Гончаров и его собака Мимишка: почему писатель остался холостяком

В дачном поселке на Рижском взморье, где пожилой уже писатель Иван Александрович Гончаров проводил лето, с ним начала кокетничать эксцентричная провинциалка. Она все время загадочно смотрела на него, улыбалась, а однажды в летнем театре вдруг громко спросила его:

«Monsieur Гончаров, вы женаты?»

На лице Гончарова проступила паника. Он замахал на кокетку руками и закричал:

«Нет, нет! Никого! Никогда!».

Писатель был убежденным холостяком. Единственным живым существом, которое он до безумия любил, была его собака Мимишка.

Любовные драмы

Философию убежденного холостяка писатель принял не сразу. В юности он много лет безнадежно любил Юнию Ефремову, забрасывал ее письмами:

«Я плачу взаимностью во всем, начиная с любви до переписки: знайте же об этом наперед, если захотите влюбиться в меня или если будете продолжать переписываться. <…> Остаюсь все тот же, неизменно холодный, скучный и дружески почтительный Гончаров»

На Юнию это эпистолярное ухаживание большого впечатления не произвело, и она вышла замуж за другого. В 31 год Гончаров казался себе уже дряхлым стариком и «старой, давно прочитанной ветхой книгой».

Новая любовь настигла его почти в сорок лет. Он страстно влюбился в Елизавету Толстую — и тоже безответно. Это был мощный удар по его самолюбию. Гончаров уже написал «Обыкновенную историю», был признанным писателем, и, казалось, эта умная, тонкая и глубокая женщина просто обязана его оценить. Он не скрывал своих чувств, он весь был — буря и натиск:

«Прекраснее Вас нет женщины в мире, следовательно, нет нигде», — писал он восторженно.

А Толстая подумала-подумала и вышла замуж за своего двоюродного брата Мусина-Пушкина. Да еще попросила Гончарова, у которого были связи в Синоде, помочь получить разрешение на брак с родственником. С разбитым вдребезги сердцем Гончаров дописывал Обломова, историю русского мечтателя и «женщины, которая сияет только для моих влюбленных глаз».

Презрение к любви

Иван Гончаров и Елизавета Толстая

Надо сказать, что всерьез, по гамбургскому счету влюбляясь в женщин, Гончаров все равно презирал это чувство. Он считал, что все эти амурные дела отвлекают его от настоящего дела, и несовместимы с приключениями человеческого духа — единственного, что его по‑настоящему интересовало. И он очень уважал себя за то, что выходил из своих личных драм «небритым, бледным и худым», но непобежденным.

Корчась в судорогах страсти, я не мог в то же время не замечать, как это все, вместе взятое, глупо и комично. Словом, мучаясь субъективно, я смотрел на весь ход такой драмы и объективно — и, разложив на составные части, находил, что тут смесь самолюбия, скуки, плотской нечистоты, и отрезвлялся, с меня сходило все, как с гуся вода.

Гончаров и Мимишка

Свою взаимную и счастливую любовь, своего душевного друга писатель встретил уже на склоне лет. Она делила с ним горе и радость, вытаскивала его из мрака депрессий, была предана ему каждой клеточкой своего маленького собачьего существа. Собаку звали Мимишка, и Гончаров трогательно о ней заботился. В гостях он мог часами рассказывать про свою «небольшую, чистенькую, мохнатую, с умненькими глазами». Ее он упоминал в каждом письме:

«Мимишка здравствует и каждый день гуляет со мной по саду, а когда не возьму, то воет на всю квартиру. <…> Я ей купил золотой с бархатом ошейник».

И она была ему ближе, чем самый близкий друг. Гончаров говорил, что если Мимишка захворает, то в этот день точно не выйдет газета «Северная почта», которую он тогда редактировал. А если она умрет, то

я все продам и уеду за границу.

В ответ Мимишка демонстрировала исключительную любовь к своему хозяину. Не отходила от него ни на шаг, если он стоял, то стояла около него, свертывалась в калачик у его ног, когда он садился. Иногда, кивая на свою собаку, Гончаров довольно говорил:

— Вот верный друг! Он не изменит… не обидит.

Свои былые влюбленности в женщин писатель называл болезнями.

«Да, это в своем роде моральный сифилис, который извращает ум, душу и ослабляет нервы надолго! Просто недостойно человека! Это вовсе не любовь, которая (то есть не страсть, а истинно доброе чувство) так же тиха и прекрасна, как дружба».