Помимо актерского образования, у Владимира Мотыля было еще и историческое – он снимал фильмы преимущественно на исторические темы и считал, что в его работе эти знания были просто необходимы. Интерес к истории объяснялся и личными мотивами – режиссер считал, что ХХ век перемолол судьбы его предков. Дед Владимира, белорусский крестьянин, вырастивший семерых детей, был раскулачен и выслан на Дальний Восток. Отца, польского эмигранта, арестовали по обвинению в шпионской деятельности и отправили в лагерь на Соловки, где через год он скончался. Мать, сестру милосердия, участвовавшую в гражданской войне на стороне большевиков, после ареста мужа сослали на Урал на 15 лет. Там и прошло детство Владимира. Он говорил, что эта эпоха жила в нем с детских лет всю жизнь.
Из всех развлечений в глухих северных краях был только передвижной кинотеатр, и Владимир засматривал все фильмы, которые им привозили, до дыр. С тех пор его не отпускали мечты о кинематографе. После окончания школы он уехал в Москву и подал документы во ВГИК. Ему удалось успешно пройти два тура, а третий он прогулял – встретил свою первую любовь и забыл о времени. После этого он вернулся в Свердловск, где и окончил сначала театральный институт, а затем исторический факультет университета.
Практически все работы Владимира Мотыля подвергались беспощадной критике. Еще на этапе обсуждения сценария его идеи не одобряло киноначальство, и съемки фильма откладывались или вообще запрещались. Так случилось, когда режиссер собирался снимать картину о декабристе Кюхельбекере по «Кюхле» Тынянова. Руководство посчитало эту идею опасной и порекомендовало Мотылю подыскать другую тему. Тогда он решил снять фильм о Великой Отечественной войне, но при этом оставить главного героя таким же, нескладным и чудаковатым мечтателем. Отсюда родился жанр герои-лирической комедии. Однако сама мысль снять комедию о войне показалась руководству кощунственной, и фильм пытались запретить как отрицающий героизм советских солдат. В прокат он вышел только «третьим экраном», тем не менее у зрителей, а особенно у фронтовиков, пользовался невероятным успехом – его посмотрели 24,5 млн человек. А вот у режиссера после этого были серьезные проблемы.
Годы спустя Владимир Мотыль рассказывал: «Женя, Женечка и «Катюша» – очень субъективный взгляд на войну. Мы были друзьями с Булатом Окуджавой, с которым вместе писали сценарий. И у него, и у меня был тогда достаточно иронический взгляд на многие лживые картины, представлявшие войну в помпезных красках, исключительно героически-победных. И мы, в противовес этому официозу, задумали нашу трагикомедию… Она чудом прорвалась на экран. Сначала был закрыт сценарий: вообще не разрешали снимать. Потом я, с Божьей помощью, сумел всё же вывернуться. Готовый фильм практически положили на полку. А затем опять буквально чудом картина дошла до зрителей. После выхода ленты у меня был запрет на профессию: от меня не принимали никаких заявок на постановку. За четыре года после выхода картины у меня было не менее пяти безуспешных попыток».
Спустя 2 года на экраны вышел еще один шедевр Владимира Мотыля, который принес ему всесоюзную популярность, – «Белое солнце пустыни». Тогда режиссера спас Григорий Чухрай, возглавлявший независимую экспериментальную студию, – именно он и доверил Мотылю съемки нового фильма, сказав ему, что для него это – шанс реабилитироваться. Но история снова повторилась: съемки проходили сложно, режиссера обвиняли в профнепригодности и осуждали за слишком романтический для революционной истории сюжет, на этапе монтажа потребовалось вырезать большое количество эпизодов, а готовый фильм хотели отправить на полку.
Директор «Мосфильма» не подписал акт о приемке картины, но ее судьбу решил счастливый случай: фильм посмотрел и одобрил сам Брежнев, и только после этого «Белое солнце пустыни» выпустили в прокат. Тогда его посмотрело 35 млн зрителей, он стал настоящим талисманом советских космонавтов – перед каждым стартом они его пересматривали, и годы спустя режиссер говорил: «Самая высокая награда – любовь зрителей! Если в космос берут мою картину «Белое солнце пустыни», значит, я таки сделал что-то важное…».
