Советские охотники за искусством: как в годы «оттепели» и «застоя» любители собирали живопись

Неповторимые оригиналы и где они обитали

В наши дни модернистские произведения русской живописи высоко ценят коллекционеры со всего мира, но в советский период на них стояло клеймо «формализм и упадничество». Эти работы противоречили принципам социалистического реализма и официальной повестке и поэтому не выставлялись в государственных музеях. Множество знаменитых полотен удалось сохранить только благодаря коллекционерам.

Частные продажи произведений искусства тогда были под запретом, и за попытку купить что-то в частном порядке можно было стать фигурантом уголовного дела. Если коллекционер хотел действовать легально, он приходил в комиссионный магазин. В дни приема в комиссионки приглашали работников музеев: они отбирали заинтересовавшие их работы для музейных фондов, а остальные, менее ценные по их мнению, оставляли магазинам. В СССР не существовало специального института оценки антиквариата, поэтому гарантировать подлинность предметов было невозможно.

Авангард в то время даже не принимали на реализацию в комиссионки, и коллекционеры могли приобрести произведения либо у наследников художников, либо через своих знакомых. Собирать осуждаемое властью авангардное искусство было не только трудно, но и опасно. Частные владельцы боялись показывать «запрещенный товар», а за покупку можно было оказаться под арестом по статье «Спекуляция». Антикварный рынок существовал в полулегальном состоянии, поэтому, как правило, никто не покупал предметы искусства, рассчитывая перепродать их подороже. Собирали их больше для себя.

«Антикварные магазины никогда не принимали формалистские работы. Рисунки Гончаровой и Ларионова я покупал за восемь рублей — стоимость двух бутылок водки. Брали Давида Бурлюка пейзажики такие импрессионистические, копейки все это стоило», — рассказывал коллекционер Валерий Дудаков. Работы передвижников, которые на тот момент уже считались классикой, стоили от пяти до десяти тысяч рублей. А многих известных художников найти было просто невозможно.

«Никогда не было никаких Васнецовых, ни Виктора, ни Апполинария, Поленова, Боголюбова. Серов, Репин, Суриков — редчайший случай, только этюды», — вспоминал Дудаков.

То, что доктор собирал

Среди известных коллекционеров были и инженеры, и нефтехимики, и врачи. Например, Арам Абрамян — известный врач-уролог, заведующий кафедрой урологии в больнице МОНИКИ (Московского областного научно-исследовательского клинического института). По воспоминаниям родственников, коллекционирование было для него лучшим способом отдохнуть от тяжелой работы, отвлечься от сложных случаев и бесконечного потока пациентов.

Однажды Абрамян был на приеме в небольшом провинциальном городке, а после работы пошел прогуляться и заглянул в антикварный магазин. Ему приглянулась фарфоровая статуэтка, он приобрел ее и поставил на стол в своем кабинете. Именно с этой фигурки началась его коллекция.

Собирал он в основном фигуративную живопись. Коллеги-коллекционеры с иронией рассказывали, что Абрамян «по-восточному» предпочитал все яркое, поэтому был равнодушен к супрематистам и обожал мирискусников — Константина Сомова, Александра Бенуа. В его коллекции были работы Константина Коровина, Бориса Кустодиева, Михаила Врубеля и других известных живописцев.

Абрамян умел «увести» понравившуюся вещь прямо из-под носа у других потенциальных покупателей. Если картина обходилась дороже, чем доктор рассчитывал, он ее «наказывал»: ненадолго ставил лицом к стене.

Судьба коллекции Абрамяна, в отличие от многих других, сложилась удачно. В конце 1980-х доктор договорился с министерством культуры Армении и передал свое собрание в Ереван. Его коллекция легла в основу Музея русского искусства имени Абрамяна. Несколько картин врач оставил себе: говорил, что не может жить среди пустых стен.

Еще один доктор, который собрал прекрасную коллекцию живописи, — Александр Мясников, дедушка врача и телеведущего Александра Мясникова — младшего. Во время Великой Отечественной войны Мясников был главным терапевтом Военно-морского флота, а позже врача с безупречной репутацией пригласили в состав консилиума, который наблюдал Иосифа Сталина после удара.

Как и Абрамян, Мясников находил в коллекционировании отдушину. В бесконечных командировках он посетил множество стран и отовсюду старался привезти что-то новое в свою коллекцию. В его собрании были работы знаменитых художников-портретистов XVIII века — Федора Рокотова, Владимира Боровиковского, Василия Тропинина, Николая Крамского, а также картины Николая Рериха, художников-шестидесятников, мирискусников (например, «Петербургский дворик летом» Мстислава Добужинского) и представителей русского авангарда.

Зная страсть доктора, некоторые благодарные пациенты дарили ему картины. Среди них были и художники — у него лечились Роберт Фальк и Надежда Удальцова.

