Штрихи к портрету Жоана Миро: 7 историй о том, что вдохновляло художника

Миро получил возможность заниматься искусством только после того, как пережил нервный срыв.

Как заботливый, дальновидный и рациональный человек, отец Жоана Миро не считал увлечение сына надежным решением. Если уж подросток, не проявивший никакого интереса к школьным наукам, решительно настроен стать художником, нужно обеспечить ему хоть какое-то будущее. Поэтому 14-летний Миро поступает учиться сразу в два учебных заведения Барселоны: Школу промышленных и изящных искусств (по собственному желанию) и Бизнес-школу (по настоянию отца). А некоторое время спустя начинает еще и подрабатывать.

Эта кампания по обеспечению ребенку блестящего будущего закончилась полным крахом. Не выдержав нагрузок, мечтательный, замкнутый подросток сначала свалился с нервным срывом, а вскоре подхватил брюшной тиф. Болезнь он переносил сложно — и вопрос о его профессиональном будущем решительно был задвинут на второй план. Семейство Миро покупает ферму на морском побережье в маленьком городке Мон-Роч-дель-Камп. И здесь Жоан набирается сил, восстанавливается после болезни, и получает возможность, наконец, заниматься только рисованием и живописью.

Воображение Миро часто было вызвано голодом.

Эрнест Хемингуэй вспоминал: «Когда я только познакомился с Миро, у него было очень мало денег и очень мало еды, и он работал целыми днями в течение девяти месяцев над большой и замечательной картиной под названием «Ферма». Это было начало 1920-х. Миро только приехал в Париж. Молодой каталонский художник, за плечами которого было художественное образование и единственная высмеянная выставка в родной Барселоне. Когда уже знаменитого и всемирно известного художника Миро журналисты спрашивали об источниках вдохновения для ранних картин, он отвечал: «Откуда я брал идеи своих рисунков? Ну, я приходил вечером в свою парижскую студию на Рю Бломе, ложился спать, иногда я не ужинал. У меня были видения, которые я зарисовывал в блокноте. Я видел образы на потолке».

Когда полуголодный Миро закончил «Ферму», Эрнест Хемингуэй решил купить картину во что бы то ни стало. Художник отказывался с ней расставаться — и тогда Хемингуэй пообещал в ближайшее время собрать 5 тысяч франков и заплатить за «Ферму» эту фантастическую для обоих сумму. «Это было на 4250 франков больше, чем я когда-либо платил за картину», — говорил американец. Настал последний день обещанной оплаты — и Хемингуэю все еще не хватало денег. Тогда он прошел по всем известным барам Парижа и занимал крохотные суммы у всех, с кем хоть немного был знаком. «Ферма» была выкуплена и оставалась в личной коллекции писателя до самой его смерти.

Миро прожил 54 года с одной женщиной.

Пилар Юнкоса была дальней родственницей Жоану. Его бабушка и ее мать приходились друг другу кузинами. Семья Пилар жила на Майорке, а семья Жоана часто проводила там лето. Дети росли вместе.
Они поженились в 1929 году, а два года спустя родилась Мария Долорес, их единственная дочь. Образ жизни Миро мало менялся из года в год. Его жизнь была подчинена строгому порядку, в ней не было места расточительности или сумасбродству. Он жил тихо и скромно, согласно ежедневному заведенному ритуалу. На фоне светских эпатажных коллег-современников (Пикассо, Дали, Эрнста и многих других) история его супружеской верности может выглядеть старомодной, неправдоподобной и почти скучной.

Главным захватывающим приключением в его жизни всегда была живопись. Он топтал и жег картины, испробовал множество техник, работал с керамикой, гравюрой, текстилем, он забирался в своих художественных фантазиях в такие миры, где реальность больше не имела значения и откуда, даже оглянувшись назад, трудно было отыскать точку отправления. Он расставлял лестницы, уходящие в небо, на своих картинах снова и снова. А ровно в 2 часа Пилар звонила к обеду, он выходил в сад и усаживался в домашних туфлях и выпачканном красками синем халате напротив женщины, которую любил всю жизнь и которая сделала его счастливым. И ждал, когда подадут обед. Изо дня в день, ровно в 2 часа.

