Семь штрихов к портрету Марка Шагала: дружба с Пабло Пикассо, шпионаж и музыка

Первое знакомство Шагала с миром изобразительного искусства произошло только в девятилетнем возрасте

Будущий художник увидел одноклассника, который перерисовывал картинку из иллюстрированного журнала.

— Мне это показалось миражом, своего рода черно-белым откровением. Я спросил его, как это делается. «Дурак, — сказал он мне, — иди в библиотеку, найди картинку, которая тебе понравится, и срисуй ее». Так я стал художником. Я пошел в городскую библиотеку, попросил номер «Нивы» и понес его домой. Я выбрал портрет композитора Антона Рубинштейна, на котором, где как мне казалось, все кружится, роится — такими он был наполнен маленькими штрихами, передававшими складки и морщины на лице знаменитого человека. Я скопировал этот портрет, позже еще один, но искусство в то время не было для меня ни призванием, ни профессией. Все эти рисунки я прибил на стену у нас дома.

От другого приятеля Марк впервые услышал имена Верещагина, Репина… Тот, увидев рисунки Шагала (те самые, на стенах), сказал: «Да ты же настоящий художник!». Так рассказывает сам Шагал в книге «Моя жизнь».

Еще одна грань этой легенды — в воспоминаниях Беллы Шагал. Она говорит о бедности юного рисовальщика, который рисовал, забираясь в кухне на печку, чтобы никому не мешать, да не перепачкать все красками: «А когда слезает, сестры выхватывают у него из рук готовый холст и протирают им свежевымытый пол».

Шагал чувствовал себя художником и стремился выглядеть, как художник

В молодости Марк Шагал подводил глаза и румянил щеки — это было еще одним аргументом «против» его кандидатуры в мужья Беллы Розенфельд (первым была бедность: семейство владело тремя ювелирными магазинами). Мама говорила дочери: «Что это за муж — румяный, как красна девица!«

Вирджиния Хаггард Макнил, которая была спутницей художника после того, как не стало его обожаемой Беллы, прочитала воспоминания Шагала и спросила, зачем он это делал. «Так получалось, что рисование своего лица почти не отличалось от рисования картины лица в зеркале», — ответил Шагал. Что уж говорить о холсте?

Отмечают большое число автопортретов художника, сравнивая в этом отношении его с Рембрандтом — любимым художником Шагала. Художнику был небезразличен и его внешний вид. Он мог работать абсолютно голым, как это было в знаменитом общежитии — коммуне «Улей» в Париже. Но на людях, особенно с годами, он стремился выглядеть как настоящий богемный художник".

С годами художник не идет на уступки: один из биографов Шагала Сидни Александер приводит такой эпизод. В 1971 году в Сен-Поль-де-Вансе художника навестил его давний приятель, американский скульптор Хаим Гросс. Он попросил Шагала ему позировать и сделал карандашный набросок. Тут же последовали правки: Шагал взял у Гросса карандаш и сделал прическу пышнее, нос — короче, а глаза — выразительнее.

И еще одна забавная деталь. Шагал любил васильки, но, став успешным, пошел на компромисс и стал писать более аристократичные гладиолусы.

Марк Шагал дорожил своими работами

Немецкий меценат и издатель Герварт Вальден заметил молодого художника и в 1913 году выставил три его работы. Вскоре она из них — картина «Посвящается Христу» — была продана берлинскому коллекционеру Бернхарду Кёлеру. Шагал был на вернисаже, кредит доверия был открыт: после совместной с Альфредом Кубиным выставки Шагала, устроенной весной 1914 года, Вальден готовит персональную выставку работ своего протеже. Для нее были отобраны работы, созданные Шагалом в Париже: 40 картин маслом и 160 других работ — акварелей, гуашей, рисунков.

«Итак, из-за выставки Вальдена я отправился в 1914 году в Берлин, где провел всего несколько дней. Я отправился в Россию, чтобы встретиться с моей невестой Беллой. Я рассчитывал на то, что сразу же вернусь с нею в Париж, а по пути заберу в Берлине деньги, которые выручит Вальден от продажи моих картин. Но началась война, и Париж и Берлин я увидел вновь только в 1922 году. Вальден продал за это время все мои картины, но Германия пережила огромную инфляцию, и все предназначавшиеся мне деньги, собранные с 1914 года, не стоили и гроша ломанного», — рассказывает Шагал в одном из своих интервью. Вальден, как оказалось, устраивал выставки и продавал работы Шагала. Вернувшийся художник затевает судебную тяжбу, возвращает всего несколько из них, однако узнает имена коллекционеров, которым были проданы его работы. Но самый примечательный момент в этой печальной истории другой: будучи в Витебске, Шагал увидел на улице немецкого военнопленного, и первым же его порывом было спросить, не слышал ли тот о Герварте Вальдене и о картинах некоего Шагала, оставшихся в Берлине.