Мясников умер в 1965 году от сердечного приступа. По одной из версий, его вызвало искусство: якобы коллекционер узнал, что купил подделку, которую не сумел распознать. Собрание доктора не сохранилось: его распродали наследники.

Коллекционер номер два

Благодаря знакомству с художниками в середине 1950-х годов начал собирать искусство профессор-агрофизик Абрам Чудновский. Однажды на выставке работ Павла Кузнецова он познакомился с самим живописцем и приобрел около десяти картин, которые художник создал в годы творчества в объединении «Голубая роза».

Георгий Костаки, чья коллекция стала частью собрания Третьяковской галереи, называл Чудновского «коллекционером номер два», первый номер присваивая себе. Чудновский жил в Доме специалистов, и, по воспоминаниям современников, в его квартире на стенах не было свободного места — все пространство занимали картины, более 200 работ. Среди них были «Повар» Роберта Фалька, «Прудик» Зинаиды Серебряковой, эскиз картины «Торжественное молебствие во славу победы русского воинства» Аристарха Лентулова. Оригинал последней Лентулов в 1927 году изрезал и выбросил, а сохранившийся у Чудновского эскиз позже «буквально вырвал» за огромную сумму Валерий Дудаков.

Эксперты говорили, что в коллекции Чудновского не было «слабых» работ. Историк искусства Ефим Водонос писал: «Собрание А. Ф. Чудновского называли третьим в городе после Эрмитажа и Русского музея. Если это и преувеличение, то не столь уж большое. Оно привлекало не столько размахом, как отобранностью работ».

Собрание Чудновского, которое могло конкурировать с экспозициями музеев, постигла та же судьба, что и многие другие: ее распродали наследники. В наши дни картины из его собрания хранятся у частных коллекционеров — и некоторые из них можно увидеть на выставке в Музее русского импрессионизма.

«Как в сказке Гауфа»

«Судьба почти всех выдающихся коллекционеров того уже давно прошедшего времени — запущенные парадные, выломанные перила, обойма разнокалиберных звонков на дверях, а внутри… как в сказке Гауфа — сияние красоты», — говорил кинорежиссер и коллекционер Соломон Шустер.

Стену в квартире самого Шустера 15 лет занимала картина Ильи Машкова «Автопортрет и портрет Петра Кончаловского» — то самое знаменитое трехметровое полотно, на котором изображены друзья-художники, подражающие цирковым атлетам. Заполучить картину, которая открывала первую выставку «Бубнового валета» в 1910 году, Шустеру удалось у вдовы самого автора. Позже он передал ее Русскому музею, но освободившееся пространство быстро заполнилось новыми полотнами.

Соломон Шустер получил не только кинематографическое, но и искусствоведческое образование. Интерес к собирательству он унаследовал от отца, который коллекционировал старых западноевропейских мастеров. В отличие от многих коллег, Шустер не любил абстрактную живопись — предпочитал портреты. Так, в его собрании появились «Портрет Ильи Зданевича» Нико Пиросмани, «Портрет брата» Наталии Гончаровой, «Портрет Виктора Шнеерсона» Роберта Фалька.

Друзья и коллеги отмечали феноменальный нюх Шустера на шедевры. Режиссер Сергей Соловьев вспоминал:

Соломон приезжал в Москву, звонил: «Сегодня занят делами. Давай повидаемся завтра. Приходи ко мне в «Будапешт».
После этого он куда-то шел и возвращался в гостиницу с десятком-другим шедевров в какой-нибудь пыльной заплеванной папке. «Откуда?» — изумлялся я назавтра. «Знаешь, валялись под кроватью в строительном вагончике, в Монине. А на папке рабочие чай пили…» В этой самой папке, скажем, лежала ранняя акварель Кандинского. Или сомовский рисунок. И ты благодарил Бога, что следы от чаепитий и разделывания кильки были все-таки на папке, а не на лицевой стороне лежавшего в ней листа. «Но как ты мог знать, что найдешь там это?» «Стечение обстоятельств, — туманно объяснял Соломон. — Умерла тетка такого-то, она была дружна с таким-то. А тот, в свою очередь, был сводным братом этого. А этот, может быть, даже я тебя с ним знакомил, — внучатый племянник мужа сестры Кандинского. Ну, я и подумал, почему не посмотреть?

Шустер любил живопись Кончаловского, Машкова, Ларионова, Гончаровой — ему нравилось искусство начала века. С Фальком, Сарьяном, Кузнецовым был знаком лично. Картины из своего собрания Шустер регулярно отдавал на выставки. Его коллекция сейчас находится у наследников, которые издали мемуары Шустера «Профессия — коллекционер».

Золотая находка

Валерий Дудаков стал одним из немногих советских коллекционеров, которые продолжили собирать живопись и участвовать в выставках и аукционах и после распада СССР. Именно он организовал советский (в 1987 году) и российский (в 1997-м) клубы коллекционеров.

