Лина Штерн: таблетка для Сталина

«Суд» над Линой Штерн состоялся еще за месяц до официального судебного заседания. Впрочем, как и надо всеми остальными: обвинительное заключение сначала легло на стол Сталину и лишь потом попало в Верховный суд СССР, председатель которого был предупрежден, что смертный приговор подсудимым предопределен Политбюро и лично товарищем Сталиным. Именно рукой Сталина, подписавшего «расстрельный» приговор, из списка обреченных была вычеркнута фамилия Штерн. Рядом стояло примечание: «Заменить расстрел 3,5 годами тюрьмы с последующей ссылкой».

Что повлияло на решение «вождя всех народов», осталось загадкой. Говорили, что за Штерн вступились видные ученые. Но, на самом деле, на Западе об аресте членов ЕАК никто не знал, а единственный, кто вступился за них в самом СССР, был 90-летний украинский академик Николай Гамалея. И просил он о свободе не только для Штерн, но и для главного врача ЦКБ им. Боткина Бориса Шимелиовича. Помиловали только Штерн. Вот почему более правдоподобной выглядит версия, что до безумия боявшийся смерти Сталин ждал от Штерн эликсир бессмертия, «таблетку жизни». Умная и властная еврейка Штерн была выдающимся биохимиком и физиологом СССР, с каждым годом всё сильнее углубляя свои разработки по борьбе с преждевременной старостью и продлению жизни.

Лина родилась 26 августа 1878 года в городе Лиепая (Либаве Курляндской губернии) в состоятельной еврейской семье. Мать занималась воспитанием семерых детей, старшим из которых и была Лина. Отец был предпринимателем. С детства Лина мечтала стать врачом, но из-за существовавших в то время ограничений на обучение людей не православного вероисповедания поступить на медицинский факультет Московского университета ей не удалось. В связи с этим она уезжает в Швейцарию и поступает в Женевский университет. Здесь она живет в пансионе, организованном женой Плеханова, и знакомится со многими русскими политэмигрантами.

В 1903 году, блестяще защитив диссертацию, она возвращается в Россию. Тут же легко сдает экзамены в Московском университете и получает вдобавок к имеющемуся женевскому «отечественный» диплом. Но, уже собираясь приступить к работе практикующего врача на родине, она получает письмо из Женевы от своего профессора, приглашающего ее на работу в качестве ассистента на кафедру физиологии. Согласившись, Лина вновь переезжает в Женеву. Трудолюбие, способность к науке, скромность и доброжелательность делают Штерн всеобщей любимицей в профессорских кругах. На нее с интересом смотрят мужчины: несмотря на «неглянцевую» внешность, Штерн постоянно следит за модой и всегда выглядит стильно, будучи уверенной, что с возрастом женщина должна одеваться всё ярче и лучше. Но личной жизни, по крайней мере, такой, о которой бы все знали, у Штерн никогда не было. Она твердо придерживалась мнения, высказанного Кантом: «Работа – лучший способ наслаждения жизнью». Говорят, что однажды она была близка к замужеству, но когда ее избранник произнес фразу: «Скоро мы поженимся, и ты сможешь бросить свою работу...», – Лина, обрубив все отношения, ответила: «Тогда, дорогой, мы никогда не поженимся».

За время работы в Женеве Штерн проводит исследования по физиологии дыхания, мышц, сердца, головного мозга, принимает участие в международных конгрессах и посещает ведущие лаборатории мира. К 1917 году, являясь автором более 40 оригинальных работ по биологическому окислению, она первой из женщин за всю историю Женевского университета получает звание профессора и возглавляет кафедру физиологической химии. Однако в 1924 году Лина получает официальное приглашение возглавить кафедру физиологии во 2-м Московском мединституте. К этому времени она была известным и обеспеченным человеком, консультируя параллельно с работой в университете фармацевтические фирмы и зарабатывая до 20 тысяч швейцарских франков в год. Тем не менее Штерн соглашается уехать из благополучной Швейцарии: «Здесь и без меня всё хорошо. А СССР – разоренная страна со множеством больных. Значит, родина во мне нуждается».

В марте 1925 года Лина переезжает в Москву. С невероятной энергией и работоспособностью она принимается за дело, о чем ярко свидетельствует ее «послужной список»: являясь профессором 2-го Московского медицинского института и одновременно директором Института физиологии АН СССР, вскоре она возглавляет отдел биохимии Института инфекционных болезней им. И.И. Мечникова, организует и возглавляет Научно-исследовательский институт физиологии, создает отдел возрастной физиологии в Институте охраны материнства и младенчества. В 1933 году Штерн становится доктором биологических наук, в 1934 году получает почетное звание заслуженного деятеля науки, а в 1939 году избирается членом АН СССР по отделению биологических наук, первой из всех женщин-ученых Советского Союза.

