Исаак Левитан: внук раввина и отец «русского пейзажа»

«У Левитана было выразительное лицо, крупный нос, томные с поволокой глаза, шапка темных волос. Я бы не сказала, что он был красив, но он пользовался успехом у женщин и сам был необыкновенно влюбчивым и экспансивным в проявлении своих чувств. Однако временами он впадал в мрачную меланхолию, готов был покончить с собой, повеситься, застрелиться, но эти настроения проходили» — так описывала одного из самых известных российских пейзажистов Мария Чехова, сестра не менее известного писателя.

Похожие слова о Левитане можно найти и в других воспоминаниях о нем: все их авторы, вне зависимости от того, насколько близко они знали Левитана, отмечали, что художник был чрезвычаен во всем: чрезвычайно влюбчивым, чрезвычайно трудоспособным, чрезвычайно привлекательным.

Левитан быстро учился — и так же быстро сменяли друг друга его настроения, от радости до гнева и тоски — иногда за один день. Художник Александр Бенуа в воспоминаниях писал, что при этом все черты Левитана носили «печать чего-то фатального». Художник, действительно, прожил недолгую жизнь (всего 39 лет), но жил он в таком темпе, что, конечно, в ней успело случиться многое, от невероятно ранней славы до опалы за еврейское происхождение, от дружбы с самыми интересными людьми своего времени до желания стреляться с ними. Некоторые повороты, впрочем, случались не по его воле, например изгнание из Москвы. Но обо всем по порядку.

В художники — по примеру брата

Исаак Ильич Левитан родился в 1860 году в еврейской семье, проживавшей в Августовской губернии царства Польского. Тогда это была часть Российской империи, а сейчас — территория Литвы. В семье Левитан, кроме Исаака, было еще трое детей — старший брат Авель и сестры Эмма и Тереза. Отец его, Илья Абрамович, был сыном раввина и сам учился в религиозной школе, но в результате не стал посвящать жизнь служению. В 1870 году семья переехала из Польши в Москву в надежде поправить плачевное финансовое положение.

В Москве Левитаны жили на улице Солянке. Отец семейства зарабатывал частной педагогической практикой (он знал несколько иностранных языков). Исаак по большей части обучался дома. Стать художником он решил не сам, а по примеру старшего брата: Авеля в 1871 году приняли в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Туда же чуть позже поступает и Исаак.

МУЖВЗ, в отличие от, например, Академии художеств, был более эгалитарным учебным заведением для художников. Там учились по большей части не дворяне, а выходцы из купечества или даже из крестьянства. Училище выросло из, как бы мы сказали сегодня, низовой самоорганизованной инициативы — кружка художников, который образовался в 1830 году и всего за 13 лет превратился в полноценное образовательное заведение.

В сравнении с Академией у училища была не такая старинная история, меньше традиций. Но именно там стали возможны разные педагогические инновации и дискуссии о новых направлениях в живописи. Из Московского училища живописи, ваяния и зодчества в разное время выпустились такие разные художники, как Константин Коровин и Михаил Нестеров (учились в одно время с Левитаном), Илья Машков, Мартирос Сарьян, Роберт Фальк.

Исаак Левитан обучался в «пейзажном классе». Его учителями стали пейзажисты Алексей Саврасов и Василий Поленов. Саврасов отстаивал революционную по тем временам идею, что пейзаж должен создаваться не в мастерской, а не пленэре, в контакте с живой натурой. Поленов чрезвычайно много сделал для социализации молодых художников: он опекал и поддерживал их не только в стенах училища.

Дома у Поленова, как вспоминали современники, царила творческая атмосфера: его мать, супруга и сестра тоже были художницами. Они организовывали вечера рисования с натуры (где часто рисовали и самого Левитана), «керамические четверги», «акварельные утренники», чтения новой литературы и дискуссии. Поленов, приглашая своих учеников, показывал им свою коллекцию артефактов, привезенных из путешествий, и рассказывал о новейших течениях в зарубежной живописи, например о барбизонцах и импрессионистах. Последние были в Париже 1870-х настоящей сенсацией.

