Карл Лагерфельд: кутюрье в футляре

 Казалось бы, уж ему-то, такому успешному, наглому и бойцу, каких поискать, кого опасаться? Это его все боятся, его обидных колкостей. А он всё равно до зубов вооружён, точно на войну собрался. Не умеет отвечать на вызовы? Или прячет чего? Тайны какие, скелеты? И ведь профессию себе подобрал соответствующую..

Что же его так напугало?

Пару-тройку опасных для душевного здоровья людей он за жизнь, конечно, встретил. И номером первым оказалась его собственная мама. Брат Карла рано умер, сестра была больна, и мама Элизабет объяснила будущему кутюрье, зачем тот родился на свет − чтобы выжить! Рецептура выживания оказалась суровой.

«Я не играл с другими детьми. Мне на них было наплевать. Я почти не ходил в школу. Моей главной проблемой было то, что я безумно скучал, потому что хотел вырасти. Моё детство тянулось бесконечно. От того момента, когда мне было восемь, до того, когда мне исполнилось восемнадцать, казалось, прошло сто лет. Сегодня родители слишком много занимаются своими детьми. Они слишком заботливы. Дети должны сидеть в углу. Я в детстве всё время сидел в углу, читал или рисовал. Но я сидел там по собственному желанию. Я ничего другого не хотел делать»

Карл Лагерфельд

Но, похоже, кроме угла, вариантов не было.

«Я, к сожалению, слишком умна, чтобы вести с тобой беседы, так что дотягивайся до моего уровня. И сказки на ночь научись читать сам!» − разъяснила мама.

К семи годам Карл знал английский, французский, хорошо писал и рисовал. Рисунком тоже посоветовала заняться мама − это занятие не производило столько шума, как фортепьяно. Когда в шесть лет ребёнок прикипел к тирольской шляпе, Элизабет объявила, что в таком виде он похож на старую лесбиянку. С подростковым отрывом насчёт покурить справилась одним хуком: «У тебя слишком некрасивые пальцы». В общем, мама не давала сыну расслабиться. В родном доме было опасно, как в джунглях, зато там Карл научился и защищаться, и нападать, и прятаться, и соответствовать самым невероятным требованиям.

Естественно, что, как только появилась возможность покинуть родительское гнёздышко, Карл рванул подальше от мамы-ведьмы с самолётом вместо помела, которым она лихо управляла. Но сын не был ею забыт − Элизабет из принципа не посетила ни одного его показа. Да и он ещё долго жил под её сенью.

После первого успеха с моделью пальто на состязании, которое Лагерфельд выиграл, разделив лавры со своим вечным соперником и однокурсником Ивом Сен-Лораном, его взяли на работу к самому Пьеру Бальмену. Там-то он и создал коллекцию платьев с запредельными декольте. «У нескольких чёрных коктейльных платьев было такое декольте, что даже некоторые журналистки ахнули», − констатировала пресса. Впрочем, Карл и на спинах напластал вырезов, о которых в 50-е никто помыслить не мог. А всё потому, что из этих платьев он на самом деле вырезал букву «К» (Карл). Чтобы именно «К» закрывала женское тело, а вовсе не платье.

Спросите, при чём здесь мама? Но ведь именно ей следовало знать, «кто на свете всех милее, всех прекрасней и белее…». Мама-стерва − отличный стимул для подвига. Ведь когда человек что-то своей жизнью доказывает, значит, есть кому доказывать. Значит, кто-то дал ему такого пинка, что удара хватило на мировой захват. И если есть аргументы в пользу жёстких методов воспитания, то судьба Карла Лагерфельда как раз из них. Конечно, кутюрье брал реванш за детство, проведённое в углу, но обид на маму у Карла нет. В его конкретном случае унижения и беспощадная муштра родили силу и перфекционизм. Элизабет вылепила себе сына, который теперь охотно лепит её. Ведь цитатник мамы − творение Лагерфельда.

