Путь Ирвина Пенна

Ирвин Пенн родился в 1917 году в США в семье иммигрантов из России. Отец семейства был часовщиком, мать – медсестрой, но оба их сына решили посвятить себя искусству: Ирвин пошел учиться на художника, а его младший брат Артур – на актера.

В 18 лет Ирвин записался на курс рекламного дизайна в Школу искусств при Филадельфийском художественном колледже. Его преподавателем был Алексей Бродович – легендарный арт-директор журнала Harper’s Bazaar, создатель прообраза современного «глянца». Бродовича так впечатлило «графическое чутье» Пенна, что он пригласил его на стажировку в свой журнал. Увы, за это не платили, так что юноше пришлось еще и подрабатывать подмастерьем у какого-то неизвестного художника.

После окончания школы и переезда в Нью-Йорк Пенн какое-то время работал внештатным дизайнером и иллюстратором для Harper's Bazaar. Затем он купил фотоаппарат и стал снимать манхэттенские витрины и вывески. К 1940 году Ирвин умудрился получить должность арт-директора в Saks Fifth Avenue – компании, владеющей сетью универмагов. Впрочем, там он проработал всего год, а затем уехал в Мексику: хотел «найти вдохновение для создания картин».

Перед отъездом Пенн предложил свое место художнику Александру Либерману, но тот от щедрого предложения отказался. Зато когда в 1943 году Ирвин вернулся в Нью-Йорк, Либерман сыграл роль феи – предложил фотографу работу в журнале Vogue, в котором сам занимал пост арт-директора. Осенью 1943 года Пенн сделал свою первую из полутора сотен обложек для Vogue: причудливо расположенные аксессуары из кожи и ткани на бежевом фоне.

Первую встречу с Ирвином, кстати, Либерман описывал так: «Стену подпирал молодой американец: в стоптанной обуви, без галстука, явно не “обезображенный” хорошими манерами. Но меня поразила его искренность, ясность целей и мыслей, свобода решений. Эти черты, которые я всегда называл “американскими инстинктами Пенна”, помогли ему нащупать верный путь».

В 1944 году фотограф уехал в Италию. Там, гуляя по Риму, он случайно встретил художника Джорджо де Кирико, который нес с рынка пакет с овощами. «Я бросился навстречу и обнял его, – вспоминал Ирвин. – Я встретил легенду, а он – чокнутого парня, который повис у него на шее. Но, как ни странно, мой поступок тронул Джорджо, он пригласил меня на обед, а следующие два дня показывал Рим – таким, каким видел его он». За эти два дня Пенн сделал несколько портретов художника, положивших начало серии снимков великих людей.

Спустя два года Ирвин снова стал снимать для Vogue, но уже в качестве штатного фотографа. Впоследствии он вспоминал, что «вернулся очень вовремя». В 1947 его попросили сделать групповой портрет дюжины самых востребованных моделей, среди которых была и Лиза Фонсагривс – звезда журнала. Пенн влюбился в нее моментально и безнадежно. 30-летний фотограф, мягко говоря, красотой не блистал, а Лиза была замужней женщиной, но Ирвин с таким обожанием смотрел на «свою неземную музу», что она не устояла. Через три года Фонсагривс и Пенн стали супругами.

Лиза подходила Ирвину идеально: во-первых, она понимала его с полуслова что на съемках, что дома, во-вторых, не ревновала к работе, которая для него всегда была на первом месте. Ирвин хоть и любил в фотографиях сдержанность, в попытках сделать «тот самый» кадр часто забывал о времени.

Фотокамеру Пенн называл так: «наполовину “Страдивари”, наполовину скальпель». К инструменту относился трепетно. Он пользовался своими собственными, очень узнаваемыми приемами: размещал объекты и людей в центре кадра и никогда – сбоку, снимал на чистом белом или сером фоне, часами работал над контрастностью. Но его «визитной карточкой» было в буквальном смысле загонять людей в угол.

«Портреты в углу», как объяснял Ирвин, отражали истинную суть людей, поскольку «ограниченное пространство действовало на них расслабляюще». «Они опирались, отталкивались, вставали ровно в центр или просто позировали, не касаясь стен. В любом случае, этот угол упрощал мою работу – люди в нем становились сами собой», – говорил фотограф. В углу у Ирвина побывали Игорь Стравинский, Трумен Капоте и даже герцогиня Виндзорская Уоллис Симпсон.

Но в начале 50-х Пенн устал от лощеных моделей и представителей богемы и стал фотографировать обычных людей. Начав с серии снимков крестьян в Перу, он со временем вошел во вкус и стал ездить по всему миру, чтобы найти «вдохновляющих персонажей». Но снимки Ирвина никого не шокировали так, как, например, работы «фотографа фриков» Дианы Арбус. Работы Пенна отражали «культурную палитру человечества» – и в 1974 году были опубликованы в фотокниге «Миры в маленькой комнате».

Каждый новый проект Ирвина был интереснее предыдущего: так, в начале 1950-х годов он сделал серию портретов «Ремесла», героями которой стали люди разных профессий в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Кондитер в белом фартуке и колпаке, официант с подносом, рыботорговец, который держит в руках рыбину – никогда еще постановочные фото не были такими «настоящими».

Тогда же Ирвин работал над проектом «Земные тела» – снимал обнаженных натурщиц крупным планом. Фотографии были настолько откровенными, что о них забыли на долгое время – выставка «Земные тела» прошла в лондонской Галерее Мальборо только в 1980 году. Критик современного искусства Розалинда Краусс тогда написала, что Пенн – «камикадзе, который в эпоху тонких и звонких моделей с помощью этих снимков решил уничтожить свою репутацию модного фотографа».

На самом деле стремление исказить идеал в Ирвине было всегда: на его натюрмортах рядом с идеальными фруктами лежали мусор и окурки, моделям подчас приходилось еще хуже – на них сажали насекомых. Это сочеталось в Пенне с перфекционизмом, который многие находили болезненным. «Как-то раз Ирвина попросили сфотографировать падающие бокалы, и он настоял на том, чтобы для достоверности были использованы хрустальные, Baccarat. Несколько дюжин прекрасных бокалов разбились вдребезги, прежде чем фотография удовлетворила Пенна», – рассказывал Либерман.

В 1960-е годы Ирвин освоил платинотипию – фотопроцесс, основанный на светочувствительности солей железа и платины к УФ-излучению. Полученные таким образом изображения, состоящие из мельчайших частичек металла, похожи на гравюры: у них самый большой тональный диапазон, а еще они могут храниться веками. Ирвина тут привлекали как раз «бархатистые переходы тонов» и сложность процесса, который вызывал у него, перфекциониста, едва ли не детский восторг. Следующие 30 лет фотограф был одержим платинотипией – печатал таким образом новые снимки и перепечатывал старые, увлеченно смешивая хлороплатинат калия, оксалат железа и оксалат свинца в разных пропорциях, чтобы получить желаемые глубину и яркость.

С возрастом Ирвин все меньше хотел снимать людей. Фотографии сигаретных окурков и причудливые натюрморты с черепами и костями животных в конце концов вытеснили все прочее. Фотограф словно пытался раз за разом воспроизвести негодность, старение и саму смерть – по словам друзей, так на него повлияла смерть жены в 1992 году.

Ирвин Пенн ушел из жизни 7 октября 2009 года в возрасте 92 лет. Сегодня большая часть работ «мастера платинотипии» находится в Смитсоновском музее американского искусства и архивах Чикагского института искусств.