«Победоносная» крепость Мансура

После удачного захвата Дамиетты, самого укреплённого пункта в Египте, крестоносцы поверили и в свой грядущий успех под Каиром. Крепость Мансура выглядела в их глазах лишь незначительным препятствием. Практически никто ещё не знал о смерти египетского султана Айюба, а между тем сумятица междуцарствия в Египте скоро сыграет свою роковую роль в неудачном крестовом походе Людовика Святого.

Вверх по Нилу

Сохраняя тайну смерти Айюба, несколько посвящённых напряжённо ждали прибытия в Каир наследника, Туран-шаха, который находился на тот момент в Месопотамии. Всеми делами в Египте в его ожидании занимался эмир Фахр-эд-Дин (вариант – Факреддин), друг императора Фридриха II. Вторым по значимости лицом в государстве стал мамлюк Бейбарс.

Крестоносцы покинули Дамиетту 28 ноября 1249 года, на второй день после смерти Айюба. Королева Маргарита, ожидавшая ребенка, с другими дамами, а также больными и ранеными, осталась в Дамиетте. Гарнизон города состоял в основном из экипажей кораблей: надежда была на прочные стены.

Отряды перемещались по берегу Нила, а по самой реке поднимались галеры с припасами и продовольствием. Приходилось грести против течения и ветра, поэтому корабли шли очень медленно. Мамлюки преследовали противника, держась на расстоянии и выжидая удобного момента, чтобы напасть.

Едва войско отошло от Дамиетты, как на пути оказался ирригационный канал. Решено было засыпать его землёй. Копать никому не хотелось, но папский легат обещал отпустить все грехи тем, кто возьмётся за эту работу, и Людовик Святой лично подал пример смирения и трудолюбия, взяв в руки лопату.

Противник сыграл довольно грубо: вскоре к Людовику явилось пять сотен сарацин со словами, что они-де недовольны султаном и хотят присоединиться к крестоносцам. «Хорошо», — сказал Людовик, но приказал тщательно следить за перебежчиками. Те почти сразу же сделали попытку напасть на отряд, к которому присоединились, и тамплиеры, изнемогавшие от нетерпения, наконец получили долгожданную работу — в короткой стычке уничтожили предателей.

Наконец, перед крестоносцами предстала крепость Мансура – возможно, последняя преграда на пути к Каиру. Собственно, своё «победоносное» имя («Эль-Мансура» и означает «победа») она получит немного позже – как раз благодаря разгрому армии Людовика IX. Молодой король уверенно занял со своим войском позицию на одном берегу реки, в то время как крепость находилась на другом.

Король на строительстве дамбы

Крестоносцы разбили лагерь, укрепили его, расставили метательные орудия. Ожидали прибытия продовольствия из Дамиетты. Но галеры с припасами очень медленно продвигались по Нилу, против течения и против ветра, и сарацинам ничего не стоило перехватывать их. Довольно скоро в лагере крестоносцев начался голод. То и дело вспыхивали небольшие стычки с сарацинами, но решительных действий никто не начинал. Рождество 1249 года пришлось «отмечать», отбивая очередную вражескую атаку.

Наконец, в феврале 1250 года Людовик предложил возвести плотину и таким образом перебраться на другой берег, к крепости. Чтобы защитить тех, кто будет заниматься строительством плотины, соорудили так называемые «кошачьи замки» – башни, перекатывающиеся по бревнам.

Сарацины принялись обстреливать их «греческим огнём». Эти метательные снаряды производили на христианское воинство сильнейшее впечатление. «Греческий огонь летел вперёд, большой, как бочка для незрелого винограда, а огненный хвост, вырывающийся из него, был длиною с копьё. Он производил такой шум при полёте, что казался молнией небесной и походил на дракона», – делился впечатлениями летописец похода Жан де Жуанвиль. По предложению одного рыцаря, как только огонь появлялся в воздухе, все христиане падали ниц и начинали молиться.

Итак, крестоносцы возводили башни, а сарацины их жгли, крестоносцы насыпали дамбу, а сарацины подрывали её со своей стороны и разрушали. Древесина в лагере закончилась, и Людовик взял материал с кораблей. Когда загорелись два последних «кошачьих замка», герцог Анжуйский, брат короля, в полном отчаянии едва не бросился в огонь, желая потушить пожар. Едва догорели последние «кошачьи замки», как сарацины спокойно разрушили дамбу.

