Религиозное осмысление Первой мировой войны ее участниками: крестовый поход или джихад?

Конечно, все эти идеи не возникли во время войны, но Великая война позволила этим идеям распространиться и захватить умы миллионов людей. Тем не менее, не потеряло своей актуальности и религиозное осмысление конфликта, ставшее значимым подспорьем для государственной машины пропаганды.

Медиевализм и идеи Крестового похода

Первая мировая война не могла не отразиться на религиозных верованиях всех тех, кто принял в ней участие. Невероятные потери, чудовищные раны, использование невиданных прежде видов вооружения, даже сам ландшафт театра боевых действий с рядами бесконечных окопов произвели на солдат по обе линии фронта неизгладимое впечатление.

В течение столетий перед Первой мировой войной произошло чрезвычайно широкое распространение идей секуляризма, в некоторых государствах в XVIII-XIX вв. борьба государства и церкви приняла чрезвычайно острые формы. Так, руководители Франции в эпоху Третьей республики развернули настоящее наступление на католицизм, а в Германии Бисмарк проводил политику «Kulturkampf» примерно с теми же целями.

Однако в годы войны правительства многих стран постарались использовать религию для скорой мобилизации масс. Кроме того, оказалось, что религия может хорошо объяснить сам смысл войны. Так, по словам историка Патрика Хулихэна, «образы Христа, креста и святых использовались на плакатах для призыва, чтобы вовлечь солдат в крестовый поход за спасение цивилизации, а равно поощрять гражданских лиц покупать облигации военных займов или призывать женщин становиться медсестрами. Пропагандисты из держав Антанты опирались на изображения разрушенных церквей и культурных объектов в северной Франции и Бельгии (например, в библиотеке в Лувене), усиливая представление о том, что враги были варварами, склонными к уничтожению самой цивилизации. Фронтовые легенды, такие как предполагаемое распятие канадского сержанта немецкими войсками, помогли обратить гнев на врага, убедить солдат в том, что они были вовлечены в справедливую войну, страдая на ней в подражание Христу».

Крестовый поход мог осмысляться не только как борьба с врагом, но как борьба со всеми греховными привычками, которые свойственны человеку. Пьянство, курение, беспорядочные половые связи – всё это безусловно осуждалось. Крестовый поход мог быть не только исполнен буквально (солдаты генерала Алленби ощущали себя крестоносцами, войдя в Иерусалим), но и эмоционально, с помощью победы над привычками, которые оттягивают победу над врагом. Подобная трактовка вообще была очень популярна, поскольку вести крестовый поход против христиан (многие русские солдаты, например, очень удивлялись, узнав о том, что немцы так же, как и они сами, празднуют Рождество и Пасху) было немыслимо.

Во многих случаях в западноевропейской пропаганде тематика крестового похода переплеталась с темой Средних веков вообще. Известия о помощи ангелов-лучников в битве у Монса или видения Девы Марии, Христа и различных святых воскресили у многих солдат хорошо забытые народные религиозные легенды или наложились на популярные в те годы эзотерические и мистические учения вроде спиритизма.

Кроме того, историк Филип Дженкинс подчеркивает, что риторика крестовых походов и вообще обращение к теме религии сыграли огромную роль в судьбе диалогов христиан и евреев, христиан и мусульман. Перемещения огромного количества беженцев в Европе и на Ближнем Востоке, с одной стороны, стерли различия между представителями разных религий, перемешав их, с другой, способствовали обострению антисемитизма. В Африке распространение христианства и участие новообращенных африканцев в Великой войне стали причиной зарождения новых национальных антиколониальных движений.

Джихад и пробуждение мусульманского мира

Одной из главных стран-участниц Первой мировой войны оказалась Османская империя, глава которой – султан – был ещё и халифом, духовным вождём всей мусульманской уммы (общины) на планете, хотя этот его титул и не признавался всеми без исключения мусульманами. Если в странах Антанты, Германии и Австро-Венгрии религиозная пропаганда носила эпизодический характер, то в Османской империи, подавляющую часть населения которой составляли мусульмане, война с самого начала приняла характер священной.

11 ноября 1914 года в Стамбуле в узком кругу, а затем 14 ноября при большом стечении народа была зачитана фетва, специальная прокламация, в которой в пяти пунктах было изложено мнение видных богословов, подтвержденное султаном, по поводу того, как должна реагировать умма на начавшийся конфликт.

