Загадка мальчика Каспара из Нюрберга и спасенная Джинни: дети, которых растили в клетке

Каспар: юноша, которого убили за рисунки

В самом конце мая 1828 года на улицах города Нюрнберга внимание людей привлёк мальчик лет шестнадцати. Юношей его назвать было трудно – настолько детские у него были лицо и манеры. Он шёл, шатаясь, будто пьяный. Заметив, что на него уставились двое мужчин (которые, честно говоря, шли устроить небольшую пирушку), он замахал им руками.

Одному из мужчин мальчик протянул конверт с надписью «Господину командующему 4-м эскадроном 6-го полка лёгкой кавалерии. Нюрнберг». Прохожие попытались разговорить подростка, но тот не мог вразумительно отвечать. С ним явно что-то было не в порядке.
Тогда мужчины доставили странного паренька городской страже. Те, посмотрев на конверт, решили предоставить разбираться с мальчишкой тому самому командующему, которому было адресовано письмо.

Там мальчика хозяйка дома попыталась расспросить, но он со слезами повторял две фразы: «Не знаю» и «Я хочу быть кавалеристом, как мой отец». Было непохоже, чтобы он понимал смысл хоть одного сказанного им же слова. Стоял на ногах он также с трудом, а ещё – ел только чёрный хлеб с водой, отказавшись от мяса и пива, что заставило слугу предположить, что он «дикарь». Даже последний дурачок в Германии не отверг бы пиво и мясо.

В конце концов его передали снова полиции. На вопросы полицейских ответить он не смог, зато увидев в руках одного из полицейских монетку, стал повторять: «лошадка, лошадка!», видимо, приняв монетку за украшение для сбруи. Но что было удивительно, когда ему предложили перо, чернила и бумагу, мальчик уверенно вывел: «Каспар Хаузер». Ещё он сумел кое-как пересказать молитву «Отче наш».

На ночь мальчика отвели переночевать в тюрьму, выбрав ему, конечно, такую камеру, где бы он не пострадал от взрослых заключённых. Он снова с большим трудом ковылял, а внутри камеры вдруг оживился и сказал, что у него уже была такая комната. Загадок прибавлялось.

К тому времени уже были известны дети, одичавшие при разных обстоятельствах, например, оказавшаяся против воли во Франции американская девочка Мари-Анжелик – она годами скрывалась от людей и жила охотой, сначала объединившись с девочкой-африканкой. Европа успела обсудить французского «дикого мальчика из Аверона», который выживал, обворовывая огороды, не разговаривал и поразил докторов явными следами пыток.

Но Каспар Хаузер не был похож на этих детей. Он был ухожен и явно не ждал от людей ничего плохого.

Осмотревший юношу доктор сделал заключение: мальчик не был слабоумным, он был долго и насильственно лишён всякого человеческого общества и воспитания. Он был совершенно здоров, хотя по некоторым параметрам немного недоразвит: очень маленькие, словно никогда не знавшие нагрузки, стопы и ладони, никаких следов мозолей даже на подошве. Внешность для немца у него была обычная: белая кожа, голубые глаза, каштановые волосы. Кто-то явно о нём заботился, потому что на руке были следы прививки от оспы.

Что было необычным – строение коленей. Если Хаузер садился, вытянув ноги, колено словно исчезало – ноги становились абсолютно гладкими, а снизу плотно прилегали к полу в районе подколенной ямки. От яркого света у Каспара начинался сильный тик. Он не мог есть ничего, кроме ржаного хлеба, к которому можно было добавить только немного укропа, тмина или аниса. Изменение вкуса воды (если туда капали вино или кофе) доводило его до рвоты. Даже самые маленькие кусочки другой пищи, прилепленные к хлебу, он тщательно отделял.

Бургомистер Биндер также написал о загадке Каспара, а потом взял юношу под опеку. После этого Хаузер стал знаменит во всём мире. Для реабилитации и развития Каспара прилагали все возможные усилия. Не только ради него самого – людям не терпелось узнать, что же за история стоит за его появлением.