Однако крестоносцам повезло – в их лагерь вскоре явился местный житель и сообщил, что знает брод и за скромное вознаграждение охотно покажет это место.

Последний бой графа Артуа

8 февраля 1250 года король со своими братьями наконец-то перебрался на другой берег. Брод оказался довольно глубоким – лошадям пришлось плыть, но затем они почувствовали дно и пошли. На противоположном крутом берегу христианское войско уже встречали готовые к бою сарацины.

Король взял со своих баронов слово, что те не начнут битву, пока не переправятся все. Бароны охотно поклялись – и тотчас забыли обо всём на свете, едва лишь очутились на твёрдой земле. Первыми шли тамплиеры как самые опытные и выносливые, сразу за ними следовал граф Артуа, брат короля.

Выбравшись на берег, принц бросился на сарацин. Тамплиеры пытались остановить его, напоминая о клятве, данной королю; они также твердили ему о том, что он позорит тамплиеров, заняв их место в авангарде. Робер Артуа, однако, ничего не слушал, и тогда тамплиеры, не дожидаясь остальных, тоже бросились в бой.

Говорят, эмир Фахр-эд-Дин сидел в ванной и красил свою бороду, когда внезапно ему доложили: «Христиане здесь!» Эмир выскочил, в чём был, в спешке даже не вооружившись, и сел на коня. В этой стычке он погиб, а Робер Артуа ворвался в Мансуру.

Напрасно магистр тамплиеров отговаривал принца: среди узких кривых улиц незнакомого города легко заплутать, а обороняться в случае вражеской атаки почти невозможно. Но было поздно: люди графа занялись грабежами, а местные жители швырялись в них камнями и черепицей с крыш.

Пока на улицах шли стычки, мамлюк Бейбарс собрал отступавших сарацинских воинов и ударил по крепости. У Робера Артуа не было арбалетчиков, чтобы отбить эту атаку. Как и предупреждал магистр тамплиеров, отходить по лабиринту незнакомых улиц оказалось для рыцарей весьма проблематично, и многие полегли в самом городе. Те, кто вырвался, были перебиты у брода. Проницательный магистр тамплиеров лишился глаза, а граф Артуа и свыше трёхсот рыцарей погибли.

Король с основной частью войска перешёл брод и сошёлся с сарацинами в ближнем бою. Бой был оценён Жуанвилем как «поистине прекрасный», поскольку никто не стрелял из луков и арбалетов – все бились на мечах и палицах. К крепости королю прорваться не удалось, вызволить передовой отряд тоже. В конце концов, Людовик отбился от врагов, захватил лагерь Бейбарса и остановился там на отдых. Сарацины отошли: для них отступление не было ни проблемой, ни позором – в нужный момент они вернутся и нанесут удар.

Только вечером королю сообщили о смерти брата, причём новость эту подали как хорошую – ведь Робер Артуа уже оказался в раю! Король долго плакал, а потом велел соорудить мост через реку и соединить первый лагерь со вторым.

Плен как благо

Ситуация в лагере Людовика Святого ухудшалась с каждым днём. Восемь дней кряду из реки вытаскивали трупы: сарацин сбрасывали ниже по течению, а христиан хоронили в братских могилах. В войске благочестивого короля соблюдали пост и вкушали только рыбу из Нила. Поскольку рыба в те дни в основном питалась трупами, началась эпидемия. Желудочные расстройства косили людей. Продовольствие из Дамиетты не приходило – сарацины продолжали перехватывать транспорты. Людовик был болен лихорадкой и дизентерией.

Наконец, прибыл новый султан Египта Туран-шах. Он усилил оборону Мансуры и попытался изолировать Дамиетту. Пришлось Людовику снять осаду Мансуры и отступить в свой старый лагерь на другой берег реки. Оттуда он собирался выступить обратно, на Дамиетту, но эти планы были сорваны.

5 апреля 1250 года сарацины ворвались в лагерь крестоносцев. Экипажи кораблей, на которые в тот момент грузили раненых, обрубили швартовы и поспешили отплыть. Враги резали раненых, оставленных на берегу. Людовик требовал, чтобы корабли вернулись и завершили погрузку. Повсюду кипели схватки. В результате, вследствие суматохи, не был разрушен мост, который соединял оба лагеря Людовика – на том берегу, где находилась Мансура, и на противоположном, куда король отступал.

