Тяжелый танк Сиркена: один из интереснейших советских проектов, который так и не покинул чертежную доску

Увы, но взрывной рост интереса к конструированию самых невероятных (и тем не менее вполне пригодных для постройки и последующих испытаний) танков отмечен в единственный краткий промежуток — ориентировочно с середины 20-х годов прошлого века и вплоть до начала Второй мировой войны, когда стало не до инженерных изысков: всем воюющим сторонам требовались простые, надёжные и хорошо защищённые массовые танки, которые можно было бы выпускать колоссальными сериями с минимальными затратами на производство. Из этого ряда несколько выбивается Германия с её «Тигром» или «Пантерой», которых простыми в производстве и эксплуатации никак не назовешь, но тут надо заметить, что «Пантера» к 1944 году практически изжила «детские болезни» и стала одним из лучших средних танков Второй мировой...

20–30-е годы были эпохой затишья; войны если и случались, то в основном колониальные, где «традиционные» рода войск вроде кавалерии или мобильной конной артиллерии гоняли бунтующих туземцев, а бронетехника относительно массово использовалась всего два раза — во время Гражданской войны в Испании и в советско-японском конфликте на Халкин-Голе и Хасане, и то тяжёлые танки там не применялись. Зато инженерная мысль вырвалась на простор, а конструкторские бюро в Европе, США и, конечно же, в СССР в самом буквальном смысле этих слов заболели танкоманией — данная сфера разработки военной техники стала невероятно модной, передовой и позволяющей претворить в жизнь самые новаторские идеи.

Самое любопытное было в том, что единой концепции применения танков тогда не существовало — военные большинства государств полагали, что следующая большая война в общих чертах будет повторять Первую мировую с её «зависшими фронтами», преодолением могучих оборонительных позиций и столкновением многомиллионных масс пехоты, поддерживаемой танками, авиацией и артиллерией. Не отказывались и от кавалерии — в отдельных кругах отечественной интеллигенции почему-то принято смеяться над «замшелыми» взглядами советских маршалов Ворошилова и Будённого, которые в противовес чрезвычайно «прогрессивному» Тухачевскому всячески отстаивали сохранение и развитие кавчастей в РККА.

А мы интеллигенции ответим: в безусловно современнейшей армии Германии конца 30-х годов оставались два кавалерийских полка, которые с началом войны были сведены в 1-ю кавалерийскую бригаду. И надо же такому случиться — в боях за Польшу «архаичный» род войск показал великолепные результаты: в условиях польского бездорожья кавалерийские полки оказались значительно мобильнее даже танковых и моторизованных частей, не говоря уже об обыкновенной пехоте. Совершая стремительные обходные марши по просёлочным грунтовым дорогам и лесным тропинкам (причём — скрытно, без рёва двигателей и облаков пыли, выдававших направление передвижения механизированных частей), германские кавалеристы внезапными ударами во фланг и тыл успешно громили противника. Более того, с реализацией плана «Барбаросса» и началом осенней распутицы именно кавалерия (численно усиленная вдвое и превращённая в 1-ю кавалерийскую дивизию) осталась единственным родом наземных войск Германии, который мог продраться через вязкую грязь, в которой по люки утопали немецкие танки. 1-я конная дивизия вермахта действовала в Полесье — болотистом районе на стыке Западной Украины и Белоруссии, где напрочь отсутствовали дороги и где механизированные части вообще не способны были продвигаться.

Пассаж про кавалерию тут не случаен: англо-французская школа применения танков включала и такой пункт классификации бронетехники, как «кавалерийский» (или «крейсерский») танк, который должен был выполнять роль конных частей: лёгкая и быстроходная машина, обязанная быстро проскакивать в полосу прорыва фронта и начинать громить тылы, обозы и коммуникации неприятеля. В Советском Союзе эту роль выполняли танки серии БТ и даже первые Т-34.

Второй половиной «дуалистичной» концепции использования бронетехники являлись танки «пехотные» — тяжёлые хорошо бронированные монстры с максимально возможным вооружением, обязанные поддерживать идущую в атаку пехоту. А ещё такой танк просто обязан быть длинным, с гусеницами, охватывающими корпус — оптимально восемь-одиннадцать метров, для преодоления рвов и траншей. Пример: пятибашенный англичанин «Индепендент» или «самый тяжёлый британский танк» TOG-II — впрочем, толку от обоих было как от козла молока, а потому оба страшилища сразу по завершению проектов были отправлены в музей на веки вечные.

Вернёмся, однако, в Советский Союз. В созданном в 1929 году Управлении по механизации и моторизации РККА (с 1934 года — Автобронетанковое управление) сидели весьма прогрессивные люди, пытавшиеся разработать собственную, советскую классификацию бронетехники — в итоге появилось пять типов танков: разведывательный, общевойсковой, оперативный, танк качественного усиления, мощный танк особого назначения (см. Постановление № 71сс/о Совета Труда и Обороны о системе танкового вооружения РККА, 13 августа 1933 г).

