чудовищного разврата. Как бы вы относились к Сергею Королёву, узнай о нём такое? Но у свободных стран свои проблемы: здесь никто не запретит талантливому конструктору в частной жизни быть запредельным, кромешным мракобесом, как бы его ни осуждали любители науки и технологий.

Путь к сатане Джек начал ещё в подростковом возрасте: мальчик из богатой семьи остро переживал разрыв между отцом и матерью и вызывал дьявола в качестве воображаемого друга – просто чтобы избавиться от одиночества. Развод родителей был постыдным: мать Джека уличила мужа в длительной связи с проституткой и доказала измену через суд. Парсонс-старший был публично осуждён как прелюбодей. Суд запретил ему видеться с сыном. Мальчик вырос на научных книжках и глупых рассказах про сверхъестественное, выходивших в серии «Занимательные истории». Оттуда он и почерпнул все его подростковые знания о дьяволе, а заодно и любовь к космосу: журнальчики живописали прелести принцесс Марса и отвагу звёздных волков. Уже в школе вместе с приятелем Парсонс увлёкся ракетостроением. Сейчас трудно поверить, но начиналось освоение космоса именно с любительских запусков самодельных ракет посреди огородов: по ту сторону Земли точно так же заряжал порохом свои ракеты из фольги Королёв. Правда, к учёбе, несмотря на огромную начитанность, Джек интереса не питал: менял школу за школой (в одной из них он даже устроил взрыв в туалете).

Однако с годами всё поменялось: в колледже выяснилось, что юноша – химический гений. Из-за финансовых проблем в годы Великой депрессии он вынужден был покинуть Стэнфордский университет, преподаватели которого были о нём высокого мнения, но работа в компании, где делали взрывчатые вещества, дала ему много практических познаний. Наконец в 20 лет Парсонс с двумя приятелями стал одним из основателей Группы ракетных исследований, которая сыграла в развитии американской космонавтики примерно такую же роль, какую в развитии советской сыграла основанная Королёвым Группа изучения реактивного движения. 

Пытаясь получить финансирование от Калифорнийского технологического института, ребята обили немало порогов: один из профессоров обозвал их «чёртовыми дураками» за мысль, что ракеты могут летать в безвоздушном пространстве. Парсонс и его команда по-прежнему полагались на собственные средства: все трое исповедовали модный в те времена социализм и не считали, кто сколько потратил на сооружение покрытых алюминиевых фольгой увесистых аппаратов, взмывавших над калифорнийскими каньонами. Чтобы содержать семью (Парсонс женился на девушке, с которой познакомился на церковной вечеринке), молодой инженер был вынужден брать работу на дом – делал в одной из комнат их скромного домика нитроглицерин, одна пробирка которого могла поднять их жилище на воздух.

Успехи группы проходили почти незамеченными – СМИ не писали о том, что ребятам удалось сделать один из самых совершенных в мире жидкостных реактивных двигателей. Отчуждение от мира, которое группа ощущала всё сильнее, Парсонс компенсировал приобщением к тайному миру: в 27 лет он вступил в ложу Ордена восточных тамплиеров – секретного братства, созданного известным мистиком Алистером Кроули. Ложа называлась Агапе («любовь» по-гречески) и занималась в основном вопросами межполовых отношений. 

Преданность делу быстро вывела его в руководители ложи, а сам Кроули заговорил о нём как о своём возможном преемнике. Среди «тамплиеров» у Джека появились новые, интересные друзья – и первым из них был Рон Хаббард – будущий основатель дианетики и Церкви саентологии. Поступки он, правда, совершал настолько недружеские, что, если бы речь шла о простых людях, их приятельские отношения давно бы пошли ко всем чертям. Например, когда Парсонс ушёл от жены к её сестре Саре, Хаббард влез в парочку третьим и умудрился влюбить в себя Сару. Однако подлинные сатанисты были выше таких мелочей, как верность. Потеряв Сару, Парсонс предложил другу «проект» по сведению на землю богини Бабалон, «девственной шлюхи», под которой новоявленные «тамплиеры» понимали описанную в Апокалипсисе блудницу, восседавшую верхом на звере. 