Постепенно стала вырисовываться картина детства (большей его части) Хаузера.

Сколько юноша себя помнил, он проводил всё время в крохотной каморке, где мог только сидеть, вытянув ноги, или спать, свернувшись клубочком – ни встать, ни вытянуться лёжа там он не мог. Когда мальчик хотел подвигаться, он как бы ползал по кругу, вертясь на одном месте.

В этой каморке не было ничего, кроме забитых досками маленьких окон, задней стороны печи, у которой можно было греться в холод (её топили с другой стороны стены) и отверстия с горшком в полу. Из вещей у Каспара были две игрушечные лошадки и две собачки, которых он тоже звал лошадками. Они были единственными его собеседниками, благодаря чему он сохранил некоторую способность к речи, хотя его словарный запас на момент обнаружения не насчитывал и полусотни слов. Звук собственного голоса был единственным, что слышал Каспар в своём заточении. До него не доносилось ни чужих голосов, ни пения птиц, ни лая собак – совершенно никакого шума.

Время от времени вода становилась странной на вкус, и Каспар засыпал. Когда он просыпался, на нём были чистая рубашка и штанишки, а ногти острижены. Позже Каспар узнал, что это делал некий мужчина. Этот мужчина стал влезать в его убежище с фонарём и принадлежностями для письма. Он учил мальчика писать два слова, только два слова, нужные для подписи под солдатским контрактом: «Каспар Хаузер».

Вряд ли это было настоящим именем юноши, но неизвестный человек явно хотел не только обеспечить какое-никакое будущее своему подопечному, но и находил опасным настоящее имя. Позже Каспар смог по-настоящему научиться писать и даже получил простую работу в суде, хотя полностью дееспособным не стал.

Поначалу Каспар с азартом играл в лошадки – полицейские, продолжавшие следствие, дарили их ему одну за другой. Потом он начал различать плоское и объёмное изображения и увлёкся рисованием. Оказалось, что у него – фотографическая память, так что рисовал он всё лучше и лучше. Стало ясно, что вскоре он сможет зарисовать каждое воспоминание своего детства, возможно, даже самого раннего. Слух об этом разнёсся моментально...

Возможно, именно поэтому Каспара Хаузера выманили из дома опекунов и убили в возрасте примерно двадцати одного года.

Незадолго до этого при странных обстоятельствах заболел и умер его опекун. Каспара ударили ножом четыре раза, но он умер не сразу. Его успел разыскать присматривавший за ним учитель. Ранам он не придал значения, решив, что они сделаны для привлечения внимания, и потащил юношу, браня его почём зря за непослушание. На половине пути Хаузер потерял сознание. Медицинскую помощь ему оказали слишком поздно.

На месте смерти Каспара стоит камень: «Здесь один неизвестный убил другого неизвестного». Ни настоящая личность Хаузера, ни тем более его убийцы никогда не была достоверно установлена.

Джинни: девочка, которую хотели вырастить животным

Настоящее имя этой американской девочки не известно широкой публики – его скрывают из этических соображений, ведь она до сих пор жива. Первые тринадцать лет жизни Джинни провела взаперти.

Тюремщиком стал её отец-садист, Кларк Грей Уайли. Его жена была почти слепа и во многом беспомощна, что давало возможность Уайли издеваться и над ней, и над их четырьмя детьми.

Первый ребёнок, девочка, умерла от пневмонии. Всё потому, что раздражённый её плачем отец запер её в ящике стола в гараже. Скорее всего, извлекла её оттуда мать, но она, боясь мужа, не посмела обратиться за медицинской помощью. Девочка держалась долго, два месяца, но в конце концов болезнь победила. Второй ребёнок, мальчик, вскоре после рождения захлебнулся слюной. Есть версия, что это случилось оттого, что отец не давал матери подойти к плачущему младенцу. После двух умерших детей у Кларка и его жены родилось ещё двое детей – мальчик и девочка.