От этой печки и можно было плясать конструкторам — поле для деятельности обширнейшее, поскольку первые три типа относились к танкам лёгким или средним, а то и вовсе к танкеткам, а последние два — к тяжёлым машинам, причём тяжёлые разнились по функциям: танк качественного усиления обязан участвовать в прорыве сильно укреплённых оборонительных полос и при том иметь хорошую броню и вооружение в комплексе с быстроходностью, позволяющей поддерживать механизированные соединения. А вот «мощный танк особого назначения» — тут понимай как хочешь: спецификация предписывала противоснарядную броню и возможность работать артиллерией против бетонных укреплений. Иначе говоря — артиллерийская САУ.

Словом, концепция довольно новаторская, как и положено первому в мире рабоче-крестьянскому государству, где пролетариат горел техническим энтузиазмом. Одна беда: до индустриализации ещё несколько лет, производственные мощности ограничены, культура производства низкая, инженерный состав слабо подготовлен. Однако раз партия, правительство и лично товарищ Сталин поставили трудовую задачу — надо выполнять.

Отсюда и появилось множество самых изумительных советских проектов начала 30-х годов — как и было сказано выше, никто толком не понимал, как должен выглядеть «идеальный» танк, а потому решения по компоновке принимались исходя из заграничного опыта или собственных соображений. Многобашенность? Прекрасно, ведь требуется мощное вооружение! Многоярусное расположение башен? Почему бы и нет — экономия места в корпусе, лучше радиус обстрела, можно поставить как основное, так и вспомогательное орудия. И пулемёты, конечно, много пулемётов! Примерная масса? А давайте не будем скромничать — если танк требуется «мощный», пусть и будет мощный!

Тут следует вспомнить о советском конструкторе Константине Карловиче Сиркене (1888–1963) — человеке, которого связала с бронетехникой Первая мировая война. Сиркен целиком и полностью относился к поколению революционных энтузиастов, выходцев из народа, сделавших сами себя — сын камердинера и прачки, три класса общеобразовательного училища, токарь-пролетарий на Адмиралтейских верфях Петербурга, при этом участник первой Российской Олимпиады 1913 года в Киеве — гиревой спорт, серебряная медаль. Революция открывает Сиркену дорогу в светлое будущее, и вершиной, куда вознёс его социальный лифт Страны Советов, является Сталинская премия 1951 года — «За коренное усовершенствование методов производства морской артиллерии». Не имея действительно выдающихся заслуг перед государством, получить Сталинскую премию было невозможно.

Проект так называемого «танка Сиркена» от 1933 года наглядно показывает, насколько расплывчатое представление имелось о том, какая именно бронетехника нужна армии и как уравновесить параметры цена-качество-возможность производства. Причём не только у инженеров и конструкторов, но и у собственно военных — невероятно «прогрессивный» и «современный» М. Тухачевский в противовес ретроградским кавалеристам тоже выдвигал безумные идеи вроде постройки ста тысяч танков образца 1929 года в ущерб индустриализации. А Константин Карлович Сиркен к тому времени был серьёзным специалистом с большим опытом работы в области блиндированной техники — в Гражданскую строил бронепоезда, руководил артиллерийским заводом, был назначен Климом Ворошиловым в комиссию ВСНХ по закупке зарубежных технологий и ездил к буржуям знакомиться с образцами их новейших танков. Наконец, он назначается сперва главным инженером, а потом и директором танкового отдела Ленинградского завода «Большевик», затем преобразованного в Завод опытного машиностроения номер 185.

Итак, Совет Народных Комиссаров поставил задачу: нужен тяжёлый хорошо бронированный артиллерийский танк, способный громить бетонные цели и крепости — а мы все помним, что в межвоенный период фортификации наподобие Брестской (ну или, к примеру, Кёнигсбергской) крепости всё ещё уделялось серьёзное внимание — считалось, что таковые будут препятствием для наступающей армии и опорной точкой противника. Теория блицкрига эти выводы впоследствии отправила на свалку истории, но в 30-е годы никто и помыслить не мог о предстоящем германском изобретении, которое сокрушит Европу и поставит на грань гибели Советский Союз.

Сиркен берется за работу, а поскольку он был всё-таки более артиллерист, чем танкостроитель, у него получается классический «сухопутный линкор» образца первой мировой — разумеется, с учётом технических достижений последних лет.

К тому времени на заводе «Большевик» с 1932 года выпускалась 107-миллиметровая пушка — советская модернизация стоявшей на вооружении царской армии «42-линейной полевой тяжёлой пушки обр. 1910 г.», исходно разработанной французской фирмой «Шнейдер» (кстати, выпускавшей одноимённые танки в Первую мировую). В модернизации 1930 года был добавлен дульный тормоз и увеличена длина ствола на десять калибров, орудия устанавливались в тяжёлые бронепоезда на тумбах — так почему бы не поставить его в танк?

