Наваринская битва

Утром 20 октября 1827 года союзный флот из британских, французских и российских кораблей вошёл в Наваринскую бухту на юго-западе Пелопоннеса, где уже находилась объединённая османская эскадра. С британского фрегата Dartmouth к противнику отправилась лодка с переговорщиком, однако до цели он не добрался — погиб в результате обстрела с турецкого судна. Фрегат открыл ответный огонь. Собственно, с этого инцидента и началось Наваринское сражение, сыгравшее заметную роль в ходе Греческой революции.

Начало сражения

Большинство кораблей — все османские и крупные корабли союзников — в этом сражении стояли на якоре. Исключение составила часть российских кораблей, которые до начала боя в 15:15, то есть на протяжении около двух часов, так и не смогли войти в бухту и втягивались в рукав между Новым Наварином и островом Сфактерия, а также мелкие корабли союзников, которые маневрировали в заливе под парусами.

Место боя очень быстро заволокло дымом, и флажные сигналы стали бесполезны — их никто не видел. Командующему союзным флотом Эдварду Кодрингтону приходилось пользоваться рупором, чтобы его услышали хотя бы ближайшие корабли.

Как обычно бывает в таких битвах, общая картина складывается из показаний очевидцев. Со стороны союзников это мемуары матросов и офицеров Великих Держав, иногда противоречащие друг другу. По турецким источникам ещё труднее составить представление о битве, поскольку присутствие на флоте целых пяти адмиралов — Тахир-паши, Капудан-паши, Падрон-бея, Реал-бея и Моххарем-бея — неизбежно внесло сумбур в «показания». Например, крупнейший турецкий линейный корабль Guhu-Reva, который стал основным противником флагманского британского линейного корабля Asia, одни источники идентифицируют как корабль Тахир-паши, другие — как флагман главкома османского флота Капудан-паши или командира авангарда Падрон-бея. Да что тут говорить, если на уничтожение флагмана Тахир-паши одновременно претендуют британский Asia, французский Breslau и русский «Азов»! Причём точно известно, что все три корабля находились в разных концах бухты и сражались с разными противниками. Командовавший российской эскадрой контр-адмирал Логин Петрович Гейден писал, что помог Asia уничтожить «80-пушечный корабль Мохаррем-бея, который взорвался от огня русских», тогда как Кодрингтон утверждал, что справился с Guhu-Reva самостоятельно, а «Азов» в это время вёл бой с турецким фрегатом.

Из совокупности источников складывается следующая картина. Линейные корабли союзников затеяли артиллерийскую дуэль с крупными кораблями османского флота. Это не касается русских, поскольку ко времени начала боя только «Азов» под командованием Михаила Петровича Лазарева сумел войти в Наваринскую бухту, а другие российские корабли были вынуждены с боем прорываться между крепостью Новый Наварин и береговыми батареями острова Сфактерия, прижимаясь ближе к нему — оттуда огонь был слабее. К бою они присоединились только через 40–60 минут после его начала.

Фрегатам и малым судам союзников была поставлена задача: перехватить и потопить все брандеры или те мелкие судёнышки, которые турки могли бы использовать в качестве брандеров.

В восточной части Наваринской бухты британские Dartmouth и Rose атаковали турецкий брандер и попали под продольный огонь трёх османских фрегатов. Вдобавок к этому экипаж брандера взорвал своё судно, и англичане получили повреждения. На помощь Dartmouth пришёл французский фрегат Armide. Маневрированием он прикрыл англичанина, а когда один из турецких фрегатов был взят, капитан фрегата Хуго приказал поднять там и английский, и французский флаги, показывая, что он лишь закончил работу, начатую Dartmouth.

Французский линкор Scipion подвергся обстрелу из крепости и одновременно был атакован египетскими фрегатами. В это же время в нос французскому кораблю въехал брандер, и команда, несмотря на все приложенные усилия, не могла его отцепить. Пламя с каждой минутой разгоралось всё сильнее и уже достигло вант. Капитан Мильюс поднял якорь, а подошедшие к брандеру Dartmouth, Rose и Philomel завели тросы и буквально сдёрнули его с француза, сразу же обрубив буксировочные концы. Затем французские корветы Alcyone и Daphne отбуксировали пылающий брандер подальше, и он сгорел до основания.

