В самом начала шестидесятых годов председателей двух колхозов предупредили: срочно стройте общежития семейного типа. В общей сумме примерно на двести семей. Кого селить будут? Казаков, которые от царя за границу бежали. Казаки? От царя бежали? Всё это выглядело странно, но к прибытию тысячи человек казаков из Турции в Ставрополье общежития были готовы. На все двести пятнадцать семей.
Пришельцы изумляли – яркими костюмами, турецким манером повязанными платками, речью, в которой «е» то и дело превращалось в «я», «ч» – в «щ», а иные слова можно было услышать только в кино про эпоху париков… Многие слова прежде не слыханы были и в кино. Гоняясь за мужчинами в красных шароварах, за женщинами в полосатых, невероятно пёстрых рубахах, ставропольская детвора кричала: «Цыгане! Цыгане!»
Всё в пришлых было странно. Верующими Кубань было не удивить – так что двум возведённым церквам тоже никто не удивился (даже власти). Но церкви были… староверские. Женщины ходили в них, надев под туфли ослепительно-белые чулки – если кто-то из соседей видел фотографии с балканских праздников, то не мог их не вспомнить, глядя на идущих в церковь «турецких» казачек. Чай подавали вроде как в мисочках, к чаю подавали невиданные сладости – щедро политые сиропом булочки, рахат-лукум, манную халву. На платках у женщин покачивались на булавках крохотные фигурки из бисера – какие-то не то рыбки, не то птички. И живые цветы – когда был сезон. Цветы по платку шли узором, цветы над платком – обычные, местные цветы – веяли знойной южной страной.
Новый год пришельцы не праздновали – пост. Ждали Рождества. Быстро отстроились, поставив дома на выделенных участках. Быстро освоились на колхозной работе. Отдавали детей в садики, а пошедшие в школу дети постарше, хоть и путали русское письмо и турецкое, программу осваивали обычным путём. Словно и не пришельцы из прошлого, каких выдавали в этих людях словечки, песенки и шутки восемнадцатого века. Именно восемнадцатого, словно прямиком оттуда их в Советский союз и вынесло.
Под царей не возвращаться!
Казаки – вольный люд. Чтобы попасть в казаки, надо было добраться до казацкого лагеря и поклясться, что веры ты христианской. Были казаки потомственные – тех с едва проклюнувшимися усами привозили в лагерь отцы, деды и дядья. Но попадали в казаки и другим способом. Предки тех, кого потом станут звать «некрасовцами» или «турецкими казаками», были беглыми крепостными, которые искали свободы или спасались от притеснений очень уж жестокого барина. Такие являлись и по одному, и с целыми семьями – бабами и детьми. Как бежать повезёт. Смешивались с ними и потомственные донские казаки, попавшие в какой-нибудь переплёт.
Утечка русских крестьян была такой мощной, что Пётр I счёл нужным перекрыть путь в вольные люди, а казаков из беглых (и их потомства) вернуть в крепость, в неволю. С него, с Петра, началось противостояние, которое длилось почти что век. «Новые казаки» сражались за свою свободу отчаянно. Присылаемые царями-царицами войска – и обычные, и донских казаков, которые греха стрелять в чужих для них бывших крепостных не видели – самым жестоким образом пытались покорить «беглое имущество».
Схваченных мужчин и парней страшно пытали – рвали клещами ноздри и губы, пороли до беспамятства или до смерти. Женщин и девушек страшно насиловали. Малых детей вешали за ноги на деревьях – это мучительная многочасовая смерть. Диаспоре «новых казаков» не получалось выстоять против целой империи, и атаманы начали отводить их на Восток. С Кубани – на Дунай, туда, куда прежде ходили они рыбу ловить. С Дуная – в Турцию.
Уход с христианских земель возглавил атаман Некрасов. В честь него и стали зваться казаки. Некрасов составил кодекс из ста семидесяти законов, по которым его казакам предстояло впредь жить среди мусульман. С иноверцами не жениться, в русских на поле боя не стрелять… Под царей не возвращаться. Никогда.
На службе у полумесяца
Первым, кто приветил некрасовских казаков, был крымский хан Девлет-Гирей, который правил Кубанщиной в годы, когда казаки там искали убежища. В его владениях уже жили казаки-старообрядцы, бежавшие некогда от религиозных притеснений. С ними и смешались люди Некрасова, приняв заодно уж староверчество. Некрасовцам хан предоставил земли и ряд привилегий – в обмен на верную службу, ведь на кубанские земли покушались сразу с нескольких сторон.
Когда крымское ханство оказалось уничтожено русскими войсками и на Кубани забрезжила царская угроза, некрасовцы направили прошение турецкому султану – и получили его высочайшее разрешение селиться на Дунае и сохранение всех выданных крымским ханом привилегий. Но и на Дунае теснили мусульман. В результате большинство казаков разъехалось по турецким землям.
