Месть гусара: как Лермонтов отомстил женщине, которая его отвергла

 «Теперь я не пишу романы, я их делаю», — писал поэт приятельнице, потирая руки от радости. Женщина, которая отвергла его первую любовь, была оклеветана, раздавлена и унижена в глазах семьи и друзей. Но ему было мало: «О, мы еще не расквитались!.. Она мучила сердце ребенка, а я только подверг пытке самолюбие старой кокетки».

Первая любовь Печорина

«Старой кокетке» — Екатерине Сушковой было в это время 22 года. В тот день, когда Михаил Юрьевич писал свое злое письмо, она рыдала, пока тетка обшаривала ее комнату в поиске улик и отвешивала оскорбительные замечания вроде: «Что-то ты располнела в талии».

К счастью, эта история не сможет ее сломать. Катенька удачно выйдет замуж, и когда Лермонтов попытается навестить ее с мужем, ему откажут от дома. Он опишет эту историю в «Княгине Лиговской», и у него выйдет так, что Печорин губит героиню не из-за своей душевной ущербности, а из-за каких-то сложных психологических причин. А Екатерина напишет мемуары, в которых расскажет всю правду.

И стойко выдержит все упреки вроде: «предала публичности интимные отношения свои к Михаилу Юрьевичу», не постеснялась «охарактеризовать его двусмысленную роль!».

Екатерина была очень хорошенькой, изящной, остроумной – но бесприданнице трудно отыскать хорошего мужа. К тому же Сушкова не притворялась какой-то идеальной невестой, обожала танцы, выставки, прогулки, разговоры...

С Лермонтовым, «арсеньевским внуком»,  ее познакомила подруга, Саша Верещагина. Семьи Сушковых, Верещагиных, Тютчевых, Столыпиных, Арсеньевых, Лопухиных дружили и тесно общались. Михаил Юрьевич учился в Благородном пансионе при Университете. В свои 16 лет он был маленьким, сутулым, неуклюжим и довольно смешным. Восемнадцатилетняя Катя называла Мишеля «мой чиновник по особым поручениям» и заставляла его носить свои зонтики и перчатки. Большой компанией они проводили лето в подмосковном имении. Лермонтов изо всех сил старался казаться разочарованным, усталым молодым человеком, а барышни только смеялись: дитя!

Так я молил твоей любви/ С слезами горькими, с тоскою,/ Так чувства лучшие мои/ Навек обмануты тобою».

Лермонтов злился и посвящал Сушковой горькие строки: «Так я молил твоей любви/ С слезами горькими, с тоскою,/ Так чувства лучшие мои/ Навек обмануты тобою».

Сушкова смеялась и советовала писать пока «для себя одного: и вы, и стихи ваши пока во младенчестве».

Лето кончилось. До Лермонтова, которому по малолетству запрещали посещать балы, все время доносились слухи об успехах Сушковой в свете: она даже танцевала с братом императора Михаилом Павловичем! Мишель бесился, ревновал и отправлял Екатерине злые письма, из которых, по ее словам, «было видно, как голова его была набита романическими идеями и как рано было развито в нем желание попасть в герои и губители сердец».

Легко потерять, невозможно забыть

Судьба развела их на несколько лет. Они встретились, когда Лермонтов стал гусаром царскосельского полка, а Сушкова – невестой его друга Алексея Лопухина.

 Родные Лопухина не очень рады были его будущей свадьбе с бесприданницей, и Лермонтов мастерски подливал масла в этот огонь:  

«Эта женщина — летучая мышь, крылья которой цепляются за все, что они встречают! она почти принуждает меня ухаживать за нею...», — писал он им.

Юношеская любовь поэта прошла без следа: он хотел отомстить за того отвергнутого мальчика, которым был четыре года назад. Лермонтов начал пылко ухаживать за Екатериной, подарил ей кольцо, на кресте поклялся в любви. Ровное, верное обожание Лопухина на этом фоне выглядело скучным.

Сушкова разрывалась между двумя поклонниками: «Лермонтов ... поработил меня совершенно своей взыскательностью, своими капризами, ... он не преклонялся, как Лопухин, перед моей волей, но налагал на меня свои тяжелые оковы», — вспоминала она.

Три месяца такой жизни – и Лопухин уехал навсегда. Дашкова ждала, что Лермонтов, как обещал, сделает ей предложение.  Вместо этого поэт написал анонимку, и позаботился, чтобы она попала в руки дяди Сушковой, который прочел его вслух при гостях. «...вы стоите на краю пропасти, любовь ваша к нему (известная всему Петербургу, кроме родных ваших) погубит вас. Вы и теперь уже много потеряли во мнении света, оттого что не умеете и даже не хотите скрывать вашей страсти к нему».

Все поняли, что в письме говорилось о Лермонтове.  Семья бойкотировала Екатерину, с ней не разговаривали, ей не разрешали обедать вместе со всеми. Ее обыскали, слуг допрашивали: не видел ли кто, как она целовалась с Лермонтовым.

Да, кажется, не любил...

Месяц домашнего ареста миновал, и на каком-то балу Екатерина увидела Лермонтова. Он снова клялся в любви, убеждал, что они должны бежать и тайно обвенчаться. Девушка была влюблена, но даже влюбленность не лишила ее разума: она не могла не понимать, что это за человек.  «Герой и губитель сердец», — усмехнулась она. Конечно, о побеге не может быть и речи!

Прошло еще время, и Екатерина снова увидела Лермонтова на балу. Он прошел мимо. Сушкова улыбнулась ему – Лермонтов отвернулся. И когда подруги Екатерины подвели Лермонтова к ней, он холодно бросил: «Я вас больше не люблю, да, кажется, никогда не любил».

«Я понял, что мадемуазель С, желая изловить меня, легко себя скомпрометирует со мною. Если я начал за нею ухаживать, то это не было отблеском прошлого, вначале это было просто развлечением, а затем стало расчетом. Вот я ее и скомпрометировал,  —  писал Лермонтов Саше Верещагиной.  -  Я первый публично ее покинул. Я стал жесток и дерзок, стал ухаживать за другими и под секретом рассказывать им выгодную для меня сторону истории».

Екатерина Сушкова случайно увидела это письмо полгода спустя. Только тогда она поняла, что ее любовь была только пошлой драмой,  неталантливой игрой злого мальчика.

Но был момент, который заставляет усомниться в печоринском равнодушии Лермонтова к Сушковой: когда она выходила замуж за дипломата Хвостова, Лермонтов забежал вперед и рассыпал соль на входе в дом: «Пусть молодые всю жизнь ссорятся и враждуют!». По ее поводу он бесился до конца своей жизни. 

А Сушкова через много лет написала в своих воспоминаниях, что Лермонтов не был таким уж безнадежным подлецом: «Сердце у него было доброе, первые порывы всегда благородны, но <...> необузданное стремление прослыть "героем, которого было бы трудно забыть», почти всегда заставляли его пожертвовать эффекту лучшими сторонами своего сердца».