Больной король находился в арьергарде, сарацины буквально наступали ему на пятки. К тому времени многие в христианском войске уже сдались, не дожидаясь приказа короля. Людовик Святой, его уцелевшие братья и многие бароны попали в плен и были отвезены в Мансуру под конвоем. Собственно, именно тогда Мансура и была наречена своим нынешним именем.

Для Людовика плен оказался в своем роде благом: лекари франков были бессильны исцелить умиравшего короля, но врач султана с его болезнями справился. Теперь предстояло выяснить условия выкупа.

А что же королева Маргарита? В разгар всех этих драматических событий она произвела на свет сына, которого назвали Жан, заодно наделив его прозвищем «Тристан» – согласно модной в те времена ложной этимологии, имя «Тристан» производили от латинского Tristia, «скорбь». Тристан Дамиеттский – так назвали младенца.

Под стенами Дамиетты вскоре появились сарацины. Перед собой они несли Орифламму – знамя французских королей, захваченное при Мансуре. К счастью, штурм не удался – Дамиетта выстояла.

Королеву Маргариту охранял некий старый рыцарь. Когда ситуация стала опасной, Маргарита обратилась к нему с просьбой: «Если сарацины возьмут Дамиетту, пожалуйста, отрубите мне голову прежде, чем меня схватят». – «Мадам, – простодушно отвечал рыцарь, – я и сам уже об этом подумывал».

Что до славной матери короля, Бланки Кастильской, то эта властительная дама попросту не поверила известию о полном разгроме крестоносной армии своего благочестивого сына. Она даже распорядилась было повесить первого, кто принёс это известие, как лжеца, но потом появился второй вестник, за ним третий…

Бланка Кастильская обратилась к папе Иннокентию IV, и на помощь Людовику начал собираться Фердинанд Кастильский – племянник Бланки. Однако он внезапно умер, не успев даже выступить в поход. Больше никто не захотел присоединиться к заморской авантюре.

Впрочем, после того как султану не удалось отбить Дамиетту, он стал более сговорчивым, и Людовик условился с ним о сумме в миллион безантов золотом как выкупе за всех своих людей, попавших в плен, а за самого себя пообещал вернуть Дамиетту, «…ибо я не то лицо, которое должно выкупать за деньги».

Внезапный поворот

1 мая 1250 года договор между Туран-шахом и Людовиком Святым был заключён на условиях мира на десять лет и непомерной суммы выкупа. Людовик ждал освобождения. На следующий день в шатёр, где находился пленный король, вошёл мамлюк Актай и спросил: «Что ты дашь мне за то, что я убил твоего врага?» Он показал свои окровавленные руки и объяснил, что этими руками только что вырвал Туран-шаху сердце…

В Египте произошёл переворот: власть захватили мамлюки. Людовику пришлось начинать переговоры заново. Мамлюки торговались отчаянно и требовали страшных клятв – вплоть до того, что король должен был обязаться «плюнуть на Иисуса Христа», если нарушит обещание. Людовик отказался дать такую клятву, и это едва не стоило ему жизни. В конце концов, король обещал вернуть сарацинам Дамиетту и выплатить 200 тысяч ливров сразу и 250 тысяч ливров потом, по прибытии в Акру.

6 мая 1250 года королеву Маргариту усадили на корабль и отправили в Акру. Мамлюки вошли в Дамиетту и тотчас устроили там резню: перебили больных и раненых, разрушили орудия и продовольственные склады. Насчёт короля они спорили: оставить его в плену или убить? Может, перерезать вообще всех баронов? Это обеспечило бы мир на сорок лет: ведь лишившись своих предводителей, франки надолго утихомирятся. Среди крестоносцев тем временем упорно ходили слухи, что королю мамлюки дают какой-то медленно действующий яд.

Наконец короля и баронов освободили и пересадили на генуэзскую галеру под бдительным надзором генуэзских лучников.

Удивительное дело: больной, потерявший армию, разбитый в войне и не слишком преуспевший в переговорах, Людовик Святой входил в Акру с триумфом, и его встречали едва ли не колокольным звоном…

Король задержится в Святой земле ещё на четыре года. Освободить Иерусалим ему так и не удастся, и 24 апреля 1254 года Людовик сядет на корабль, отплывающий из Акры на Кипр. «Ускользнуть от опасностей этой земли, — сказал Жуанвиль, — означает родиться во второй раз».