Театрализованные казни: от чудовищных спектаклей Нерона до сожжения муляжа Емельяна Пугачева

Игра в смерть

Один из «родоначальников» театрализованных казней — римский император Нерон — самолично сочинял и ставил на сцене трагедии, герои которых в финале умирали по-настоящему. Таким жутким способом лишались жизни нокси — преступники, получившие смертный приговор магистрата. Казнь превращалась в сценическую постановку.

Вор Мениск сгорел заживо, изображая Геракла в плаще, пропитанном кровью кентавра Несса, который по сюжету вспыхивал от соприкосновения с полубожественной плотью. Двое нокси, исполнители ролей Икара и Дедала, величаво взмыли в воздух на крыльях из перьев и красиво рухнули с перерезанными веревками в центр арены. Несчастных христианок — героинь театральной постановки легенды о Дирке (Дирцее) — привязали к спине быка и натравили на них львов…

Среди древнейших специализированных устройств, использование которых уподобляло казнь кошмарной инсценировке, прежде всего вспоминается медный или сицилийский бык. Использовал его тиран Фаларис, о беспримерной жестокости которого слагались легенды. Агрегат представлял собой полую медную фигуру быка в натуральную величину, под которой разводили костер, а внутрь помещали казнимого.

Чудовищное орудие «оживало» от человеческих воплей, похожих на бычий рев благодаря особому акустическому устройству. Первой жертвой медного быка стал его создатель Перилай (Перилл), а одной из последних — сам Фаларис. Многие более поздние приспособления для пыток и казней — от смоляной шапки до грампуссинга — отчасти производные этой машины зла. О том, что служили они не только для умерщвления, но и для увеселения, свидетельствуют сами глумливо метафорические названия.

Поругание трупов

Особая разновидность театра смерти — постановочные казни мертвецов. Один из самых памятных случаев раннего Средневековья известен как «Трупный синод», или «Жуткий синод» (лат. synodus horrenda). Вступив на священный римский престол, папа Стефан VI (VII) приказал вырыть из могилы тело его предшественника Формоза, одеть полуразложившийся труп в папские одежды, посадить на трон, допросить (за «обвиняемого» отвечал прятавшийся за троном дьякон) и признать виновным в преступлениях против католической Церкви. Мертвому телу отсекли пальцы, совершавшие крестное знамение. Затем труп обнажили, проволокли по городским улицам и бросили в безымянную могилу для чужеземцев.

Другой известный пример — имитация казни покойного Класа Флеминга. После заключения перемирия с Россией в 1593 году Флеминг, королевский наместник в княжестве Финляндском, воспротивился роспуску своего войска и возврату флота в Швецию. Герцог Карл, регент Швеции, жестоко расправился с оппозицией, но Флеминг неожиданно умер. Недовольный невозможностью казнить бунтовщика, Карл предал поруганию его мертвое тело, дергая за бороду со словами: «Если бы ты был жив, твоя голова не держалась бы на плечах столь крепко!» Само прикосновение к бороде считалось в то время тяжким оскорблением.

«Вкусна ли гусятина?»

Среди российских правителей, пожалуй, самым выдающимся режиссером-постановщиком смертельных сцен был Иван Грозный. Его фантазия в изобретении способов умерщвления поистине впечатляет! Казнил поджариванием на вертеле, превращая человека в зайца. Заживо запекал людей в муке, будто карасей. Приказал повесить на одной виселице дворянина по фамилии Овцын и живую овцу.

Перед казнью дьяка, уличенного во взятке в виде набитого деньгами гуся, Грозный спросил: «Ну, кто разрежет этого гуся?» Затем велел отрубать осужденному поочередно ноги вполовину икр, руки выше локтя, спрашивая, «вкусна ли гусятина». Когда же отсекли и голову, обратился к палачу с глумливым вопросом: «Ну что, хорош гусь?»

Уподобляя медведю, повелевал переодевать казнимого в шкуру и бросать на растерзание собаками. Это называлось «обшить медведно». Впрочем, сие не авторская придумка Иоанна Васильевича — еще в том же в Древнем Риме практиковались аналогичные казни «обычивание» (зашивание человека в труп быка) и «обышачивание» (облачение в ослиную шкуру).

Убийство боярина Ивана Федорова-Челяднина было обставлено как игровая постановка. Государь призвал Федорова в парадные покои, приказал облачиться в царские одежды и сесть на трон. Затем встал перед боярином на колени и произнес: «…Вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал». За театральным жестом последовал ножевой удар. Затем к расправе присоединились опричники и земские, пока не закололи несчастного насмерть. Начало этой душераздирающей сцены запечатлено на картине Николая Неврева.

Особо заметим: в театрализованной казни важнее действий слова — глумливые шутки, циничные комментарии. Поджигая пороховой бочонок с привязанным к нему схимником Никитой Казариновым-Голохвастовым, Грозный издевательски заметил: «Схимники ведь ангелы: подобает ему над землею взлетети». Воеводе Василию Телятевскому, приговоренному к утоплению за сдачу Полоцка, любезно предложил: «Когда ты запотел там при этом огне, то здесь охладись».