Это был не единственный случай утраты художником крупного массива своих работ: когда он в 1922 году после 10-летнего перерыва приехал в Париж и отправился в «Улей» узнать об оставленных там 150 картинах, его постигло огромное разочарование: все работы исчезли. Впрочем, несколько полотен остались у консьержа — тот прикрывал ими кроличью клетку.

Шагал мог сделать щедрый жест и в то же время поскупиться

Вариан Фрай, основавший в 1940 г. в Марселе Американский центр помощи, под видом финансовой поддержки нуждающихся тайно переправлял людей из Франции в США. Марк Шагал, которого правительство Виши лишило гражданства и чьи картины нацисты в 1937 году демонстрировали на печально известных выставках «дегенеративного искусства» (три из них даже сожгли), получил спасительное, специально организованное официальное приглашение Альфреда Барра-младшего, директора Музея современного искусства в Нью-Йорке. Тот вызывал художников под предлогом организации выставки их работ: среди приглашенных были также Пикассо, Эрнст, Матисс, Ман Рей, Кандинскоий, Дюфи, Клее.

Оставляя Францию, Шагал, который не слишком хорошо владел английским, все спрашивал: «Будут ли в Америке коровы?». Его интересовали привычные сюжеты для творчества и не беспокоили мирские дела: покидая дом, художник распорядился прятать там других беженцев, которых выручал Фрай. Спустя годы, в 1960-х, спаситель Шагала Вариан Фрай попросил того предоставить работы для портфолио гравюр, созданных художниками — бывшими беженцами. Шагал все тянул с их отправкой, и в итоге издание вышло уже после смерти Фрая и без участия работ Шагала.

Шагал не стеснялся обращаться к сильным мира сего, если дело касалось религии

Рожденный и воспитанный иудеем, Библию художник почитал как самое сильное художественное произведение и мощный источник вдохновения. А когда поселился на Лазурном берегу с Вирджинией, загорелся идеей расписать церковь — так его впечатлила часовня в Вансе, которую оформил Матисс (тот разработал все убранство и даже облачение священников). Возможно, и сам факт немного задел. В общем, Шагал обращался к представителям прихода в Вансе, предлагая расписать стены часовен: Chapelle des Pénitents Blancs (Часовни кающихся грешников Белого братства) и Chapelle du Calvaire (Часовни Голгофы). Увы, положительного ответа он не получил, как и его друг Аркадий Леокум, который обращался в синагогу Эмману-Эль на Пятой авеню в Нью-Йорке, предлагая разместить там работы Шагала.

Наконец, весной 1950 года доминиканский монах отец Кутюрье предлагает Шагалу украсить баптистерий только что построенной церкви Богородицы Всеблагой (Notre Dame de Toute Grâce) на плато Асси во французском департаменте Верхняя Савойя. К слову, Мари-Алан Кутюрье некогда был учеником самого Мориса Дени, увлекся идеей создания новой религиозной эстетики, в итоге принял постриг, не забыв и свое увлечение живописью. Он считал любое «настоящее» искусство религиозным и к оформлению церкви привлек Фернана Леже, Анри Матисса, Жоржа Брака, Пьера Боннара, Жана Люрса, Жоржа Руо… Необычная по своему виду церковь нравится Шагалу, но тут его одолевают сомнения: не повредит ли еврейскому народу его «отступничество»?

Сомнения были столь серьезны, что Шагал обращается с этим вопросом к главному раввину Франции, известным представителям представителям еврейской диаспоры, и, наконец, пишет письмо президенту Израиля Хаиму Вейцману: «Я обращаюсь к вам, как некогда наши отцы в России обращались к своим раввинам, когда их совесть была неспокойна». Далее Шагал пишет обоснование своего возможного поступка: с одной стороны, он не желает, чтобы его ассоциировали с «не иудейскими» религиями, и говорит о том, что «само присутствие еврейской живописи в христианской церкви может стать хорошей пропагандой для нашего народа». Вейцман советует художнику поступать так, как подсказывает ему совесть. В итоге в часовне появляется панно работы Марка Шагала. Возможно, какие-то вопросы Марк Шагал решает для себя раз и навсегда: позже он делает витражи для самых разных церквей и соборов, уже не спрашивая совета высоких и официальных лиц.