Это она, продвинутая Элизабет, году эдак в 46-м в ответ на вопрос, что такое гомосексуализм, сообщила десятилетнему ребёнку, что в этом нет «ничего особенного: некоторые рождаются блондинами, некоторые − брюнетами, а некоторые – геями». Даже если тут чего и наврано, то опять же с уважением к мудрой маме.

В общем, едва выпутавшийся из пелёнок кутюрье закончил Парижскую школу дизайна и принялся всех удивлять. Первое, что всех поразило, − это его плодовитость. Фамилия Лагерфельд переводится как «поле», «пашня» или «посевные площади».

Сообразно фамилии Карл в 20 лет стал главным дизайнером в Доме Жана Пату и выпускал по две коллекции в год, но через пять лет этого ему показалось мало, и маэстро начал сотрудничать с множеством итальянских и французских Домов моды одновременно, причём для каждого делал абсолютно новое. Он придумывает юбки-брюки, меховые манто, изобретает шляпки, спускавшиеся на щёку и поэтому называвшиеся «пощёчина», он одевает Элизабет Тейлор, Джину Лоллобриджиду, как позже будет одевать принцессу Диану.

Он сотрудничает с «Fendi» и «Chloe», создаёт коллекции высокой моды и одновременно выпускает свою линию прет-а-порте – «Karl Lagerfeld» и более дешёвую одежду в спортивном стиле «KL». Его обуревает жажда сделать всё, добиться успеха везде, проявить себя во всём. В нём обнаруживается счастливая способность всем нравиться. Он человек «чего изволите?». Человек-оркестр и человек-хамелеон: «Когда я работаю для «Fendi», я совершенно не тот человек, который сотрудничает с «Chanel» или выпускает линию «KL». 

Лагерфельд так всеяден и универсален, что его приглашают делать костюмы для постановок в «Ла Скала» и на Зальцбургском музыкальном фестивале. Пройдёт время − и ни одна престижная тусовка, а также солидная рекламная компания не сможет обойтись без Лагерфельда. Он окажется не только плодовит, но и вездесущ.

«Умывальников начальник…»

 Карл любит выходы на публику. Они по-маминому эффективны − он кого-нибудь обижает. Нарушает библейскую заповедь «не суди» и судит так, что жертвы только что волосы на груди не рвут. То объявит, что певица Адель слишком пухленькая, и Адель в панике мчится худеть. То обрушится на свадебную церемонию принца Уильяма и Кейт Миддлтон.

«Люкс - это не противопоставление бедности, это противопоставление вульгарности»

Карл Лагерфельд

Всё это он делает, чтобы бросились за объяснениями − он ведь не прочь вступить в перепалку: «Я не хотел быть злым. Но я же не слепой… Женщины выглядят хуже мужчин в своих платьях ярких цветов, в странных шляпах, со своими дурными пропорциями, короткими юбками, большими ногами».

На сестру Кейт Миддлтон Пиппу «лучше смотреть со спины». И мама сестёр куда сексуальнее обеих дочерей. Расшифровывается пассаж элементарно: те, кто этих дам одел, – калеки безрукие. В общем, знайте, куда обращаться, чтоб не позориться.

Некоторые обращаются заранее, не ожидая, пока прилетит. Когда Лагерфельда попросили сделать костюмы для Кейт Бланшетт, начинавшей сниматься в фильме Вуди Аллена «Синий жасмин», то уже через два дня, несмотря на то что дело происходило в разгар Недели моды, он прислал два жакета с запиской: «Для Кейт я сделаю всё». Ещё он ужасно обходителен с Леди Гага. Встретив её на светском мероприятии, стремительно организовал фотосессию, а потом прислал сумку с логотипом Chanel, на которой поместил их совместное фото. Леди этот месседж моментально расшифровала, выставила сумочку в Интернете, и на страничку зашло 53 миллиона человек. Хорошая девочка…

Коллеги и критики моды, естественно, за такие выходы с «цыганочкой» Лагерфельда терпеть не могут и натурально обзывают «жабой». Потому что кто, в конце концов, дал ему право глумиться над чужой работой и подменять критиков?