Валерий Дудаков начал коллекционировать искусство в 1960-х годах. Ему удалось сохранить и Малевича (например, «Три фигуры в поле»), и Кандинского («Сцена с офицером»), и Машкова («Натюрморт с узорной скатертью, белой чашей и фруктами»), и даже картину Шагала «Аптека в Витебске» — несмотря на то, что купить Шагала было практически невозможно, можно было только случайно найти или обменять.

Шагала просто уничтожали тогда, а слава у него пошла: не просто формалист, а еще и еврей. А в 1948-м была антиеврейская кампания. Всех врачей-евреев пересажали. В Петербурге были большие вещи Шагала. «Муза. Явление» у Михаила Григорьевича Гордеева. Приехал Гордеев к Марии Ивановне Машковой, вдове Ильи Машкова, и хотел купить у нее что-то такое серьезное. А она была женщина алчная, и, когда он выбрал, она назначила сумму, которой у него не было. Разочарованный, он хотел уже уходить, и тут она говорит: «Знаете, я продам вам дешевле, если вы возьмете еще эту дрянь». Дрянь, метр 45 на метр 50. И так он утащил лучшую в частных коллекциях сегодня вещь Шагала.
Из интервью Валерия Дудакова

Его проводником в мир советских коллекционеров стал Яков Рубинштейн — экономист и обладатель большого собрания русской живописи XX века. Мир этот, по воспоминаниям Дудакова, был очень закрытым — попасть в сообщество без рекомендаций было практически невозможно, как и собрать хорошую коллекцию без нужных знакомств с «коллегами по цеху» или родственниками художников.

В конце 1970-х — начале 1980-х годов коллекционеров часто грабили. Найти воров помогали только связи. Дудаков рассказывал, как обокрали Абрама Чудновского:

Когда Феликс, сын Чудновского, выходил из квартиры и сдавал на охрану, его втолкнули обратно якобы четыре кавказца, уложили на диван и требовали: «Шагал где?» Не сказал он. Шагал ушагал. 21 работу украли, в том числе «Синий графин» Альтмана. Поскольку вещи были дорогие, значимые, Чудновский обратился к Абрамяну, который лечил Щёлокова и Брежнева. Тогда Абрамян обратился непосредственно к Щёлокову, министру МВД, и Брежневу. Нашли этих ребят- кавказцев, возвратили 11 работ, в том числе этот «Графин». В знак благодарности Чудновский подарил Абрамяну эту работу, вероятно, не очень ее ценя…

«Синий графин» Абрамян вскоре обменял на принадлежавший Дудакову натюрморт Адольфа Мильмана — несмотря на то, что Мильман на тот момент стоил 300 рублей, а Натан Альтман — минимум две тысячи. Отдал картину со словами: «Она мне не нравится: темная, мрачная, тоску на меня наводит».

Купить редкое полотно легальным способом — без обменов и частных покупок — было гораздо сложнее. Но иногда коллекционеру могло неожиданно повезти:

Я жил на Кутузовском проспекте тогда, квартира была забита картинами, витражами, как пещера Аладдина. Звонок. Голос с иностранным акцентом: «Вы Валерий Дудаков? Я слышала, что вы коллекционер, у меня есть картины, которые могут вас заинтересовать. Ходасевич, Юон…» И называет имена, а я тогда еще «Мир искусства» собирал. «Как мы можем с вами встретиться? У меня всего неделя, неделю я уже в Москве». Потом я понял, что эта дама была наследницей квартиры на Профсоюзной, родственница эмигрировавшего художника Терешковича, и ей дали две недели, чтобы выселиться. Я приезжаю — показывает замечательные работы Ходасевича, очень неплохие Юона, но цена никак не подходит. Я расстроенный уже собрался уходить. Она мне говорит: «Там еще на чердаке что-то валяется, посмотрите». С некоторым таким пренебрежением. Иду туда — валяются тряпки. Смотрю: большая тряпка лежит. Я плюю на носовой платок, тру — красное яблочко! Точно, валет, 100 процентов! «А сколько у вас стоит эта тряпка?» — «Тысячу рублей!» Ну ладно, беру эту большую тряпку за тысячу рублей, привожу к реставратору, и через три дня он все открывает: Машков 1908 года. Сами понимаете: это не тысяча рублей, а пять тысяч. Так я заполучил это чудо. Больше мы с ней не виделись. Если б жена узнала, что я за грязную тряпку столько отдал, разругала бы.
Из интервью Валерия Дудакова

В конце 1980-х годов Дудаков организовывал выставки произведений русского искусства из частных коллекций в России и за рубежом, в 1990-е консультировал коллекционеров, а в 1997 году стал директором галереи «Новый Эрмитаж» на Спиридоновке в Москве.