Дуэль флагманов

В центре британский линкор Asia вёл бой одновременно с Guhu-Reva и флагманским египетским фрегатом Murchid-i-Djihad. После 45 минут жаркого боя турецкий флагман загорелся и сел на мель. Кодрингтон отправил к Мохаррем-бею на Murchid-i-Djihad парламентёра. Когда баркас с ним на борту приближался к фрегату, один из египетских офицеров узнал среди пассажиров некоего Петроса Микелиса, с которым вёл личную вендетту, и выстрелил в него из ружья. Микелис получил пулю в голову и свалился в воду. В ответ с Asia прозвучал бортовой залп в сторону Murchid-i-Djihad. Через 20 минут египетский флагман пылал от киля до клотика. Вскоре его сорвало с якорей, и он сел на мель.

Asia перенёс огонь на мелкие турецкие и египетские корабли, которые в итоге либо разбежались, либо выбросились на мель. Британский флагман также пострадал: восемь ядер попало ему в бушприт, 18 — в фок-мачту, и она свалилась в воду, 25 ядер — в грот-мачту и 125 ядер — в корпус. Видя, что Asia сильно повреждён, турецкий Тахир-паша приказал малым кораблям атаковать линкор, причём Кодрингтон являлся целью для турецких снайперов. На помощь флагману подошёл линкор Genoa, который сначала перепутал судно Кодрингтона с турецким кораблём и обстрелял его, а потом завёл на Asia трос и вытащил корабль из самого пекла.

Французский флагманский фрегат Sirene вступил в бой с египетским 60-пушечным фрегатом Ihsania. Вскоре с другого борта к нему подошёл Dartmouth, и египтянин попал в два огня. По данным французов, через полчаса египетский фрегат был совершенно разбит и прекратил сопротивление. Турецкие источники говорят о четырёхчасовом бое. В конце концов объятый пламенем Ihsania просто взлетел на воздух. Далее Sirene повернул на восток, где соединился с французскими линкорами Scipion и Trident, и вступил в артиллерийскую дуэль с крепостью Новый Наварин, которую через час заставил замолчать.

В бой вступают русские

В западной части бухты на начало боя сложилась совершенно аховая ситуация. Из всех русских кораблей в Наваринский залив смог войти только «Азов». Двигаясь на северо-запад и ведя бой, он встал на якорь рядом с британским Albion и французским Breslau. Albion в самом начале сражения не успел совладать с парусами и столкнулся с турецким фрегатом, бушприт которого застрял у британца в снастях бизань-мачты. Британские моряки с большими усилиями освободили корабль. Albion смог дать несколько залпов по своему обидчику и затем вступил в бой с тремя турецкими кораблями — предположительно, это были Burj Zafer, Fatih Bahri и Fevz Nussret. По сути, британца спасло только неумение турецких артиллеристов, которые палили в белый свет как в копейку. Подошедшие Breslau и «Азов» быстро исправили ситуацию и совместно потопили или сожгли пять кораблей противника. В этот момент больше всех досталось «Азову», но подошедший на выручку Breslau буквально спас его.

Видя, что Asia сражается один на один с кораблём Мохаррем-бея, российский флагман дал по египетскому кораблю несколько залпов из кормовых орудий и прекратил огонь, когда тот загорелся. В этот момент «Азов» выдерживал огонь с шести османских кораблей одновременно. Павел Нахимов, который был тогда лейтенантом на флагмане Гейдена, писал:

«Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы не били, не сыпались книпели, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас много по рангоуту, а били в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться с истинно особенным мужеством, чтобы выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль правого нашего борта (в чём нам отдают справедливость наши союзники). Когда же «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский» заняли свои места, тогда нам сделалось несравненно легче».

В бою «Азов» потопил два фрегата и корвет, а также вместе с Asia разделил славу уничтожения египетского флагмана Murchid-i-Djihad.