Мастеровитый Азеддин Алайя как-то съязвил, что Лагерфельд портновских ножниц и не нюхал, а всё порхает, как мотылёк, с одного билборда на другой, аж смотреть противно. Но ради объективности заметим, что сам Алайя, к примеру, не нюхал кутюрных расписаний. Работает с восточной ленцой и по вдохновению, а так, чтобы по двенадцать коллекций в год, − это пусть немцы пашут. Но не нам судить творцов…

Никто не умеет возбудить коллег лучше Карла. Да и неколлег тоже. Феминистки, к примеру, особи влиятельные, и именно поэтому Лагерфельд им дерзит − выпускает на миланском показе стриптизёрш в комплекте с порнозвездой, и главному редактору «Vogue» приходится, фыркая, покидать зал. Защитники животных обливают краской шубы из натурального меха, и Лагерфельд тут так тут − берётся за меха, а в ответ на обвинения заявляет, что «звери всё время убивают людей, почему же мы не можем их убить?».

Экологи, правда, поинтересовались, когда он в последний раз видел, чтобы соболь или кролик убил человека, но наш герой только в морщины посмеивается и продолжает искусно подтравливать особо чувствительных. Спросите, кто назначил его судьёй? Кто позволил выносить приговоры? Никто. Высокая самооценка − вот кто. Всегда считал себя гением − вот и весь секрет.

«Женщина, лишенная вкуса, даже в стильном платье будет выглядеть безвкусной»

Карл Лагерфельд

Когда-то в далёкие времена жюри из Кристиана Диора, Юбера де Живанши и Пьера Бальмена присудило ему первое место за пальто, а дальше он сам стал «мочалок командир». При этом он ведь и правда не злой − это просто работа… Как «человек в футляре» у Чехова всегда сверяется с циркулярами, так и Лагерфельд играет исключительно по правилам. Они элементарны: цепляйся за селебритиз, те возьмут на абордаж, и с ними ты не будешь забыт.

Дразни гусей, что потолще, − и соберёшь урожай. Впрочем, скандалы ведь не главное. Это так, для интриги. Лагерфельд даже извиниться готов: и цитату из Корана взял якобы случайно, полагая, что это любовное стихотворение, и с экологами может согласиться и перейти на искусственный мех. Укусить, отбежать в сторону и нацепить чёрные очки − это тактика такая. Это жизнь джунглей, опасная и полная поединков. Задираемся, убегаем и быстро меняем окрас. Сколько он их уже сменил? И почему сейчас вечно в одном и том же?

Секрет футляра

 Никто не рождается с напудренным седым хвостиком и в очках − всё приобретается. Человеку изменчивому и многогранному трудно остановиться на одном стиле. И мода этому прекословит, и сама жизнь. Лагерфельд всегда «хамелеонил»: в 60-е носил длинные волосы, гавайские рубашки и приветливо улыбался в объектив, в 70-е качал мышцы и демонстрировал мускулатуру на пляжах. На фото Хельмута Ньютона у него борода до глаз, какие только на Кавказе встретишь. А потом вдруг явился вполне бритый, полный человек в солидном пальто. И чем ближе к 80-м, тем чаще на фото проступал нынешний «человек в футляре».

В какой-то момент Лагерфельд собрал волосы в хвост, как это делали в конце 70-х стареющие рокеры и хиппи, надел чёрные очки и перестал снимать их на людях. «Очки, − заявил он, – это моя паранджа. Я немного близорук, а когда близорукие люди снимают очки, то они становятся похожи на милых маленьких собачек, которые ждут, чтобы их забрали из приюта». На журналистку, которая попросила на время интервью снять очки, Лагерфельд свирепо огрызнулся: «Я же не прошу вас снять лифчик!» Очки маэстро, конечно, куда концептуальней банального лифчика.