Одна беда — создать для 107-мм орудия башню в 1933 году было технически невозможно: ствол без дульного тормоза был длиной четыре метра, а масса в боевом положении две с половиной тонны. Выход был найден — установить орудие в спонсоне лобовой части корпуса по типу САУ: раз уж главный калибр требуется для разрушения укреплений. Углы наведения, конечно, оставляли желать лучшего — всего 20 градусов по горизонтали, а орудие располагалось бы между двумя выступающими далеко вперёд гусеницами — ровно так же, как и на самом первом танке «Черчилль», где пушка находилась в лобовом бронелисте.

Дополнительное вооружение — две 45-мм пушки во вращающейся башне по центру корпуса, два курсовых пулемёта в неподвижной надстройке над основным орудием, и, наконец, кормовая башенка с сектором обстрела в 220 градусов и 76-мм орудием. Обслуживать вооружение и сам танк должен был экипаж из 10–12 человек.

Выглядит довольно солидно, особенно если учитывать толщину брони башни и лобового листа — 80-мм, как у «Пантеры». К середине тридцатых годов такую броню не взяло бы ни одно противотанковое орудие. Но тут встали два вопроса, преодолеть которые К. К. Сиркен и конструкторское бюро завода номер 185 не сумели.

Разумеется, это были ходовая часть и двигатель. Во-первых, расчётная масса танка достигла восьмидесяти пяти тонн — с учётом вооружения, бронирования, боезапаса и топливных баков. Требовалась подвеска, способная выдержать такой неслыханный вес, ибо самый тяжёлый к тому времени танк, французский Char 2c (он же FCM 2c), был на целых десять тонн полегче. Общепринятых схем подвески к тому времени существовало две — это «сороконожка» по типу британских ромбов или того же Char 2c, с множеством опорных катков (у француза их было 36 на каждый борт). Второй вариант — изобретённая фирмой «Виккерс» двухкатковая схема, соединённая с другой парой катков листовыми рессорами.

Остаётся открытым вопрос, а каковы же были логистические габариты танка Сиркена? Автору нигде не удалось найти эту информацию, можно лишь строить предположения и брать за основу всё тот же сверхгигант Char 2c, учитывая размеры 107-мм орудия. Выходит, что по длине танк Сиркена должен быть не менее 10 метров, а с учётом кормовой башенки и все 12 метров, то есть превосходить и француза, и пресловутый «Маус», которого тогда и в проекте не было. Ширина и высота корпуса также приблизительно должны совпадать — 3–3,5 метра и 3,5–4 метра соответственно. И вообще, непонятно, как танк таких размеров и массы предполагалось транспортировать к линии фронта, поскольку первые советские 50 и 60-тонные платформы были выпущены только в 1935–36 годах на Черноморском (Николаевском) заводе, а вот в Германии только в 1942 году — после начала производства «Тигров». Всего в СССР к 1941 году имелось 387 шестидесятитонных платформ.

И вот всю эту неописуемую красоту, гремящую огнём и сверкающую блеском стали, должна была тащить на себе усиленная и доработанная подвеска «Виккерса» — четыре спаренных двухкатковых тележки на листовых рессорах плюс шесть поддерживающих катков. Листовые рессоры и 85 тонн массы — сочетание несочетаемого, по тем временам это было невозможно принципиально, но других вариантов попросту не было: англо-французская «сороконожка» уже тогда начала радикально устаревать, и только традиционалисты-британцы ухитрились впихнуть эту ходовую на «Черчилля» и TOG-II несколько лет спустя...

Наконец, главная проблема — бензинового двигателя мощностью 1500 лошадиных сил, способного сдвинуть вышеописанную конструкцию с места и разогнать аж до 30 километров в час, в Советском Союзе не было. И нигде не было — в Германии только велись работы по созданию такого авиационного мотора, и то он впоследствии, до войны, использовался для «рекордных» самолётов, выпускаемых единицами.

Проект ожидаемо прикрыли, и не потому, что танк Сиркена был плохим — имейся к 1933 году в СССР достаточные производственные мощности и высококвалифицированный персонал, аналог Char 2c вполне мог бы выйти из заводских ворот малой серией, наподобие многобашенного тяжёлого Т-35. Но развивающаяся промышленность тогда не сумела бы осилить такой танк, особенно нуждающийся в принципиально новой ходовой части и мощном двигателе. Товарищ Сталин, лично курировавший подобные проекты, отказал — и правильно сделал, поскольку эпоха многобашенных танков вскоре навсегда уйдёт в прошлое.

Ну а Константин Карлович Сиркен, сын камердинера и прачки, проживёт долгую и успешную жизнь, будет участвовать в создании множества образцов военной техники — от орудийных башен и командно-дальномерных пунктов для крейсеров до танковых противоминных тралов, — получит Сталинскую премию, ордена «Красной звезды» и «Знак почёта» и скончается в Краматорске в 1963 году…