«Моя жена Пилар — мой идеальный партнер. Без нее я навсегда остался бы сиротой, потерянным в этом мире», — говорил Миро. Безымянная, условная женщина, которую он постоянно пишет, чаще, чем птиц и луну, чаще, чем небо и звезды, женщина — главная богиня художественного мира Миро. И все, что он знал о Женщине, он знал от Пилар.

Миро создал две фрески для здания ЮНЕСКО.

Это была первая монументальная декоративная работа художника. В 1957 году Комитет по архитектуре и искусству ЮНЕСКО обратился к 11 художникам с предложением — создать произведение, которое украсит здание организации. Миро предстояло работать над фресками для двух стен.

Это было время, когда художник страстно увлекся керамикой: «Сначала меня очаровало великолепие керамики. Она похожа на поток искр. Но кроме того, это битва со стихиями: землей, огнем… Если ты собираешься заниматься керамикой, то должен быть способен приручить огонь», — говорил Миро.

И тогда он решил, что его будущие фрески для ЮНЕСКО будут керамической мозаикой. Вместе с другом керамистом Жозепом Льоренсом Антигасом он начинает работу над первыми в своей жизни керамическими фресками (их будет потом много — в аэропортах, музеях). 4 тонны глины, 30 килограммов красителей, 25 тонн древесины, 35 сеансов обжига. Когда плитки были готовы, Миро раскладывал их на полу и наносил на них пигмент огромной кистью из пальмовых листьев. Это была сложная задача. Во-первых, ни одно помещение, доступное художнику, не вмещало панно целиком — и разрисовывать приходилось отдельные блоки, удерживая в голове полную картину. Во-вторых, пигмент приобретал нужный цвет только после обжига, а на момент нанесения все цвета выглядели одинаково — темно-серыми. Чтобы выдержать общий рисунок, Миро применил опыт мастеров Возрождения — разработал картоны, по которым сначала наносил контур будущего рисунка на поверхность плиток.

«Стена Солнца» и «Стена Луны» — две керамические фрески, которые в виде разрозненных плиток в несколько партий доставлялись в Париж. И уже на месте собирались в единую картину. На время установки фресок Миро поселился на стройке и контролировал каждый этап.

Миро создал серию полотен в соавторстве с огнем.

Художник говорил, что самое захватывающее в поджигании картин — это непредсказуемый результат. «Я люблю работать с огнем… Он не столько разрушает, сколько преображает, он воздействует на горящий объект с изобретательной силой, он владеет магией». В конце 1973 года Миро создает 5 полотен, следуя инструкции собственного изобретения: наносит краску, укладывает на полу, поливает бензином, поджигает, держит наготове мокрую швабру, чтобы вовремя затушить, потом прокалывает, где нужно, обрезает лохмотья, где нужно, паяльная лампа — для точечных поджогов, пальцами наносит краску.

В свои 80 лет Миро довел до конца обещание, которое дал еще в 30. «Я хочу убить живопись!» — сказал он тогда одному из журналистов. Причин для такого художественного экстремизма у Миро было несколько: традиционная живопись безжизненна и поиски в этой области зашли в тупик, а кроме того, искусство коммерциализировано и понимание его ценности все чаще смещается в область правильных вложений. Одному из журналистов Миро сказал: «Я сжег эти полотна, чтобы в очередной раз послать на хрен всех тех, кто говорит, что эти картины стоят целое состояние».

Впервые все пять «Сожженных холстов» появились на парижской ретроспективе Миро в 1974 году. И тогда, за год до падения режима Франсиско Франко, они стали еще и мощным политическим высказыванием художника. Оно читалось однозначно: яростный протест против репрессий и фашизма на его родине, а зарубежная выставка как идеальная площадка для громкого разговора об этом.