Чёрные очки − это сигнал «стоп». «Но пасаран». Дальше − тайна, загадка, кокетливое молчание. Всё-таки Лагерфельд живёт в личных джунглях, где овцам прям беда, и нужна защита, мимикрия. Спрятаны руки, горло, глаза − то, чем маэстро работает, то, что выдаёт его возраст и суть. Руки у него не то в рокерских, не то в байкерских перчатках с отрезанными кончиками пальцев − так удобнее работать, а горло закрыто высокими крахмальными воротничками.

В центре Лондона есть улочка, на которой располагается фирма «Hilditch&Key». В этом укромном местечке нет толп туристов, не бывает распродаж, здесь, начиная с XVIII века, одевают аристократов и членов британской королевской семьи, а в парикмахерских по-прежнему завивают усы. Из этого заповедника, где продают ваксу для усов и шляпы для охоты на оленей, и доставляют рубашки с высокими воротничками одному из самых модных кутюрье.

Были, конечно, времена, когда Лагерфельд не посыпал волосы сухим шампунем, который делает их белоснежными, не носил узкие джинсы с сапогами и белые сорочки, а Интернет не засоряли вопросами, почему Лагерфельд всегда одет одинаково. В того, каким знаем его мы, Карл превратился после встречи с ведьмой номер два, или любовью всей его жизни.

Звали того Жак де Башер, был он истинный денди с лицом, словно выписанным самой тонкой из кисточек Веронезе, и ненавидели его все. Один поперечный Карл его любил. Башер вначале обидно ушёл от него к Иву Сен-Лорану, а в 1989 году умер от СПИДа. С тех пор на вопросы о личной жизни Лагерфельд отвечает скупо, но красиво: «Моя любовь в могиле. Больше мне сказать нечего». Во время этой драматической лав-стори Лагерфельд и превратился в солидного седоватого дядьку − с любовью, как говорится, не шутят. Друг был оплакан, тема закрыта, и Карл принялся поднимать себя из руин. Вначале прикрывал пополневшие щёки веером, то есть прятался, но как-то примитивно.

А вот потом начались настоящие индейские прятки – ему захотелось носить одежду Эдди Слимана, а тот, как назло, продуцировал только узенькие джинсы и приталенные пиджачки. Лагерфельд призвал диетолога, повара, и через тринадцать месяцев скинул 42 кг. С начала диеты не съел ни кусочка сахара, ни крошки хлеба, только по 25 граммов жира по утрам, чтобы кожа не сохла, и бокал красного на ужин. До сих пор он следует этой диете.

«Я никогда не прикасаюсь ни к сахару, ни к сыру, ни к хлебу… Мне нравится только то, что мне разрешено. У нас в студии лежат тонны еды для сотрудников, но мне кажется, что все эти продукты пластмассовые. Мне и в голову не приходит, что человек может положить такие вещи в рот. Я похож на животных в лесу. Они не прикасаются к тому, чего не могут съесть»

Карл Лагерфельд

И вот с началом нового тысячелетия миру был явлен новый Карл Лагерфельд – лишившийся возраста, бесповоротно укрывшийся за очками, в своём коконе-панцире-футляре. Аксессуары меняются – появляются цепи, пряжки, украшения на галстуке, но основа уже пятнадцать лет остаётся неизменной – чёрно-белая гамма, джинсы, сапоги, очки, напудренные волосы и крахмальный воротничок. И диетолог, и пациент недурно заработали, продав около миллиона экземпляров книги о диете модельера. Это и есть высокая результативность − и новый образ, и деньги, и любимое книжное дело в одном флаконе.

Как упавшая кошка, он перевернулся в воздухе и приземлился на четыре лапы. Поистине живуч Карл Лагерфельд, и многорук, и хитроумен.