К теме декабристов Мотыль спустя годы все-таки вернулся – когда снял фильм «Звезда пленительного счастья». Для него этот сюжет был своеобразным продолжением истории его семьи, и некоторые эпизоды были автобиографичны. Однажды его мать отправилась на пересылочный пункт для заключенных, чтобы хоть на минуту увидеть там своего мужа, но этого так и не произошло: «Это отзвук семейной трагедии. Мой отец был арестован; когда он находился на пересылке в Медвежьегорске, перед отправкой на Соловки, мать – со мной, трехлетним, на руках – пробралась на лесосплав, чтобы с ним встретиться. Мы уезжали, отец понимал, что видит свою жену и сына в последний раз. Ему не разрешили проводить нас на вокзал. Пять километров до поезда мама несла меня на руках, отдыхала, снова шла. По дороге нас подхватила легковушка, до станции мы добрались раньше, чем планировали, зашли в вагон, сели на лавку, и мама разрыдалась. Позже из письма выяснилось, что отец таки вырвался и примчался на вокзал. Прибежал на станцию за несколько минут до отхода поезда, но не зная, в каком мы вагоне, он бегал вдоль состава и кричал. А мать плакала и не слышала его крик». Эти события стали прообразом несостоявшейся встречи Полины Гебль с ее супругом, Иваном Анненковым, перед его отправкой на каторгу.
Ни одного фильма режиссеру не удалось снять без преодоления серьезных препятствий. Несмотря на огромный успех его работ у зрителей, власть откровенно не признавала Мотыля и словно постоянно напоминала ему о том, что разрешение снимать кино он должен воспринимать как большое одолжение. Вторая жена режиссера, актриса Раиса Куркина рассказывала: «При цензуре тех лет ему с большим трудом удавалось пробиваться от одной своей картины к другой. После «Белого солнца пустыни» прошло пять лет, прежде чем ему разрешили снимать «Звезду пленительного счастья». Он написал несколько сценариев о декабристах и их женах, но ни один из них не приняли, посчитав, что в них содержится намек на советскую действительность – на сопротивление интеллигенции власти».
В сценарии фильма «Звезда пленительного счастья» был эпизод, где император Николай I появляется на дворцовой лестнице, однако в подлинных интерьерах – Зимнем дворце и Петергофе – ему категорически запретили снимать. Ситуацию спасло то, что у «Белого солнца пустыни» было большое количество поклонников, готовых помочь любимому режиссеру, даже с риском для себя. Таким оказался директор Эрмитажа Борис Пиотровский. Когда у него в кабинете появились Владимир Мотыль и Василий Ливанов в царском мундире, он с улыбкой сказал, что не может отказать самому императору, и дал добро на съемки в залах Эрмитажа. Финансирование этого фильма урезали вдвое – в надежде на то, что режиссер откажется, но он все равно завершил работу.
Только в 1992 г. Владимир Мотыль получил первое официальное звание – заслуженного деятеля искусств РСФСР, а госпремию за «Белое солнце пустыни» ему вручили спустя 30 лет после выхода фильма на экран! Преданность режиссера своему делу восхищала его коллег – несмотря на все препятствия, он оставался внутренне свободным. Наталья Бондарчук, сыгравшая княгиню Волконскую в «Звезде пленительного счастья», о нем говорила: «В лице Владимира Яковлевича я встретилась не только с режиссером, но и с человеком неимоверной культуры. Его познания в русской истории были глубокими и осмысленными… Он работал так тщательно и неистово, что уже тогда я боялась за его здоровье – настолько поднималось у него давление. Я видела наяву смысл понятия «работать – кровь из носу»… Снимать исторические картины было невероятно сложно и тогда, а сейчас-то особенно. Но его последний фильм – тоже исторический. Первая мировая война, революция... Потрясает, насколько он оставался верен себе...».