Бездарная примадонна Флоренс Фостер Дженкинс: как оперная певица без слуха и голоса достигла феноменального успеха

Всё началось с сифилиса

Девочка по имени Флоренс родилась в семье богатого промышленника, в 1868 году. Её, как и всех приличных девочек, учили игре на пианино. Но если для других девочек эта игра была такой же занудной необходимостью, как чистописание и изучение хороших манер, то Флоренс в семнадцать лет заявила, что жизнь её будет связана с музыкой, и никак иначе. Желательно где-нибудь в Европе. К тому времени у неё было уже несколько блестящих концертов.

И тут поперёк её дороги препятствием к мечте рухнул отец. Он всячески пытался отговорить дочь от её затей и отказывался оплачивать любые дальнейшие занятия музыкой. Флоренс, однако, оказалась очень находчива. Нашла она себе — и очень быстро — мужа вдвое старше, который был согласен на многое ради молодой симпатичной жены. Так она стала Флоренс Дженкинс. Пара Дженкинс сразу после свадьбы уехала в другой город.

Брак оказался не слишком счастлив, несмотря на то, что мистер Дженкинс познакомил провинциальную жёнушку с шикарной Филадельфией, что оказалось ничуть не хуже Европы. «Многое», на что он был согласен, не включало в себя выдачу хороших сумм денег, и миссис Дженкинс зарабатывала уроками музыки.

Через три года брака Флоренс узнала, что муж заразил её сифилисом, и немедленно покинула его. Увы, с официальным разводом в то время было сложно. С сифилиса и началось в Фостер всё то, что позже удивляло зрителей.

Лекарство от сифилиса на основе ртути не только повредило Фостер слух, но и, похоже, не помогло, и болезнь перешла в скрытую хроническую форму. Известно, что Флоренс лишилась волос и ходила в парике. А ещё известно, что она вдруг приобрела такую самоуверенность, которую нельзя было ничем объяснить — кроме того факта, что порой именно такой эффект даёт сифилис, затрагивая мозг (обычно наряду с эротоманством или, в более мягкой форме, романтическими чаяниями).

Фостер в Нью-Йорке

Беда не приходит одна. Флоренс ещё и сломала руку. На карьере пианистки можно было полностью поставить крест. Флоренс всё ещё собиралась посвятить жизнь музыке, но ведь для этого были разные способы. Их становилось тем больше, что папа через некоторое время после развода умер, и на его наследство Флоренс с мамой уехали в Ньюй-Йорк.

Подумав, Флоренс открыла музыкальный салон. Как литературный у дам восемнадцатого века, но музыкальный. По её приглашению любители классической музыке собирались в созданном ею «Клубе Верди». Флоренс надеялась открывать в этом клубе новые таланты, которые войдут в историю.

Параллельно сама Флоренс Фостер готовилась открыть миру свой талант. Она договорилась об уроках вокала со знаменитой оперной певицей, которая предпочла сохранять инкогнито и взяла условием не раскрывать имя учительницы публике. Как зовут певицу, знали только Фостер и её бессменный управляющий (и возлюбленный) Бэйфилд. Флоренс ничуть не смущало, что после лечения сифилиса препаратами ртути слух у неё стал ещё хуже, да и голос красивым никто и никогда не называл. Она чувствовала, что создана для оперы.

Первый концерт Флоренс дала — наконец-то! — в свои сорок четыре года. Она заказала под него роскошное платье и сама оплатила зал, не смущаясь тем, что придут только знакомые и те участники «Клуба Верди», которые ей признательны за финансовую поддержку. Лиха беда — начало! И действительно, вскоре после этого концерта Фостер прославилась. О ней писали и говорили. И, хотя писали и говорили совсем не то, что ей хотелось, было очевидно: всё дело в зависти. Ох уж этот древний людской порок!

Когда сбываются мечты

Пение Фостер действительно было уникально для сцены: она сипела, елозила по нотам, просто фальшивила, трагически не совпадала в ритме с музыкальным сопровождением (хотя пианист обычно изо всех сил старался замедляться и ускоряться по мере её, скажем так, импровизации).

Кроме того, публику изумляла её дикция. Фостер не знала иностранных языков, но смело бралась за исполнение французской и итальянской классики. Помните фильм про девочек-двойников, которые подменили друг друга — одна в богатом доме, другая в детском лагере? И одна из них назвала Шопена — Чопином. Вот примерно такие трансформации происходили с каждым словом прославленных опер, когда до них добиралась Флоренс.

Тем не менее, Бэйфилд засыпал за кулисами свою нанимательницу и любовницу комплиментами и даже ради неё провёл имитацию свадебной церемонии — чтобы она не чувствовала себя падшей женщиной. Фостер в долгу не оставалась и оплачивала все счета Бэйфилда. Если своё пение она слышала идеально оперным, то отношения с явным жиголо — идеально романтическими.

Популярность Фостер росла — многие готовы были прийти посмотреть на певицу, которая так невероятно плоха, что это даже прекрасно. Зрители старались сдерживать смешки, но время от времени кто-то покатывался со смеху. «Завистники!» шептал Бэйфилд.

В тридцать седьмом году пожилой звезде Нью-Йорка предложили записать альбом. К изумлению (и облегчению) работников студии, Форест даже не попыталась выбрать лучшую запись. Каждую песню она исполнила ровно по разу, сообщила, что получилось идеально с первой попытки и в продажу пойдёт именно это, и ушла. Кстати, эти пластинки стоят баснословных денег — они стали объектом коллекционирования. По слухам, держал одну пластинку у себя, например, Дэвид Боуи.

В сорок четвёртом состоялось почти невероятное: Фостер дала концерт в Карнеги-холле. По видимости, концерт был прощальным, и в том числе поэтому к его организации подошли очень тщательно. Флоренс всегда блистала на выступлениях своими нарядами, но тут перещеголяла саму себя. Вскоре после концерта она умерла — возраст взял своё. Но умерла, спев в Карнеги-холле. Что бы ни говорили всю её жизнь насмешники. Разве же не прекрасно — умереть такой счастливой?