Крайняя нужда, опала — и быстрая слава

Василий Поленов помогал студентам еще и тем, что искал подработки для тех из них, кто находился в сложном финансовом положении (а таких в училище было немало). Среди них оказались и братья Левитаны. В 1875 году у них скоропостижно скончалась мать, а в 1877 году, когда Исааку было всего 17, умер и отец. Остались две сестры, которых нужно было содержать. Судя по письмам Левитана, как минимум Терезе он помогал всю свою жизнь, даже когда она уже стала взрослой женщиной и вышла замуж.

Исаак Левитан оказался в крайней нужде — такой, что не мог сам купить краски и холсты для занятий

Комитет училища выплачивал ему специальную стипендию и освободил от оплаты обучения, чтобы он смог продолжить учиться. Недоедание и плохие условия, судя по всему, сильно отразились на сердце художника, хотя во многом его здоровье подорвал тиф, которым он переболел два раза подряд уже позже.

В студенческие годы Исаак Левитан брался за любую работу: он вел частные уроки рисования, в том числе для детей, делал портреты на заказ и литографические иллюстрации для журналов вроде «Будильника», «Москвы», «Волны» (о его графике известно мало, но он занимался ею несколько лет). Вместе с другим студентом училища, Константином Коровиным, художник оформлял постановки Русской частной оперы — на эту работу его рекомендовал меценату Савве Мамонтову все тот же Василий Поленов.

Декорации Левитана имели успех, но работа в театре ему не очень понравилась — в отличие от Коровина, который ею увлекся и потом оформлял постановки императорских театров и один спектакль всемирно известных дягилевских «Русских сезонов» в Париже. Хотя и Левитан время от времени возвращался к декорациям: например, придумывал оформление для постановок знаменитого Московского Художественного театра Станиславского и Немировича-Данченко.

Положение Левитана спасла ранняя слава. В 1877 году, всего в 17 лет, он дебютировал в ученическом отделении пятой выставки Товарищества передвижников и получил за свои картины две малые серебряные медали. О нем начали писать в прессе. А уже в 1878-м он продал свое первое живописное полотно — и сразу за 100 рублей. По тем временам это была довольно значительная сумма. Для примера: Университетский устав 1863 года устанавливал плату за обучение в российских столичных университетах размером в 50 рублей в год, в прочих — 40 рублей. То есть на эти деньги можно было учиться в вузе два года (впрочем, это цифры, немного устаревшие для 1878-го).

В мае 1878 года у Левитана начинаются первые неприятности в связи с его происхождением: после очередного покушения на царя Александра II из Москвы приказано выселить евреев (хотя среди тех, кто организовывал это покушение, большинство к ним не принадлежало). Вообще, положение евреев в Российской империи было непростым: для них существовала черта оседлости, и время от времени придумывались новые антиеврейские меры. В народе было много антисемитских настроений. Например, при жизни Левитану приходилось не раз слышать, что он не должен заниматься «русским пейзажем», не будучи русским.

Просто работать не хочется, когда посмотришь, какая царит паника среди евреев. Каждый наготове завтра подняться с места, где он жил десятки лет с семьей. И куда они денутся, все эти несчастные. Скверно! Вчера, например, я столкнулся с Левитаном у Поленовых, и вот мы полдня почти прошлялись по городу и все пели одну и ту же заунывную ноту об исключительном положении евреев и о безнадежном их в будущем состоянии.

Художник Леонид Пастернак, из письма жене от 15 апреля 1892 года (из книги Юлия Гессена «Москва еврейская»)

Негативное отношение к евреям обострилось и в 1881 году, когда Александра II все же убили: в этот год по стране прокатились еврейские погромы. Люди были уверены, что смерть царя стала следствием еврейского заговора. Александр III, преемник Александра II, относился к евреям жестко и сам, по мнению некоторых историков, был страшным антисемитом. Он ввел новые запреты для еврейского населения и процентную норму в учебных заведениях: например, в столичные университеты принимали не более 3% евреев (от числа всех студентов).

В 1892-м последовало очередное выселение евреев из Москвы, под которое попал и Левитан: он вновь вынужден был покинуть свой дом и уехать жить во Владимирскую губернию. Только ходатайства друзей позволили ему к концу года вернуться в Москву. Официальное разрешение жить там он получил лишь в январе 1894 года.