Поскольку в придуманной Кроули религии Бабалон фигурировала как богиня свободной любви, вызывать её требовалось при помощи сеансов свального греха, в которых принимали участие оба «тамплиера» и их общая госпожа – новая жена инженера Марджори Кэмерон, которой предстояло предоставить тело для воплощения Бабалон. В ходе сеансов ритуального разврата она должна была зачать «лунное дитя» – гомункулуса-мессию, рождение которого возвестило бы о начале новой эры в отношениях между полами – эры свободной любви.

Первая стадия сеансов прошла вполне удачно, а вот потом эксперименты пришлось прервать по не зависящим от исследователя обстоятельствам – верный друг Рон Хаббард бежал из города вместе с их общей госпожой, заодно прихватив денежки Парсонса, которые тот доверил ему на ритуальное оформление сеансов свободной любви. Лоно Ордена восточных тамплиеров стало для Хаббарда слишком тесным – через несколько лет он произнесёт знаменитую фразу: «Хочешь стать богатым – создай свою религию». А премудрый и равно искушенный в точных и оккультных науках Парсонс даже и тогда не поймёт, что женщины любят не дурачков, искренне верящих во всякую чепуху, а парней, которые знают, чего хотят от жизни. Немного погрустив из-за того, что Бабалон так и не сошла на грешную землю, Парсонс открыл новый проект: решил записать «Книгу антихриста» – разумеется, со слов последнего.

Вы думаете, он только и делал, что занимался своими оккультными опытами? Ничего подобного! Куда более дальновидный, чем правительство США, Парсонс без устали твердил чиновникам и университетским профессорам, что будущее вооружений – за реактивным движением. Когда началась Вторая мировая, чиновники наконец стали прислушиваться к его словам: Парсонсу и основанной им небольшой компании Aerojet удалось получить финансирование правительства на развитие разработанной им технологии взлёта тяжёлых самолётов при помощи специальных ракет. Дела пошли на лад, и вдохновлённый успехами Парсонс наконец закончил «Книгу антихриста», пообещав в конце этого бредового текста, что Бабалон всё-таки явит себя на земле девять лет спустя, причём культ её будет так силён, что вытеснит в Америке все остальные религии. 

Двойственная слава Парсонса вызвала живой интерес к нему писателей-фантастов: в его доме побывали такие будущие корифеи научной фантастики и фэнтези, как Роберт Хайнлайн и Спрэг де Камп. Немало натерпевшийся от чиновников инженер написал после оккультного трактата ещё и политический, обвинив американское общество в авторитаризме, коррупции, цензуре, а главное – в навязчивом желании лишить людей половой сферы. Он нашёл себе новую подружку, поселившись с ней в огромном особняке, построенном на красивейшем пляже Лос-Анджелеса. Брошенная Роном Хаббардом, в город приехала Марджори Кэмерон. Она обвинила Парсонса в измене: «Как ты мог поверить в то, что я бежала с Хаббардом? Это было лишь частью ритуального плана, дурачок!» Но Парсонс остался к ней холоден: она проявила себя не лучшей Бабалон, а в качестве обычной женщины она большого интереса не вызывала. Он подал на развод, чтобы окончательно развязаться с этой хитрой и пустой женщиной.

Однако вскоре на Парсонса обрушились такие бедствия, что ему стало не до развода: в послевоенных США свирепствовала антикоммунистическая истерия и его вызвали в Федеральный суд, потребовав рассказать о своих прежних социалистических взглядах, а заодно и о ложе тамплиеров, которую он возглавлял. И хотя Парсонс не жалел красноречия, чтобы доказать, что его тайное братство чуждо как коммунизму, так и фашизму, он остался под подозрением. Настоящая гроза разразилась через несколько лет, когда он решил перебраться в Израиль, чтобы поработать над перспективным научным проектом крупнейшего исследовательского института страны – Техниона. ФБР обвинило Парсонса ни много ни мало в промышленном шпионаже в пользу «Моссад»! Ему запретили заниматься любой деятельностью, имеющей отношение к ракетно-космической программе США. 