Казацкие поселения османскими султанами рассматривались как очень выгодные проекты. Казаки-некрасовцы не только растили овощи и злаки и занимались ратным делом, как кубанские казаки. Их особенностью был зимний рыбный лов. Вскоре после сбора урожая все взрослые мужчины, кто был ещё в силе, надолго отправлялись в море. Этого зимнего лова потом, по возвращении на родину, очень не хватало и мужчинам, и женщинам. Старики без него начали сохнуть и тосковать. Старухи вздыхали: и зимой от мужиков не отдохнуть… Молодые приспособились как-то.
От той поры остались на память рыбные вареники. Некрасовские казачки их до сих пор лепят. Обязательно с крохотной дырочкой в уголке – чтобы бульон внутрь проникал. Самое, пожалуй, главное блюдо некрасовской кухни. Другое популярное блюдо – тушёная с овощами белая фасоль.
Свято храня память о родине, язык, обычаи, песни и обряды, турецкой культуры притом некрасовцы никогда не чурались. Быстро переняли и любовь местных к полосатым пёстрым тканям, к расшивке тесьмой одежды, к манере повязывать платок, плотно закрывая всё вокруг лица и даже подбородок, к украшениям, сладостям, блюдам и манере сидеть на коврах, скрестив ноги. Ну и, конечно, Балканы оставили свой след – белые чулочки всегда были гордостью некрасовских казачек. Перед походом в церковь – а ходили туда каждый день – непременно надевали свежие, ослепительной белизной. Не гордыни ради, а чтобы показать, что чистым путём идут, на чистое дело…
Сосуществование турков и некрасовцев было практически идиллическим до тридцатых. Казаки сами для себя не могут объяснить, что тогда случилось. Турецкие соседи стали гнать их из домов, спускать собак. До того, бывало, турки поднимут налоги – обидно, но куда ни шло, а тут началась буквально травля. Потом ситуация устаканилась, кто остался без домов – построил себе новые, турецкие соседи снова стали мимо ходить, как ни в чём не бывало… Но казаки стали крепко задумываться о том, стоит ли им оставаться в мусульманском краю.
«У вас всех детей отберут»
В 1956 году атаман Саничев начал переговоры с советской властью. Ему было важно не просто вывезти казаков на родину, но и убедиться, что они смогут там посещать церкви и следовать своей вере. Этот вопрос был принципиальным: от частной собственности некрасовцы готовы были отказаться, а от веры – нет. Кроме страха перед притеснениями со стороны турков был ещё один важный аргумент: некрасовцев в общине на озере Майнос осталось очень мало. Часть казаков не пережили эпидемий двадцатых, часть нарушили завет Игната Некрасова и уехали в самом начале века «под царей», часть начала переезжать в Стамбул, жениться с греками. В результате общине начала грозить, выражаясь сегодняшними терминами, генетическая деградация из-за инбридинга, то есть вырождение от кровосмешения.
Трудно сказать, почему, но турки чуть не на дыбы встали, пытаясь удержать некрасовцев в Турции. Напрямую, например, арестовать всю общину власти не могли – это означало бы большой конфликт с СССР (и с США, с которыми договорилась другая часть казаков), но власти оскорбляли атамана, стращали казаков: мол, в этом вашем Советском Союзе детей у вас всех поотнимают, чтобы без веры вырастить в интернатах, а мужей с жёнами разделят. Когда угрозы не остановили казаков, турки перешли к последней мере: арестовали церковные иконы и утварь как культурную и историческую ценность, которую, мол, из страны вывозить нельзя.
Представить, что казаки кинут свои намоленные, двухсотлетние иконы, было невозможно. Но они поклонились своим церквям на прощание и уехали так, без икон. Лишь несколько образов было спрятано по чемоданам. На новом месте, когда отстроены были церкви, нарисовали новые. Удивительно, но советские власти даже разделить казаков на два селения согласились именно по приходам, как они привыкли – и разрешили по своей церкви построить на каждый из приходов.
Нынешние некрасовцы ассимилировались уже очень сильно. Противостоять ассимиляции они особо нужным не видят: ведь к своим вернулись. В русскую культуру вливаются, не в какую чужую. Церковь почти что стала уделом стариков – молодым не до того, они делают карьеру или просто деньги. Мужчины, как водится, первыми начали носить местный костюм, магазинный, «советский». Потом и женский костюм стал праздничным.
Но раствориться полностью некрасовцам уже не дано. У них устоялся свой говор, свои детали быта, своя кухня – и свои похоронные обряды. Потому что жить можно ещё, наверное, как попало. А умирать казак должен правильно.