В годы Великой Отечественной войны вся ее деятельность была направлена на оказание помощи раненым и обучение хирургов разработанному ею методу лечения шока. Будучи членом ЕАК, она ведет публицистическую работу, пишет антифашистские статьи. Как раз в это время Штерн всё сильнее углубляется в экспериментальные разработки лекарства, продлевающего жизнь, за что косвенно в 1943 году и награждается Сталинской премией. Правда, Штерн тут же отдает ее на постройку санитарного самолета.

Но после войны Институт физиологии, в результате кампании по дискредитации всех проводимых здесь экспериментальных разработок, будет расформирован, а сама Штерн арестована. Позже знавшая почти все европейские языки, интеллигентная Лина Штерн, вспоминая допросы следователя, состоящие из нецензурной брани, говорила: «Я плохо понимала, что следователь хочет от меня услышать, в чем я должна ему признаваться. Но что меня больше всего удивляло, так это непрерывное упоминание о моей матери, которая умерла более 30 лет назад».

В обвинительном заключении будет указано, что в 1946 году Лина Соломоновна Штерн, еврейка, установила «связь с американцами, снабдив их шпионской информацией о научных проблемах, над разрешением которых работали советские ученые». Кроме того, за вознаграждение передала им сборник научных трудов «Проблемы биологии в медицине». В 1945 году «установила связь с пресс-атташе английского посольства в Москве, которую информировала о постановке научной работы в институте физиологии. Вместе с ней неоднократно выезжала в санаторий “Узкое” Академии наук СССР и там знакомила ее с советскими учеными». Вдобавок ко всему, «являясь членом президиума Еврейского антифашистского комитета, выступала на его заседаниях с антисоветскими националистическими речами».

Именно последнее обвинение станет решающим для ареста Штерн. Ни она, ни кто-нибудь другой из членов президиума ЕАК никогда не могли подумать, что деятельность их общественной организации, созданной, между прочим, в 1942 году самим НКВД, станет незаконной, антисоветской и уж тем более «националистической». Тем не менее Сталину действительно стали мешать зарубежные связи и высокая известность комитета. ЕАК документировал события Холокоста, а это шло вопреки официальному непризнанию СССР геноцида евреев. Кроме того, ЕАК активно выступал за предоставление советским евреям автономии, что тоже не входило в планы Сталина. Тем более когда разладились отношения с только что созданным государством Израиль. Куратор ЕАК, министр иностранных дел Соломон Лозовский был уволен, руководитель ЕАК Соломон Михоэлс убит в Минске по приказу Сталина. Остальные – арестованы. Никаких официальных сообщений об аресте не было, и внешне это просто выглядело как таинственное исчезновение целого ряда людей. На Западе было заволновались, поскольку все арестованные были широко известны за пределами страны, но успокоились, услышав лживые слова советских писателей Александра Фадеева и Ильи Эренбурга о том, что с деятелями ЕАК всё в порядке.

Чудом избежав расстрела и к тому моменту уже отсидев положенный ей срок в тюрьме, Штерн сразу была сослана в казахский город Джамбул, где могла продолжать заниматься исследованиями, а уже через год ей по амнистии было разрешено вернуться в Москву в звании академика, которое ей тоже быстро восстановили. О деле ЕАК, короткой ссылке и условиях, на которых ей позволили дальше заниматься наукой, она никогда не рассказывала. Она молча и с присущей ей энергией взялась за работу: привела в порядок почти уничтоженный научный архив Института физиологии, продолжила экспериментальные исследования.

Об ее открытиях в медицине, получивших широкое практическое применение, специалисты могут рассказывать бесконечно. Выдающийся немецкий биохимик Карл Нейберг сказал: «Если бы Штерн ничего другого не сделала, кроме открытия оксидов, то уже только одним этим она завоевала бы почетное место в биохимии». А таких открытий у нее был не один десяток, название и содержание которых представители профессий, далеких от медицины, вряд ли понимали. Вот и объясняли научные изыскания Штерн просто – дескать, академик подходит к разгадке долголетия, изобретает таблетку от смерти. Была ли в этом слухе хоть доля правды – неизвестно, но похоже, что именно он спас ей жизнь в далеком 1952 году.