…и «Шанели» командир

Но главный подвиг Геракла звучит так: «В 80-е годы Карл Лагерфельд вдохнул новую жизнь в стены Дома «Chanel», вернув ему статус культового бренда». 

Кто бы спорил. «Chanel» в 80-е едва дышала на ладан, а её неспешные владельцы уже лет эдак тринадцать искали то ли живую воду, то ли заклинателя помирающих змей. Мадемуазель, надо думать, грустила, наблюдая с небес, как её верный пёс загибается, питаясь исключительно парфюмом «№ 5». Но тут явился наш сеятель полей. Он умел справляться со стервами, даже лаврами увенчанными. 

Самое в этой истории интересное, конечно, не то, что он сделал, а как. 

Про Лагерфельда уже было известно, что, где бы он ни работал, он всегда действовал в рамках фирменного стиля. С сохранением, как выражаются критики, ДНК модной марки. Когда в 83-м году Лагерфельд разместился в кабинете с двусмысленной табличкой «Мадемуазель» и стал обладателем чужого наследства («Не такого уж и большого, как это может многим показаться», – прокомментирует он позже), было непонятно, что с этим добром делать, потому что в комплекте к нему прилагались незыблемые правила Коко. 

Мадемуазель стойко ненавидела то, что вводила в моду не она. Предала анафеме сюрреализм в одежде (эту живопись в моду протолкнула отважная Эльза Скиапарелли), запретила большие сумки, заклеймила мини, заявив, что самое некрасивое место на женщине − это её колени (тоже ведь у кого как – коленки бывают вполне умильные), и с негодованием отвергла деним.

Лагерфельд недолго созерцал эти непроходимые заросли. Не стал мучить себя вопросами, зачем девушкам огромные сумки: носят − значит, так им и надо, и, уж конечно, не стал спорить по поводу мини, которые якобы совершенно не нравятся мужчинам. Задним числом он объяснял это доверчивостью 80-летней женщины и деликатностью её собеседников, которым неловко было сознаться даме в летах, как приятно поглазеть на девичьи ножки… 

Но это было потом, а в решающий момент Лагерфельд по правилам джунглей вооружился мачете и принялся рубить непроходимый бамбук. «Ай!» − хором завопили поклонники Шанель и блюстители стилей и ещё много раз потом повторили свой «ай-ай-ай». Обесчестил. Надругался. Убийца. Можно, конечно, и так назвать Лагерфельдовы реформы − в ход пошли сюрреалистические каблуки-пистолеты, приглянувшиеся Мадонне, на показах запорхали девочки в мини-платьях, мини-юбках и мини-шортах, самых «насущных вещах двух последних десятилетий», как почему-то пишут. Ну и конечно, щедро расцвёл деним: джинсы синие, джинсы чёрные, белые, коричневые, и все в комплекте с жакетами Шанель и белым жемчугом. 

Знаковые детали Дома «Шанель» Карл объявил нотами, а музыка отныне будет его. Лагерфельд помнил слова Мадемуазель о том, что мода умирает, а стиль вечен и развивал её стиль «в предлагаемых обстоятельствах». Он использовал её канты, металлические пуговицы, цепочки в сочетании с брючными костюмами и твидовыми пиджаками. Позже появились джинсовые костюмы от «Шанель», кожаные куртки от «Шанель» и даже кроссовки − всё искусно стилизованное и ладно пригнанное ко времени перемен. В 90-е годы коллекции маэстро воспринимали как недобрую пародию. Но Лагерфельду понадобилось всего несколько лет, чтобы дать понять, кто настоящий наследник Мадемуазель.

После трёх лет неистовых трудов и безудержного креатива, в 86-м, он уже получил в награду за коллекцию «Chanel» «Золотой напёрсток». После главного подвига Карл совсем воспарил, расцвёл и принялся плодить идеи в промышленных количествах. Пяток − для Дома «Chanel», пара-тройка − для «Fendi». При этом процветает и собственная коллекция. Продаётся только в Интернете. 

