Полное имя художника - Франц Генрих Луис Коринт. Весьма помпезно для сына, пусть и зажиточного, но все-таки фермера. Уроженец крошечного городка Тапиау был знаком с живописью лишь по вывескам местных лавок, поэтому манеру письма, к которой он пришел в итоге, можно с полным основанием назвать революционной и даже почти провокационной. Коринт отказался от пасторальных сценок, умилительных пухлых купидонов и тщательно прорисованных мелочей, столь милых жителям провинции. Это и стало причиной сначала триумфа, а затем низвержения живописца.
Чтобы найти объяснение страсти Коринта к изображению мрачноватых, а зачастую попросту шокирующих картин, не требовался сложный анализ. В доме отца, занимавшегося весьма прибыльным ремеслом – выделкой шкур – Луи (так мальчика звали между собой домочадцы) ежедневно наблюдал, как забивали скот. «Образы» освежеванных туш долгое время хранились в памяти, прежде чем попасть на полотна.
В творчестве взрослого Коринта редко присутствовали темы любви и нежной привязанности, их нет даже на портретах отца и жены. Этому имелось тоже весьма прозаичное объяснение. Семья для маленького Луиса была не прибежищем от невзгод, а скорее полем боя. От предыдущего брака у его матери Вильгельмины было пятеро детей. Поэтому шестой сын, любимец отца, стал для нее «захватчиком», отнимавшим у старших его ласку и внимание. Одаренный и наделенный способностью к языкам, Коринт единственный из братьев и сестер в возрасте восьми лет отправился в Кёнигсберг учиться. Там же произошло и его знакомство с настоящей живописью.
Ни сентиментальная манера немецких мастеров, ни античная красота не могла превзойти в глазах Коринта жутковатого ореола, окружавшего смерть. Столкнуться с ней лицом к лицу ему пришлось в 13 лет, когда при невыясненных обстоятельствах скончалась его мать. В память о ней Луис написал прижизненный портрет, изображавший Вильгельмину в молодые годы. Отец был так поражен, увидев законченную картину, что вскоре нашел средства для того чтобы вывезти мальчика в большой город и дать ему достойное художественное образование.
Коринт был старательным учеником. По собственному признанию, он твердо решил стать художником и не отступать от намеченной цели. В академии художеств в Кёнигсберге его наставником стал Отто Гюнтер, который привнес в и без того сложный внутренний мир Луиса еще одну страсть – писать в жанре «ню». Именно из-за этих полотен Коринт впоследствии впадал в немилость то у критиков, то у властей.
Уже будучи студентом престижной мюнхенской академии изобразительных искусств, Коринт изведал вкус славы. Его работа под названием «Отелло» получила высокие отзывы на выставке в Антверпене.
И если вид обнаженного женского тела был для некоторых зрителей оскорбительным, но отнюдь не непривычным, то здесь у многих из них элементарно не выдерживали нервы и желудки. Разумеется, демонстрировались эти картины далеко не в самых крупных выставочных залах.
Обнаженная натура на его картинах была совершенно особенной. На них не было откровенного бесстыдства, но исполненные грубоватой чувственности образы шокировали публику, привыкшую созерцать нагие человеческие тела лишь в религиозных или мифологических сюжетах. Во всяком случае, знаменитая куртизанка, запечатленная на полотне «Нана», никак не походила на Афродиту или Диану. И хотя Коринт не эпатировал публику намеренно, реакция почти всегда была неимоверно бурной.
Некоторые картины не решались выставлять в Кёнигсберге даже на пике его популярности. На этом фоне укрепилась связь с пионерами мюнхенского искусства, художниками, демонстративно игнорировавшие официальные выставки в Стеклянном дворце.
Ловис Коринт тесно сошелся с представителями так называемого Берлинского Сецессиона, не признававшими строгие каноны академической живописи. Впоследствии именно Ловис Коринт встал во главе Сецессиона, сменив на этом посту Макса Либермана. Поразительно, но в Германии, с ее верностью традициям и медлительностью в восприятии новых веяний искусства, импрессионизм сумел занять свою нишу и даже развиться благодаря даровитым и смелым живописцам. Одним из них и был Коринт. Его манера отличалась своеобразием, как и вся немецкая живопись.
Более полновесный, выверенный, его стиль лишь отталкивался от образцов французского импрессионизма, но соответствовал характеру автора. Жизнелюбивый, не всегда способный обуздать свои страсти, Ловис и в живопись привнес жажду бытия во всей его полноте. Так постепенно сместился фокус от простых и чистых тонов к импульсивному, преисполненному кипучей энергией экспрессионизму. Контрасты, дерзкие, порой грубые наслоения цветов, как в «Ослепленном Самсоне», стали некоторым финалом этого превращения. Коринт привнес в живопись диковинное смешение двух течений, плод своих трудов, детище страстной широкой натуры.
Успешная продажа нескольких полотен позволила Луису почувствовать себя свободнее. Появилась возможность получать заказы от влиятельных лиц, обеспечивая себе стабильный доход. Основанная на его скандальных произведениях известность будила аппетиты крупных галерей и возбуждала внимание критиков. Не трудно догадаться, что в этот момент Коринта настигло «головокружение от успехов». Намеки на благородное происхождение и стремление всюду называться именно Францем Генрихом Луисом были лишь малой долей его чудачеств.
Первая Мировая война, к которой Коринт отнесся с таким воодушевлением, не оправдала надежд, поставив всю страну в унизительное положение. Разочарованный и, по слухам, серьезно больной, он уехал в деревушку Урфельд. Это походило на возвращение к корням. Уже слабела рука немолодого живописца, перенесшего ранее инсульт, но краски были по-прежнему насыщенными, мазки – экспрессивными. Лишь по некой небрежности, смешению тонов и размытости можно было явно отличить поздние работы Коринта. В 1925 году, закончив трудиться над картиной «Се человек», он отправился в Амстердам, но не доехал туда. Смерть от воспаления легких настигла его 17 июня в городе Зандворте.
Удивительно, но после смерти искусство художника, страстно любившего свою страну, было объявлено нацистами «дегенеративным» и подвергнуто всяческим гонениям. Впрочем, уже тогда люди, представлявшие истинную ценность картин, сумели переправить часть в зарубежные коллекции.
Некоторые из них утеряны безвозвратно, но и сохранившееся творческое наследие Коринта представляет собой немалую ценность. Хотя бы потому, что в очередной раз доказывает простую истину: меняется жизнь, а искусство – вечно.