В первые шесть месяцев  Джинни постоянно осматривал педиатр, и всё было в порядке. Потом её показали врачу только в четырнадцать месяцев, и педиатр заметил некоторое отставание в развитии. Это стало поворотной точкой. Отец воспользовался словами врача как предлогом, чтобы запереть Джинни одну в комнате и обращаться с ней как с животным. Он не подпускал к ней мать и старшего брата.

Единственное живое существо, которое видела с года до тринадцати лет Джинни, был упивающийся властью садист.

Весь день Джинни проводила привязанной к детскому стульчику. На ночь отец запаковывал её в смирительную рубашку и закрывал в вольере с металическими прутьями. К горшку не приучал – менял подгузники, кормил только жидкой пищей и бил, если она пыталась говорить. Сам он с ней общался рычанием и лаем, как будто желая, чтобы она научилась только «животному» способу общения. Иногда ей удавалось поиграть с пустыми катушками от ниток или висящими в комнате дождевиками. Окно было тщательно закрыто алюминиевой фольгой, и в комнате всегда было темно.

Мать, пользуясь периодами спокойного поведения мужа, пыталась уговорить его показать дочь врачу. Однажды он обещал сделать это, когда Джинни исполнится двенадцать. Параллельно он избивал жену и сына и запрещал им контактировать с семьёй жены. Побои сына становились всё более жестокими – отец бил палкой и метился при ударе в пах. В конце концов подросток сбежал из дома. Вскоре смогла уйти и мать с Джинни. Девочке было уже больше тринадцати лет, и было ясно, что отец никогда не покажет её никакому врачу.

Мать девочки была совершенно социально дезориентирована. У неё не было чёткого плана действий, и она видела так плохо, что можно удивляться, как она вообще передвигалась по городу. Она решила обратиться за помощью в учреждение, аналогичное российским службам соцобеспечения. Приехала она туда с Джинни.

Пока мама пыталась найти нужную дверь, одна из соцработниц обратила внимание на странную девочку лет, как ей показалось, шести или семи.

Девочка с трудом ходила, растопырив пальцы, и изо рта у неё текла слюна. Соцработница заговорила с матерью, и по итогам короткого разговора срочно обратилась в полицию. Против родителей Джинни (обоих!) было выдвинуто обвинение в жестоком обращении с ребёнком. Настолько жестоком, что отцу грозило тюремное заключение.

Он выстрелил себе в голову, написав высокопарную записку: «Мир никогда не поймёт», и отвечать за его обращение с родными пришлось матери Джинни... Через несколько лет она смогла снять с себя обвинения, но это стоило ей тех ещё усилий, особенно с учётом того, что после своего неудачного замужества она сама нуждалась в реабилитации и приобретении социальных навыков заново.

Изначально Джинни занималась группа психиатров, уделявших ей много внимания. Им удалось добиться некоторого прогресса, особенно прикипевшей к девочке Сьюзан Кёртис. По всем признакам можно было предположить, что изначально ни о какой врождённой умственной отсталости речи не идёт – состояние Джинни (почти полное отсутствие речи, отсутствие бытовых навыков, проблемы с моторикой) связаны с изоляцией и жестоким обращением.

Но, не закончив реабилитацию, Джинни по очереди стали передавать разным приёмным семьям. В некоторых её наказывали за неопрятность, что вызвало резкий регресс. Когда ей было восемнадцать, её ненадолго забрала мать. Джинни было хорошо с мамой, но здоровье заставило её отдать дочь обратно в систему. Через несколько лет мама смогла сделать операцию на глазах и стала снова добиваться опеки над дочерью. Увы, теперь безуспешно.

После долгих лет мытарств Джинни устроили в хорошее заведение, где регресс остановился, психоэмоциональное состояние её стабилизировали, и она живёт жизнью, в которую стараются добавлять приятные события. Она делит комнату с несколькими женщинами и почти не говорит вслух, но помнит язык жестов, которому её научили некогда её первые официальные опекуны. Ей скоро будет семьдесят лет. По её истории снят фильм «Пересмешник не будет петь».