Линкор Genoa, находившийся в самом центре, с правого борта был атакован турецким линейным кораблём и 60-пушечным фрегатом, причём в англичанина влетели сразу три 110-фунтовых каменных ядра и нанесли ему серьёзные повреждения. Капитан Батерст был убит на шканцах. Общие потери составили 26 человек убитыми и ранеными. Подошедшие в 17:05 фрегаты — российский «Константин» и французский Armide — смогли перевести часть огня на себя, а после подхода примерно в 17:15–17:20 русских линейных кораблей «Гангут» и «Александр Невский» присоединились к фрегатам Cambrian и Glasgow, которые занимались уничтожением турецких корветов в западной части бухты. Вскоре подоспели и другие российские фрегаты, причём один из них по ошибке обстрелял британский фрегат Talbot. Как следует из рапорта кэптена Спенсера, прибывшие на российский фрегат офицеры застали его экипаж пьяным до беспамятства. Российская историография этот факт категорически отрицает.

Куттеру Hind досталась слава потопления единственного в османской эскадре тунисского корабля, а попытка вступить в бой с кораблём Мохаррем-бея в критический для Кодрингтона момент принесла ему позже полушутливое-полувосхищённое звание «Куттер Его Величества».

Около 18:00, с наступлением темноты, бой начал стихать. Однако моряки союзного флота оставались на своих боевых постах и ночью. В 22:30 вперёдсмотрящие российского корабля «Гангут» обнаружили приближавшийся к ним на всех парусах фрегат — судя по всему, переоборудованный в брандер, — и открыли по нему яростный огонь. Был атакован и Genoa, и снова в качестве брандера турки пытались использовать один из уцелевших фрегатов. Эту попытку пресёк залпами «Азов». Турецкий моряк, ответственный за поджог судна, был убит у светового люка с факелом в руке.

После боя

Утром 21 октября Тахир-паша прибыл на борт британского флагмана Asia, и союзные адмиралы предъявили ему меморандум, адресованный Ибрагим-паше. Союзники утверждали, что флот вошёл в гавань, не имея враждебных намерений, и требовал от османов только соблюсти положения Лондонского договора. Сражение началось по вине турок, в то время как англо-франко-российская эскадра не намеревалась открывать огонь, если османы не станут проявлять враждебных действий. Инициатором сражения выступила противная сторона. Теперь же, если турки начнут стрельбу — пусть даже это будет выстрел из мушкета, — они потопят всю османскую эскадру и разрушат береговые батареи и форты противника. Если же до конца дня на стенах Наварина поднимется белый флаг, то хорошие отношения, испорченные накануне, могут наладиться. Тахир-паша ответил, что ему надо передать требования Ибрагиму, и отбыл на сушу, однако вскоре вернулся и согласился выполнить условия союзников.

25 октября англо-франко-российская эскадра покинула Наваринскую бухту. Турецкий флот в бою потерял около 60 кораблей и судов разного класса. По оценкам Кодрингтона, потери в людях у противника составили до 6000 человек убитыми и до 4000 ранеными. Союзники потеряли 174 погибшими и 475 ранеными. Многие моряки, участвовавшие в сражении, временно оглохли из-за четырёхчасовой канонады, но их слух восстановился в течение нескольких дней.

По английским данным, огромные потери на турецких кораблях можно частично объяснить правилами, принятыми в османском флоте, согласно которым ни один корабль не имеет права сдаться — и ни один действительно не сдался. На взятых на абордаж кораблях призовые команды находили моряков, прикованных цепями к своим «рабочим местам». Следовательно, на погибших кораблях такие матросы сгорели заживо или отправились на дно.

В эти объяснения верится слабо. Понятно, что Оттоманская Порта была деспотическим государством, но против таких описаний восстаёт простая логика. Экипажи во время боя должны как-то по кораблю перемещаться — это не гребцы на галерах, которые остаются на одном месте и выполняют монотонную работу. Более правдоподобным кажется другое объяснение: на османских кораблях не было сколь-нибудь налаженного медицинского обслуживания, поэтому раненые в бою матросы в самом скором времени переходили в графу «убитые». Нормальное лечение получили только попавшие в плен турки.