Наступает 1891 год, и ходят слухи, что вот-вот будут выселять. Евреи обратились к временному генерал-губернатору Костанде, чтобы узнать, какая судьба их ждет. Он им ответил: «Не волнуйтесь, мацу вы еще покушаете в Москве». И действительно, не обманул, мацу они поели. Но дальше, в первый день Песаха, в апреле 1891 года, был опубликован указ, в котором говорилось: «Воспретить евреям — механикам, винокурам, пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам — переселяться из черты еврейской оседлости, а равно переходить из других местностей империи в Москву». <…>

На следующий день последовало дополнение: предоставить министру внутренних дел по соглашению с московским генерал-губернатором озаботиться принятием мер к тому, чтобы вышеупомянутые евреи постепенно выехали из Москвы и Московской губернии в местности, определенные для постоянной оседлости евреев. <…>

Тех, кто не смог уложиться в срок [установленный для выезда евреев], то есть не успел продать имущество, отправляли в пересыльную тюрьму, высылали по этапу, а в тюрьме надевали деревянные наручники. Были случаи, когда бедняки… были вынуждены продавать за 1–2 рубля все свое имущество, чтобы уложиться в сроки. Иногда людей доставляли на носилках на вокзалы… Были и те, кто умерли во время этой акции.

Из лекции Александра Разгона «Изгнание евреев из Москвы в 1891 году», Еврейский музей и центр толерантности

Несмотря на все эти беды, Левитан много работал. Учиться в училище он в результате бросил, был отчислен и получил лишь «диплом неклассного художника», но это уже не повлияло на растущую славу. В год первого выселения из Москвы он получил стипендию князя В. А. Долгорукова. А уже в 1880 году первую его картину приобрел для своей коллекции Павел Третьяков. Левитан участвовал в новых и новых выставках, а потом начал преподавать, в том числе в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.

Левитан и Чехов

«Со мной живет художник Левитан. <…> С беднягой творится что-то недоброе. Психоз какой-то начинается. Хотел на Святой с ним во Владимирскую губернию съездить, проветрить его (он же и подбил меня), а прихожу к нему в назначенный для отъезда день, мне говорят, что он на Кавказ уехал… В конце апреля вернулся откуда-то, но не с Кавказа… Хотел вешаться… Взял я его с собой на дачу и теперь прогуливаю. Словно бы легче стало» — так писал о Левитане Антон Чехов своей сестре Марии, запечатлев в письме их странную и неровную дружбу.

Началось все с того, что в 1875 году Левитан подружился с Николаем Чеховым, старшим братом будущего известного писателя. Николай тоже учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Считается, что в 1879 году Николай впервые познакомил Левитана с братом Антоном. Но дружба у них началась позже, после лета 1885 года.

В 1885 году Левитан поехал в деревню Максимовку под Воскресенском (сегодня это город Истра) писать этюды. Деревня эта располагалась недалеко от имения Бабкино, где отдыхало семейство Чеховых. Имением владел племянник графа, женатый на дочери директора Императорских театров, и благодаря им там часто гостили известные актеры, писатели, музыканты. В имении кипела артистическая жизнь: ставили спектакли и шуточные сценки, читали новые книги, а параллельно устраивали пикники, балы, выбирались и на охоту.

Жители Бабкина быстро узнали, что через реку от них живет знаменитый Левитан, и пригласили его переселиться в имение. Так он стал частью жизни Бабкина и, как вспоминал Владимир Гиляровский, дальше «всегда был около Чеховых». Следующее лето он тоже повел в имении и именно там написал ряд этюдов ко многим известным картинам этого периода. Когда Чеховы купили в 1892 году Мелихово, он приезжал к ним и туда.

Антон Чехов поддерживал Левитана, когда на него нападала тоска и меланхолия: надолго уходил с ним в лес на охоту или просто приезжал побыть рядом. Обладая более приземленным видением и спокойным характером, он, похоже, уравновешивал чувствительного Левитана, хотя при этом частенько бывал с ним и с другими близкими резким и циничным.

Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, — я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество! Да что значат слова, — это надо самому видеть, чтоб понять! Чувствую себя превосходно, как давно не чувствовал, и работается хорошо (уже написал семь этюдов, и очень милых), и если так будет работаться, то я привезу целую выставку.