По воспоминаниям современников, публичные казни оглашались ликующим криком Иоанна Васильевича: «Гойда, гойда, гойда!» Некоторые исторические источники, конечно, грешат наивной, а то и злонамеренной гиперболизацией злодеяний Грозного. Но для коллективной памяти экспрессия превыше достоверности.

Яко же умре

Театрализации казней был не чужд и Петр I. Вспомнить хотя бы случай с Марией Гамильтон, чью отсеченную голову царь демонстративно поднял с плахи, поцеловал в губы и принялся рассказывать столпившимся приближенным о человеческой анатомии, демонстрируя раздробленные позвонки и кровоточащие сосуды. По завершении «просветительской лекции» Петр снова облобызал мертвые уста, отшвырнул голову, перекрестился и уехал… Так описал эту сцену историк позапрошлого века Жан-Бенуа Шерер.

Однако настоящим Театром Смерти начиная с петровского времени становится практика публичных позорящих наказаний-имитаций казни. Особый сценарий — «сказание смерти и положение на плаху». Преступнику во всеуслышание объявляли приговор, а затем «всемилостивейшее избавление от натуральной смерти».

В 1706 году за перебранку и драку с охраной царевича Алексея немцев Ягана Вейзенбаха и Максима Лейку приговорили «казнить смертью, отсечь головы и, сказав им эту смертную казнь, положить на плаху и, сняв с плахи, им же, иноземцам, сказать, что Великий государь, царь Петр Алексеевич… смертью их казнить не велел, а велел им за то озорничество учинить наказанье бить кнутом».

Аналогичная экзекуция зафиксирована в деле Петра Шафирова. С вице-канцлера сняли парик и шубу, возвели его на специально установленный перед сенатской канцелярией эшафот, приказали стать на колени и положить голову на плаху. Палач занес топор, но рубанул не по шее, а по плахе. Затем Шафирову объявили императорскую милость «во уважение заслуг».

Постфактум такая имитация казни получила название политическая смерть. В докладе сената 1755 года ей дано следующее толкование: «Политическою смертью должно именовать то, ежели кто положен будет на плаху или возведен будет на виселицу, а потом наказан будет кнутом с вырезанием ноздрей или хотя и без всякого наказания, только вечной ссылкой».

К постановочным наказаниям-имитациям смерти можно отнести и введенное в 1716 году воинским уставом Петра I шельмование (нем. schelmen — назвать подлецом). Виновный публично объявлялся вором (шельмой), получал на грудь табличку с описанием вины и доставлялся к месту казни на черных дрогах. Над его головой преломляли шпагу либо прибивали доску с именем к виселице в знак лишения дворянства, всех сословных привилегий и гражданских прав.

Ошельмованный оказывался «яко же умре» — исторгался из общества: лишался права находиться на государственной службе, обращаться в суд, даже ходить в гости. Указ гласил: «Шелмован и из числа добрых людей извержен». Это предполагало даже лишение фамилии, превращая ошельмованного в «бывшего Гурьева», «бывшего Иванова».

После 1766 года шельмование было заменено в России «лишением прав состояния» и стало называться гражданской казнью. Ритуал состоял в том же публичном преломлении шпаги над головой осужденного, но не отменял полностью его правоспособность. Такой экзекуции в разное время подвергались некоторые декабристы, писатель Николай Чернышевский, этнограф Григорий Потанин.

Достопамятный случай инсценировки смертной казни в XIX веке — возведение на эшафот членов политического кружка Михаила Петрашевского. В их числе был, как известно, молодой Достоевский. По признанию писателя, ему пришлось пережить «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти». Петрашевцам зачитали смертный приговор, надели на них предсмертные рубахи, ритуально преломили шпагу над головами дворян, скомандовали солдатам прицелиться… И лишь затем огласили замену казни бессрочной каторгой.

«Мазепы лик терзает кат»

Казнь как «пьеса о смерти», как «ролевая игра» и даже как «наказание трупов» не предел человеческой фантазии! Особый случай — казнь in effigie (лат. «заочно, символически»). Эта традиция шла из средневековой Европы: осужденный на смерть, но укрывшийся от правосудия, заменялся табличкой с именем или куклой-эффигией. Соединяя юридическую процедуру и магический обряд, такая казнь считалась не только позорной, но и влияющей на судьбу злодея. 

Среди самых известных случаев — сожжение муляжа Мартина Лютера (1521), соломенной куклы Анри Этьенна вместе с его научными книгами (1566), чучел маркиза де Сада и его лакея (1772); повешение портретов участников тарговицкой конфидерации во время Польского восстания (1794). Заочно-символически казнили «набитую чучелу» гетмана Мазепы: протащили по городским улицам, а затем сорвали с нее андреевскую ленту и вздернули на виселицу. Вспомним знаменитое пушкинское: «Мазепы лик терзает кат».

Иногда символическое умерщвление предшествовало настоящему. Так, прежде казни Емельяна Пугачева казнили «изображение варварского лица самозванца и злодея» — согласно указу Секретной комиссии. На площади установили виселицу, под которой сожгли «сию мерзкую харю во изобличение зла». Публичным сожжением у позорного столба казнили и пугачевские бунтовские воззвания.

История театрализованных казней — между смертельной игрой и игровой смертью. Но все это лишь разные ракурсы зла.