Значение Наваринской битвы

По сути, сражение в Наваринской бухте произошло в самый кризисный момент и, как считается, спасло Греческую революцию. Османский флот ушёл из Греции и не мог пополнять сухопутные части, а также подвозить боеприпасы. Однако высаженная на сушу армия Ибрагим-паши никуда не делась и укрепилась в различных цитаделях Пелопоннеса. Освобождены они были только в 1829 году, после прибытия в Грецию французской сухопутной экспедиции.

Вести о битве пришли в Лондон 29 октября, а 2 ноября достигли Стамбула. В этот же день послы России, Англии и Франции принесли глубокие извинения султану. Французские газеты узнали о битве только 8 ноября, российские — ещё через три дня.

Реакция на сражение была неоднозначной. Фондовый рынок решил, что начинается совместная война против Турции, и биржу начало лихорадить. В основном это касалось операций с Египтом: брокеры и трейдеры пытались спасти свои деньги. Правитель Египта Мехмет Али воспринял новость о сражении абсолютно спокойно. «Я заранее говорил о последствиях!», — заявил он, непонятно, кого имея в виду: то ли султана, то ли союзников. Самое интересное произошло 9 ноября. К британскому поверенному в Александрии явился Рейс-Эффенди (премьер министр Египта) и, основываясь на меморандуме Кодрингтона, который он почти дословно процитировал, предложил следующее: признать Наваринское сражение ошибкой, совершённой по вине союзников, а поскольку объединённым флотом командовал британский адмирал, Великобритания должна выплатить Порте компенсацию в размере 30 млн реалов. Чиновник даже подал смету, на основании которой была получена эта сумма. Естественно, на следующий день он получил отказ, а послы союзников в Константинополе повторили обращённую к султану просьбу о признании Лондонского договора. Султан отказал. Наконец, 8 декабря послы покинули Константинополь, а Турция в отместку денонсировала Аккерманскую конвенцию 1826 года, что потом привело к русско-турецкой войне 1828–1829 годов.

Французский монарх Карл X заявил 5 февраля 1829 года:

«Наварин, это непредвиденное сражение, стало доказательством славы нашего оружия и блестящим примером единения трёх великих наций».

Герцог Веллингтон, напротив, считал уничтожение флота страны, с которой Британия не воевала, большой политической ошибкой. Британский министр лорд Дадли заявил:

«Вчера по приказанию короля я послал Кодрингтону Орден Бани, хотя, будь моя воля, я бы послал верёвку, чтобы его повесили».

А что же независимость Греции и какую роль в этом сыграл Наварин? Как ни странно, это сражение не было решающим. Да, оно парализовало египетские войска — но и только. Потребовалась русско-турецкая война, завершившаяся Адрианопольским миром 1829 года, чтобы Порта признала Лондонский договор, что фактически и дало Греции независимость.

Сэр Томас Кокрейн оставался в Греции до конца 1828 года, однако после ухода турок и египтян на море царили тишь да гладь, и дел для него не находилось. Фрэнк Эбни Гастингс со своим дефектным пароходом пытался обстрелять одну из занятых мусульманами крепостей, но был убит шальной пулей в 1828 году. Компаньон Гастингса полковник Эдвард Блакьер утонул в 1832 году, когда шёл на находившимся в очень плохом состоянии корабле в Португалию, где собирался участвовать в очередном витке либеральной революции.

В 1828 году в Грецию прибыл французский экспедиционный корпус. Возглавлявший греческие регулярные войска полковник Шарль Николя Фавье, уставший от вражды и борьбы за лидерство с флотоводцем Ричардом Чёрчем, уехал во Францию и попал под суд по обвинению в наёмничестве. Полковника оправдали, и в глазах общественности он стал национальным героем.

Египетский паша Мехмет Али после Наваринского сражения крепко обиделся на французов и изгнал почти всех технических и военных специалистов — кроме принявшего ислам Жозефа Севе. Его паша сделал генералиссимусом египетской армии и дал имя Сулейман-паша аль-Фарансави — Сулейман-паша Французский. В 1839-1841 годах подготовленная Севе армия громила турок так, что только пух и перья летели. Чтобы спасти Турцию, понадобилось очередное вмешательство Великих Держав.