«Драгоценный» балет Баланчина

Странная идея сделать балет о драгоценностях появилась у Джорджа Баланчина не вдруг, но по поводу. «Мысль о новом балете, в котором танцовщики олицетворяли бы собой драгоценности, зародилась несколько лет назад, когда мой друг Милстайн познакомил меня с ювелиром по имени Клод Арпель. Позднее я увидел великолепные камни в его нью-йоркской коллекции. Разумеется, я всегда любил драгоценности – все же восточный человек, родом с Кавказа, из Грузии», – так вот просто и обстоятельно отец американского балета писал об одном из лучших и самых известных своих творений.

Так же просто – «Драгоценности» – Баланчин его и назвал. Уступая в славе «Жизели» и «Лебединому озеру», этот балет выигрывает битву на других полях – именно «Драгоценности» подружили с академическим балетом мир современного гламура, и именно на этом примере понятно, как самую изысканную идею можно сделать понятной всем без исключений. Со времен премьеры в Нью-Йорке труппой Баланчина New-York City Ballet 13 апреля 1967 года балет входит в обойму самых любимых и часто исполняемых в мире.

«Драгоценности» выглядят как шкатулка с тремя отделениями – среди камней у хореографа нашлись любимцы. Три части – три разных композитора, три стиля танца и, да, да – три вида расшитых сценическими драгоценностями костюмов. Ничего, что это «всего лишь» качественная бутафория: сделанные в согласии с Баланчиным костюмы Барбары Карински невозможно улучшить, и они – такая же неотъемлемая часть балета, как хореография, музыка и свет. Танцовщицы друг перед другом воображают, во-вторых, танцем, а, во-первых, пачками – это видно при исполнении любой труппой, будь то оставшийся в записях виртуозный New-York City Ballet, элегантная Гранд-опера или танцующий «Драгоценности» прямо сейчас Большой театр (14–16 мая).

Большой ценитель драгоценностей и отец американского балета Джордж Баланчин родился в Петербурге в грузинско-русской семье, девяти лет был зачислен в Императорское театральное училище «по балетному разряду» и окончил его в самое неподходящее время – в 1921 году. В годы учебы он подрабатывал тапером на немой фильме и параллельно с работой в театре умудрился закончить Петроградскую консерваторию – благо отец-композитор и обстановка в семье тому способствовали. Но это не спасало от реалий Петрограда начала 1920-х. Георгий Баланчивадзе со товарищи, сбившись в труппу «Молодой балет», подрабатывали, где могли. Платили им в том числе ситным хлебом и полмешком крупы, но в целом обстановка к искусству не располагала. Однако судьба его баловала: в 1924-м Баланчивадзе стал «невозвращенцем» с гастролей и проснулся знаменитым уже как хореограф знаменитого Русского балета Сергея Дягилева. По совету великого импресарио он сократил свое имя на западный манер – так на свет появился Джордж Баланчин.

После заката Русского балета его помотало по Европе, но уже в статусе талантливого хореографа. Именно в этом качестве эстет и меценат Линкольн Кирстайн пригласил Джорджа в Америку. Так в 1933 году не знавший английского Баланчин оказался за океаном. Здесь он поднимал целину в самом полном значении слова. Собрать труппу из «готовых» безработных русских артистов Баланчин не мог, и он начинал с азов с девочками из богатых семей, возжелавших искусства. В результате на свет появилась «Серенада» на музыку «Серенады для струнного оркестра» Чайковского – не просто идеальный балет для артистов со слабой техникой, но еще и величайший шедевр.

«Разумеется, я всегда любил драгоценности – все же восточный человек, родом с Кавказа, из Грузии»

Потом у Баланчина будут собственная труппа – знаменитый New-York City Ballet, приглашения в лучшие театры мира и целый список блистательных балетов. Работать с ним сочтут за счастье люди из самых разных сфер. Например, директора цирков – Баланчин вместе со Стравинским ради шутки и заработка поставили в цирке балет для слонов. Или вот ювелиры, соблазнившие его нетленной красотой драгоценных камней.

Тут важно отметить феминистскую повестку. Как и многое другое, балет развивается циклами, в том числе в области гендерных предпочтений. В золотую эпоху Гранд-опера («Сильфида», «Жизель») и Русского Императорского балета («Спящая красавица», «Лебединое озеро») главной была героиня. В ХХ веке, как и прежде в ХVIII, в балете часто главным был герой. У Баланчина всегда очевидный перевес в пользу прекрасного. Так что он вполне логично разглядел в драгоценных камнях норовистые женские характеры и, так уж и быть, добавил для огранки партнеров.

В «Драгоценностях» три части, и в сюжетах они не нуждаются. Девушки-изумруды танцуют на музыку Гюстава Форе с каким-то загадочны и
элегантным шиком. Принято считать, что они олицетворяют не только изумруды, но и Париж, где Баланчин утверждался как хореограф. Танец изумрудов затейлив и предпочитает вспышкам страсти элегантную самодостаточность. «Если первая часть балета и наводит на какие-то мысли, то прежде всего на мысли о Франции, веселой и нарядной, пахнущей духами и вином». Рубины более моторны, чуточку агрессивны и берут динамикой. Балетные па здесь отточены и несутся вместе с ритмом так любимого Баланчиным Игоря Стравинского. Если публика хочет, пусть считает «Рубины» олицетворением Америки, где Баланчин стал кем стал. Автор признает, что после культурного определения рубинов это логично. И хотя драгоценностей могло быть больше, «я подумывал о вариации для сапфиров на музыку Шёнберга, но это оказалось затруднительно», третья часть становится логичным финалом автобиографии автора. Есть Франция, есть Америка и есть Россия –
ослепительные «Бриллианты» на музыку Третьей симфонии Чайковского. В ней нет ни затейливости изумрудов, ни стремительного темпа рубинов, бриллианты царственны и несуетливы в каждом медитативном жесте. Па широкие, арабески большие, обводки партнеров подчеркнуто предупредительны. «Я отказался от использования первой части, не подходящей для танца, и сосредоточился на остальных четырех – двух скерцо, медленной части и великолепного полонеза». Этот самый полонез, танец гордецов, умниц, особенных людей, венчает «Драгоценности» как великолепная корона. И как эталон академического балета – искусства бесконечно далекого от обычной жизни и бесконечно притягательного. Как драгоценности.