Гобелен Миро был уничтожен во время теракта 9 сентября 2001 года.

Во время атаки террористов в Международном торговом центре находилось огромное количество произведений искусства. Большинство из них были потеряны навсегда, некоторые серьезно пострадали. Целая коллекция рисунков и скульптур Огюста Родена, серия «Антаблементы» Роя Лихтенштейна, скульптура Александра Колдера, десятки тысяч негативов в фотоархиве, фонтаны и фрески. Погиб и «Гобелен Международного торгового центра» — работа размером 6 на 10 метров и весом 4 тонны, которую Миро выполнил в 1974 году.

Гобелен для Международного торгового центра художнику заказал Сол Венеграт, возглавлявший художественную программу при администрации Нью-Йорка. Миро отказался и заявил, что сделать гобелен самостоятельно невозможно, а он создает только то искусство, которое может создать при помощи своих двух рук. Но потом случилась трагедия — уже взрослая дочь Миро путешествовала по Испании и попала в тяжелую аварию. Монахиням, которые лечили Долорес, Миро пообещал подарить любое из своих произведений, если те поставят дочь на ноги. Когда стало понятно, что Долорес уверенно идет на поправку, монахини попросили у Миро… гобелен. Совершенная неопытность Миро в этом ремесле не показалась монахиням убедительным оправданием — и они нашли в деревне неподалеку мастера, который согласился обучить 80-летнего художника этому ремеслу. Миро так захватил текстиль, что он изготовил гобелен, обещанный монахиням, и еще 20.

Сол Венеграт успел забыть о заказе двухлетней давности, когда однажды в его офис позвонил дилер Миро и сообщил: «Гобелен для Всемирного торгового центра готов».

Миро прожил такую долгую жизнь, что сначала повлиял на Ротко и Поллока, а потом они повлияли на него.

Миро пережил две мировые и гражданскую войну, фашистский режим в Испании и его падение. Когда он умер в возрасте 90 лет, журналисты сказали, что ушел из жизни последний художник-модернист.
Всю жизнь его пытались определить в какое-нибудь художественное движение, вписать его стиль в какую-то определенную систему координат. Но это редко кому удавалось сделать без оговорок. Миро не подписывал художественных манифестов, не был членом объединений. В первые свои годы в Париже он снимал мастерскую рядом с мастерской сюрреалиста Андре Массона. Друзья-поэты и коллеги-художники часто собирались то у одного, то у другого. В разгар какого-то оживленного спора Массон потребовал, чтобы Миро высказал свое мнение. Миро молчал. Тогда Массон в ярости набросил другу на шею веревку и пообещал, что задушит его, если тот не выскажется наконец. Миро молчал.

Получая награды, почетные титулы, признание и ретроспективные выставки в столицах по обе стороны океана, он мог ничего не менять и следовать раз и навсегда найденному стилю. Вместо этого Миро перебрался на Майорку, где прожил больше 30 лет. «Я работаю, как садовник» — говорил он. Его первые беспредметные картины 1920-х годов, где он использовал 2−3 цвета и закрашивал фон синим или коричневым, оказывают сильнейшее влияние на молодых американских художников, когда в Нью-Йорке проходят первые большие выставки Миро. И потом этот импульс вернется к каталонцу в виде мощнейшего впечатления от полотен абстрактных экспрессионистов. Он исследует возможности огромных холстов, не отступая от своего стиля, а лишь сокращая свои высказывания до точки, до линии, до одного цвета.

Когда у Миро спрашивали, как долго он писал свой триптих «Голубое», он ответил: «Да, мне понадобилось лишь мгновенье, чтобы провести кистью эту линию. Но потребовались месяцы и даже годы, чтобы обдумать и сформулировать идею».