Шагал увлекся керамикой вслед за Пикассо и был не прочь выведать его секреты

С Пабло Пикассо Марк Шагал подружился в Париже в 20-х годах, а в 1948 году художник решил заняться гончарным делом и отправился на Лазурный берег. Шагал занимается керамикой в городке Ванс — там он снимает мастерскую. Пикассо живет неподалеку: с 1946 года он экспериментирует с керамическими изделиями в мастерской «Мадура» в Валлорисе. Шагал не только навещает Пикассо, но и порой работает вместе с ним в мастерской.

Первые опыты Шагала в керамике — росписи, а не пластические формы, как у Пикассо, и без творческой ревности дело не обходится, как и без шуток. Как-то раз, когда Шагал вышел из мастерской, Пикассо быстро расписал тарелку «а-ля Шагал».

Забавные подробности сообщает Дэвид Макнил, сын Марка Шагала и Вирджинии Хаггард-Макнил: «Когда „мы работали“ в мастерской, мимо дверей все время шныряла какая-то девчушка, может, это и в самом деле была Палома, во всяком случае, отец тоже посылал меня с заданиями: „Посмотри, что он там делает?“ или „Какая у него глина?“. Мы с девчушкой были шпионами на службе у двух величайших художников нашего века; две таких сильных личности не могли не сталкиваться, и в этих столкновениях высекались прекрасные искры».

«Однажды Пикассо сказал: „Когда умрет Анри Матисс, Шагал останется единственным художником, кто действительно понимает, что такое цвет… Некоторые из его работ убедили меня, что со времен Ренуара никто так не чувствовал свет, как Шагал“. В тот роковой вечер в 1964 году Пикассо и Франсуаза Жило пришли к Шагалу на ужин. После изрядного количества вина гость неожиданно поинтересовался у хозяина: «Когда вы возвращаетесь в Россию?» Шагал усмехнулся: «Сразу после вас. Я слышал, там вас очень любят. Чего не скажешь о ваших работах. Попробуйте поработать там, а я посмотрю, как это у вас получится». Рассерженный Пикассо едко заметил: «Полагаю, в вашем случае это вопрос бизнеса. Вы не отправитесь туда, если только в этом не будут замешаны деньги». Франсуаза Жило вспоминала, что Шагал рассмеялся в ответ на эту колкость, однако внутри него бушевал огонь. На этом дружба Пикассо и Шагала закончилась.»

Марк Шагал любил работать под музыку

Скрипач на крыше, ангелы-трубачи… Марк Шагал создал внушительную галерею образов, связанных с музыкой — от плафона Парижской оперы до театральных работ. Вирджиния, вторая спутница жизни Шагала, вспоминала: «Музыка была ему просто необходима. Тогда не было долгоиграющих записей, и мне приходилось без конца переставлять пластинку на нашем маленьком граммофоне». В итоге выручило радио: Шагал включал приемник и слушал музыку в свое удовольствие. Если работа ладилась — художник пел, мог даже затянуть арию из «Евгения Онегина».

Свои вокальные и музыкальные способности Шагал признавал, однако он же над собой и подшучивал: «Почему я пел? Откуда знал, что голос нужен не только для того, чтобы горланить и ругаться с сестрами? Так или иначе, голос у меня был, и я, как мог, развивал его».

«Я подрядился помощником к кантору, и по праздникам вся синагога и я сам ясно слышали мое звонкое сопрано, — вспоминал художник. - Я видел улыбки на лицах усердно внимавших прихожан и мечтал: — Пойду в певцы, буду кантором. Поступлю в консерваторию. Еще в нашем дворе жил скрипач. Днем служил приказчиком в скобяной лавке, а по вечерам обучал игре на скрипке. Я пиликал с грехом пополам. Он же отбивал ногой такт и неизменно приговаривал: — Отлично! И я думал: — Пойду в скрипачи, поступлю в консерваторию».

Любимым композитором Шагала был Моцарт — его музыку художник считал «гармоничной, духовной и религиозной». Работы мастера для оперы «Волшебная флейта», созданные для постановки в Метрополитен Опере в феврале 1967 года, отличает особый полет.

P.S.

«Как невозможно написать картину без любви, в полном смысле этого слова, так же точно и никакое общественное устройство не может быть создано без любви. Поэтому мы все бежим по замкнутому кругу».
Марк Шагал