Запрет заниматься тем, что было делом всей его жизни, стал страшным ударом для Парсонса, вступившего в самый продуктивный возраст для исследователя – 37 лет. От отчаяния он снова сошёлся с Марджори и сбежал от прежней жизни успешного человека в уединённый домик, целый этаж которого превратил в лабораторию – проводил опыты со взрывчатыми веществами и тут же, рядом, гнал в технологичном самогонном аппарате абсент, которым поил съезжавшихся к нему друзей юности.

Конец его был столь же неожиданным, сколь и страшным. Парсонс и Марджори планировали на год поехать в Мексику – учёному предложили работу на местном химическом заводе, и парочка, пережившая увлечение оккультным бредом, всерьёз строила планы завести ребёнка – обычного, не лунного. Однако за день до отъезда Парсонс получил срочный заказ от одной кинокомпании – подготовить серию красивых взрывов для фильма. Торопясь выполнить заказ, Парсонс засел в своей домашней лаборатории – и вдруг дом сотряс чудовищный взрыв, который разнёс весь этаж. 

Спасатели обнаружили Парсонса в ужасном состоянии – без одной руки, с переломанными другими конечностями и огромной дырой в щеке. Было ясно, что он не жилец, однако учёный был в сознании и пытался что-то сказать Марджори, пока его везли в больницу. Она вслушивалась в его страшные, ужасные попытки произнести хоть слово – и смогла уловить лишь одну-единственную, последнюю фразу: «Кто же теперь обо мне позаботится?» В тот же день известие о гибели великого ракетного конструктора разнеслось по всей Америке: левые политики без устали обвиняли в его гибели ФБР, сатанисты скорбели, впрочем, выражая надежду, что он уже восседает одесную от Великого зверя.

«Я зовусь Дон Кихотом, я живу на пейоте, марихуане, морфии и кокаине. Я никогда не знаю печали, только безумие...» - Так начал свой стих Джек Парсонс

Так что же всё-таки Бабалон? В 1945 году, вскоре после того, как Парсонсу пришла в голову мысль вызвать богиню любви и разрушения, американцы впервые применили атомную бомбу, в конце 40-х получил массовое распространение ЛСД, а там уже страну охватило и движение хиппи, практиковавших тот самый, предсказанный Парсонсом культ свободной любви. Мир изменился на глазах – и поди докажи теперь, что произошло это не по замыслу Ордена восточных тамплиеров. 

Но нам, ничуть не верящим в Бабалон, нужно дать ответ: почему они-то, высокоумные, одарённые, во всё это верили? А разгадка, вероятно, проста: и Ньютон, и Эдисон, и Парсонс так или иначе искали лекарство от смерти и отчаяния перед жизнью. Научное мировоззрение само такого лекарства не давало – напротив, оно насквозь пропитано отчаянием: согласно рациональной картине мира, всё зиждется или на естественном отборе, или на серии случайностей – бессмысленных, непредсказуемых. И жизнь то и дело подкидывала аргументы, подтверждающие горькую справедливость этой картины. Ты величайший учёный своего столетия − но это не спасает от насмешек окружающих и желания присвоить твои открытия. Ты единственный в своём роде специалист – и девушка уходит от тебя к мошеннику, умудрившемуся навешать ей лапши на уши. Ты трудился, не покладая рук, изобретая новые машины и создавая целую корпоративную империю − но тебе некому будет её передать: кругом тупицы, и твои компании может постичь та же судьба, что и царство Валтасара. Тщетно, всё тщетно. А в конце разочарований и мучительных раздумий – объятия мрачного Таната, ставящие точку в конце жизненного пути: всё, чего не добился, уже не добьёшься. Смириться с этой мыслью талантливым учёным труднее всего – может, это и гонит их растущее с годами чувство отчаяния искать особую связь с бессмертным миром, высший замысел, заранее просчитавшего и отмерившего срок всякой вещи и живой душе? Но молчит телефон – и не берут трубку ни Господь, ни мёртвые, ни придуманная в яростной похоти богиня Бабалон.