Письмо Левитана Чехову из Ялты, 24 марта 1886 года

Дорогой Антон Павлович! Ради бога, если только возможно, приезжай ко мне хоть на несколько дней. Мне ужасно тяжело, как никогда. Приехал бы сам к тебе, но совершенно сил нет. Не откажи мне в этом. К твоим услугам будет большая комната в доме, где я один живу, в лесу, на берегу озера. Все удобства будут к твоим услугам: прекрасная рыбная ловля, лодка. Если почему-либо стеснен в деньгах теперь, то не задумывайся — займешь у меня. <…> Приезжай, голубчик мой, доставишь большую радость мне, да, думаю, и себе удовольствие. Душевный привет сестре и всем твоим.

Письмо Левитана Чехову из имения Горки, 23 июня 1895 года

Были в их отношениях и серьезные разлады — один из них длился целых 3 года. В 1892 году в январском номере журнала «Север» вышел рассказ Чехова «Попрыгунья» — о легкомысленной и экзальтированной Ольге Дымовой, которая предпочла мужу-врачу знаменитого художника. Близкие Левитана легко разгадали прототип Дымовой — это была Софья Кувшинникова, художница, владелица известного московского салона и любовница Левитана.

У Кувшинниковой тоже был муж, работавший врачом, и она, как и героиня рассказа Чехова, очень увлекалась известными людьми — в ее салоне бывали художник Репин, актриса Ермолова, и сам Чехов много с ней общался. Заинтересовавшись Левитаном, Кувшинникова стала надолго уезжать от мужа, отправляясь с художником на этюды то в Саввинскую слободу, то по волжским городам. Особенно часто они бывали в городке под названием Плёс, ставшим любимым местом Левитана.

Конечно, Чехов сильно упростил прототип в своем рассказе, исказил его. На самом деле Кувшинникова была не только эксцентричной дамой (что подмечали многие ее современники), но и талантливой художницей — она, как и Левитан, участвовала в выставках передвижников и Академии художеств, а один ее этюд купил в свою галерею Павел Третьяков. Чехов не мог не знать этого: он сам в 1888 году в одном из писем тепло поздравлял Кувшинникову с этим событием. Ее работы выставляются и сегодня в разных музеях России. В рассказе от этого не осталось и следа — есть только образ неверной и бесталанной жены, которая увлечена знаменитостями.

Левитана настолько возмутил рассказ Чехова, что он не принял извинений последнего и хотел с ним стреляться

Дуэли не было, но вплоть до 1895 года они были в ссоре. За год до примирения, в 1894 году, завершился его роман с Софьей Кувшинниковой: Левитан влюбился в другую женщину. Отношения с новой возлюбленной были такими сложными, что он даже пытался покончить с собой.

Идиллия нашей жизни к середине лета нарушилась. Приехали соседи, семья видного петербургского чиновника [Ивана Николаевича Турчанинова], имевшего поблизости усадьбу. Они, узнав, что тут живет знаменитость, Левитан, сделали визит Софье Петровне, и отношения завязались. Это была мать и две очаровательные девочки наших лет. Мать была лет Софьи Петровны, но очень soignée [тут: элегантная], с подкрашенными губами (С. П. краску презирала), в изящных корректных туалетах, с выдержкой и грацией петербургской кокетки… И вот завязалась борьба.

Мы, младшие, продолжали свою полудетскую жизнь, а на наших глазах разыгрывалась драма… Левитан хмурился, все чаще и чаще пропадал со своей Вестой [собакой] «на охоте». Софья Петровна ходила с пылающим лицом, и кончилось все это полной победой петербургской дамы и разрывом Левитана с Софьей Петровной…

Но и дальнейший роман Левитана не был счастлив: он осложнился тем, что старшая дочка героини влюбилась в него без памяти и между ней и матерью шла глухая борьба, отравившая все последние годы его жизни.

Из воспоминаний приятельницы Левитана и Чехова Татьяны Щепкиной-Куперник «Дни моей жизни»

В целом это было свойственно всем романам Левитана: бурное развитие и неконтролируемые последствия. При этом Левитан так никогда не женился.

Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал. <…> Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно. С первого же взгляда на заинтересовавшую его женщину он бросал все и мчался за ней в погоню, хотя она вовсе уезжала из Москвы. Ему ничего не стоило встать перед дамой на колени, где бы он ее ни встретил, будь то в аллее парка или в доме при людях. Одним женщинам это нравилось в нем, другие, боясь быть скомпрометированными, его остерегались, хотя втайне, сколько я знаю, питали к нему симпатию. Благодаря одному из его ухаживаний он был вызван на дуэль на симфоническом собрании, прямо на концерте, и тут же в антракте с волнением просил меня быть его секундантом.

Из книги Михаила Чехова «Вокруг Чехова»

Почти 1000 произведений — за четверть века

Исааку Левитану повезло снискать признание еще при жизни. Он участвовал в многочисленных выставках в Москве, Санкт-Петербурге, Одессе, сотрудничал с объединением «Мир искусства» и Товариществом передвижников (а в 1891-м сам стал членом Товарищества). Художник много путешествовал по России, бывал и за границей, где тоже выставлялся — например, на выставках «Мюнхенского сецессиона», на Всемирной выставке в Лондоне и в Париже. Между поездками Левитан успевал преподавать — среди его учеников были такие разные художники, как, например, Константин Юон и Николай Сапунов.

В 1898 году Академия художеств присвоила Левитану звание академика пейзажной живописи (как объяснил он сам в одном из писем сестре Терезе, «звание это — высший чин по художеству»). А в феврале 1899 года его мастерскую посетили великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна. Это было знаком высшего почета, за которым последовал приказ о выдаче Левитану паспорта на право жительства в Москве (уже в апреле того же года). За это право художник боролся всю свою жизнь — просто за то, чтобы ему разрешили жить там, где другие живут и без всяких заслуг.

Впрочем, Левитану не дано было долго радоваться своим достижениям: в 1894 году у него обнаружилась болезнь сердца, спустя три года случился первый сердечный приступ. А после того, как он два раза переболел тифом и следом сильной простудой, он уже не смог поправиться.

Ужасно хочется Вас видеть, да так плох, что просто боюсь переезда к Вам, да по такой жаре вдобавок. Я немного поправился за границей, а все-таки слаб ужасно, и провести два часа в вагоне, да потом еще десять верст по плохой дороге — не под силу. Может быть, похолодней будет, решусь приехать к вам. Мало работаю — невероятно скоро устаю. Да, израсходовался я вконец, и нечем жить дальше! Должно быть, допел свою песню.

Письмо Левитана Марии Чеховой от 29 июля 1897 года

Только что оправился от страшной болезни — тифа, едва не унесшей меня. Я был совсем плох. Теперь немного оправляюсь и по приказу доктора еду за границу, куда смертельно не хочется ехать.

Письмо Левитана сестре Терезе Берчанской от 3 апреля 1898 года

Левитан умер в 1900 году, чуть-чуть не дожив до своего сорокалетия. После смерти в его мастерской обнаружили около 40 неоконченных картин и 300 этюдов. За жизнь он успел написать более 700 только картин и этюдов — не считая сотен акварелей, пастелей, рисунков и литографий. Левитан всегда работал очень быстро — будто знал, что ему осталось не так много времени.

По словам Александра Бенуа, Левитан «внес в черствый реализм живительный дух поэзии». Творческий метод художника в чем-то напоминал подход к своим рассказам Антона Чехова — в одном из писем Левитан назвал его «художественной компактностью», что обозначало отказ от лишних деталей в пользу самого главного. В живописи Левитана это был простой мотив и ясная и эффектная композиция, подчеркнутая контастной светотенью.

В конце своей жизни художник все больше ощущал ограничения своего метода, устаревание техники. Он проявлял осторожный интерес к новым направлениям в искусстве и сетовал, что в России еще мало таких экспериментальных течений, как импрессионизм. Сам он двинуться в эту сторону не успел, завершив своим творчеством развитие русской реалистической живописи XIX века. Уже в начале ХХ века реализм в России сменился новыми течениями, многообразием русского авангарда — от конструктивизма Владимира Татлина до супрематизма Казимира Малевича.