Ирина Витман родилась в Москве в 1916 году. Ее отец был выходцем из Латвии, мать происходила из семьи французских дворян, бежавших в Россию после Французской революции. В девять лет Ирина приехала с матерью в Париж, где оказалась с головой погружена в художественную жизнь Франции. Выставки, встречи, пестрота красок, экспериментальная живопись, новые и новые имена, направления, стили… Знакомство с Анненковым, знаковая встреча с Зинаидой Серебряковой. Неизвестно, как бы сложилась жизнь Витман, если бы не эти три парижских года. Но в 1928 году Ирина вернулась в Россию с четкой убежденностью: она будет художницей! Или полярником. Путешествия манили Ирину почти так же сильно, как живопись. И хотя впоследствии Витман писала: «Человек может родиться ученым или художником – это его судьба», какое-то время она серьезно думала о профессии, позволяющей исследовать мир, и даже два года проучилась в Океанографическом техникуме.
В полиграфическом техникуме в Ленинграде Витман познакомилась со своим будущим мужем – Алексеем Соколовым, вместе по рекомендации Исаака Бродского (того самого художника, который прославился портретами Ленина) они продолжили учебу во Всероссийской академии художеств…
Летние дни особенно любимы живописцами за возможность писать на природе. В июне 1941 года Витман и Соколов были на пленэре в Алуште. Война застала их с кистями в руках, возле загрунтованных холстов, в тот миг, когда, казалось, жизнь была особенно прекрасна…
Алексей ушел на фронт добровольцем. Ирина осталась в Ленинграде. Но она не могла, не умела просто и терпеливо ждать, выживать и надеяться на лучшее. В годы блокады художница Ирина Витман, интеллигентная девушка, очарованная Вламинком и Пикассо, служила в пожарной бригаде, вместе с другими студентами академии спасая дома любимого города от последствий бомбежек. За свой самоотвержденный труд Витман получила звание “Герой пожарной службы” и медаль “За оборону Ленинграда”.
В 1942 году Ирина попала в эвакуацию в Самарканд. В то время города Средней Азии стали пристанищем для многих людей искусств, туда были эвакуированы художественные вузы и театры Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова. Годы среднеазиатской эвакуации описывают по-разному – кто-то вспоминает голод и нищету (художник Роберт Фальк, например, был вынужден питаться буквально подножным кормом – которого в Средней Азии не так уж много), невозможность достать краски и холсты, кто-то говорит о бурной творческой жизни Самарканда и Ташкента. Ирине Витман после ужаса блокадного Ленинграда Самарканд казался истинным земным раем. С восторгом Ирина писала яркое небо и пестрые одежды местных жителей, их спокойные, умиротворенные лица, кишлаки и верблюдов… Южная природа позволила художественному таланту Витман раскрыться шире и ярче, обрести смелость писать не так, как положено (а ведь это были годы социалистического реализма), а так, как видит сердце.
Ирина и Алексей не пополнили мрачный список художников, чьи жизни унесла война. Им было суждено еще много лет любви и живописи. Все так же вместе они перевелись в Московский государственный художественный институт, где Витман написала свои первые значимые работы – «Метро. Эскалатор» и «Пушкин-лицеист». Сразу после окончания института ее приняли в Союз художников.
В 50-х Ирина Витман, как немалая часть советской молодежи, отправилась «покорять целину» - но как художница. Ее страсть к освоению неизведанных земель, детская мечта о путешествиях в далекие края, нашла воплощение здесь. На целине был совершенно новый мир. Стройки посреди степи, свадьбы, песни – и молодые веселые матери, кормящие грудью малышей прямо под тентами и в палатках.
Образ кормящей матери «в позе вечной мадонны» – островок спокойствия в бурлящем океане «стройки века» - все чаще начинает появляться в живописи Витман. Ей и самой предстояло вскоре стать матерью – и основательницей художественной династии. Ее дочь Марина станет известной театральной художницей, а внучка, Екатерина Левенталь – художницей фресок.
С начала 60-х Витман наконец реализует давнюю мечту о путешествиях. Крым, Сибирь, Средняя Азия, Эстония, Литва, Вьетнам, Румыния, Болгария, Франция, Италия... Не довольствуясь методами «социалистического реализма», Витман много экспериментирует, ее работы становятся все ярче, декоративнее и абстрактнее, образ, колорит и композиция становятся важнее «идеологичности» содержания. Да и на целине ее интересовал не героизм советского человека, а те широкие художественные возможности, которые предоставляла среда – цвет, динамика, обостренная индивидуальность образа.
И, наконец, после множества увлекательных путешествий осядет она вместе с мужем на Оке, близ Мурома – там, где природа вдохновляла брать в руки кисти едва ли не ежесекундно.
Ирина Витман не совершила переворота в живописи, никогда не бунтовала и не принадлежала подпольным авангардным течениям советской живописи. Но Роберт Фальк писал о ее русских натюрмортах и самаркандских мадоннах: «ее творчество овеяно французским обаянием». Витман удивительно вписывалась в художественную жизнь своего времени – всегда, каким бы ни был официальный курс и ее собственные искания. И в то же время – шла своим путем.
Витман прожила чуть меньше века – ее не стало в 2012 году, и до последних дней художница активно участвовала в выставках. Ее работы хранятся в Третьяковской галерее, Государственном Русском музее и во множестве частных коллекций в России и за рубежом.