В частности, в последнем пункте фетвы подчеркивалось, что «мусульмане, живущие под суверенитетом Великобритании, Франции, России, Сербии, Черногории и их сторонников, заслуживают великого страдания, если они будут бороться против Германии и Австрии, которые помогают османскому правительству, поскольку это будет вредно для халифата». Фетва в принципе провозглашала необходимой и священной борьбу против любого государства, которое посягнет на трон халифа и попытается потушить «божественный свет ислама». Особенностью был именно пятый последний пункт, который приравнивал к греху борьбу против союзников Османской империи, пусть даже они и были государствами, во главе которых стояли монархи-христиане.

Российский историк И.А. Гилязов пишет, что «почти сразу после вступления Турции в войну, к концу октября 1914 года, т.е. еще до объявления султаном «священной войны», религиозный деятель из ближайшего окружения Энвера-паши шейх Салих Шериф ат-Туниси написал меморандум Haqiqat Al-Dschihad («Правда о джихаде») в качестве обоснования предстоящего объявления «джихада». Немецкое общество исламоведения опубликовало этот меморандум в феврале 1915 года в виде брошюры в переводе на немецкий язык с предисловием Мартина Хартманна. Ат-Туниси интерпретировал учение о «джихаде» как антиколониальное. Врагами ислама являются не все немусульмане, разъяснял он, а только те, «кто борется против» ислама».

Подобные плотные контакты между турецкими богословами и немецкими востоковедами дали возможность многим наблюдателям ещё в 1914–1915 гг. говорить о немецкой поддержке и даже прямом влиянии Германии на принятие подобной фетвы. Выражение «джихад, сделанный в Германии» употребил в своей статье нидерландский востоковед Кристиан Снук-Хургронье, на что последовала резкая отповедь немецких исламоведов. Но нельзя отрицать того, что в лагерях для военнопленных в Германии и Австро-Венгрии действительно шла интенсивная пропагандистская работа среди пленных мусульман из России и колоний Великобритании и Франции с целью сформировать из них специальные воинские подразделения для турецкой армии или же переброски их через фронт для агитации своих соотечественников – собратьев по вере против Антанты.

Историк Мустафа Аксакал замечает, что с 1768 по 1922 гг. официальное объявление о джихаде провозглашалось как минимум шесть раз. В 1773 году это случилось во время войны с Россией, потом в 1809 году в ходе действий против восставших сербских территорий, в 1829 году опять джихад был объявлен против России в связи с поддержкой ею греческих повстанцев, в 1897 году во время греко-турецкой войны, в 1914 году, и, наконец, в 1919 году идеей джихада воспользовался Мустафа Кемаль-паша, обратившей его против греков и, внезапно, против султанского правительства в Стамбуле, поскольку оно подчинялось британцам.

Аксакал пишет, что османская правящая элита рассматривала джихад не столько в религиозном аспекте, сколько как проверенное средство повышения общественного энтузиазма и патриотизма. Движение младотурок и их партия «Единение и прогресс» думали использовать исламские и националистические идеи в комплексе. Джихад, духовный или военный, в данном случае был просто привычным термином для обозначения консолидации усилий всех османов. На партийном собрании в 1916 году говорилось:

«Те из нас, кто в возрасте от 20 до 45 лет, обязаны служить в наших вооруженных силах, когда мы призваны защищать нашу любимую родину и нашу святую религию. Ответить на этот призыв и немедленно поспешить на призывной пункт – наша святая обязанность и честь. Призыв к военным – одна из Божьих заповедей. Если это необходимо [для защиты] государства в военное время, то мужчины в возрасте старше 45 лет также будут призываться [для военной службы]. Все пригодные мусульмане обязаны в силу своей религии участвовать в джихаде. На поле битвы мы должны помнить, как Пророк и его товарищи вели войну за свою веру и честь».

Однако в османской армии и государстве было также многочисленное христианское и еврейское население. Идеи джихада были мало применимы для них, а ряд народов (греки, армяне, айсоры) прямо подверглись преследованию и уничтожению. В этом случае мысль о борьбе против неверных должна была трансформироваться в идею защиты своего дома и привычного уклада жизни:

«Наши христианские и еврейские друзья также являются детьми Родины. Вместе с нами они тоже обязаны сражаться против врага за защиту нашей Родины, то есть за свою мать, и проливать кровь, убивать и быть убитыми на этом пути. И так, как мусульмане, христиане и евреи работают на полях вместе и зарабатывают на жизнь, в военное время они должны стрелять из пушек и винтовок, бросать бомбы и разить мечом».

Однако на этот раз даже обращение к основам религии не помогло Османской империи. И мусульмане-арабы, и христианские народы отшатнулись от Блистательной Порты, позволив парадоксальным образом максимально усилиться турецкому национализму, приведшему к войне за независимость против разделения Малой Азии между великими державами и реформам Ататюрка, упразднившим власть султана и сделавшим провозглашение джихада невозможным.