Лагерфельд, как он сам заявляет, обладатель трёхсот айпадов и четырёх айфонов, но он никогда не выходит в Интернет, не хочет видеть себя ни по телевизору, ни в сети − опасается «лишиться спонтанности». На телефонные звонки он почти не отвечает − он же не обслуга, которой можно в любой момент позвонить. «А коллекция для Интернета − это современно». То, что продаётся в сети, куда демократичнее. Хотя тоже продукты жизнедеятельности человека-оркестра. 

У него стилей – как жён у Али-Бабы. Много. Он богат на идеи и любит балансировать на грани между высокой модой и прет-а-порте. Когда-то его за это упрекали, теперь – восхищаются. За пределами моды Карл тоже многостаночник. 

Он устраивает выставки своих и чужих фотографий, снял несколько фильмов и проиллюстрировал сказку Андерсена. Догадались какую? Конечно, про короля, который на поверку оказался голым. Про профессию неловких кутюрье, которых порой даже пиар не спасает. 

Ещё он выпускает духи, рекламирует мороженое и автомобили «Фольксваген». Франко Дзеффирелли попросил его сделать костюмы для одного из самых роскошных своих фильмов – «Каллас навсегда». И ещё Лагерфельд, когда-то заявивший отцу, что он лучше умрёт от холода, чем будет ходить в том пальто, которое ему не нравится, по просьбе французской инспекции дорожной безопасности снялся в жёлтом жилете с катафотами под слоганом:«Он жёлтый, он уродливый, он ни с чем не сочетается, но он может спасти вам жизнь». 

Ещё маэстро выпустил линию часов и сделал иллюстрации к биографии Коко Шанель. Для рекламы мороженого соорудил в номере отеля ковёр, тумбочки и скульптуру из десяти с половиной тонн шоколада, а потом занялся редизайном люксовых номеров в одном из самых роскошных парижских отелей. 

В течение двенадцати лет он реставрировал замок в Бретани, возродив в нём всё, вплоть до дверных ручек XVIII века. И самолично переделал свою виллу в Монте-Карло в стиле Людовика XVI. Он не брезгует никакой работой, будь то розовый кейс для хранения бутылок шампанского «Дом Периньон» или коллекция одежды для Барби и Кена. 

Он делает фарфоровые куклы с Карлой Бруни (чего не сделаешь в хорошей компании!) и проектирует интерьер и экстерьер пассажирских вертолётов, выпускает коллекцию стальных сейфов и разрабатывает проект искусственного острова неподалёку от Дубая, ну а в свободную минуту может переключиться на дизайн бутылки кока-колы. Пить её, он, правда, и под расстрелом не будет.

Задумаешься над этим списком, и станет даже немного грустно. Загадочна эта постоянная жажда участвовать во всём подряд и производить всё, что угодно. Так люди обычно спасаются от одиночества. 

Список причуд

И за всем шумом, блеском, кипением, где же сам Лагерфельд? Кто он? Где его собственный неповторимый стиль? Даже неспешный его антипод Азеддин Алайя заработал себе титул, став в 80-е «королём стрейча». А Лагерфельд кто?

Титула у него нет, есть только постоянный эпитет «железный», да и тот относится скорее к личности, а не к продукту. Что сделал Лагерфельд конкретно в моде? Ну, Дом «Шанель» реставрировал, ну, ещё кучу Домов осчастливил, сохранив их ДНК. 

Карл дико трудолюбив, спит не больше четырёх часов в сутки, ежегодно создаёт по шестнадцать коллекций, около двух тысяч пятьсот моделей в год, а ежедневно по семь нарядов. Он бесспорный трендсеттер − покажет коллекцию вечерних платьев с кроссовками, и все мигом скинут шпильки. 

Он талантлив, но одежда Лагерфельда – это смешение стилей, игра с пропорциями, пародирование классики. Он умело подделывает почерки известных дизайнеров. Когда-то он вывел на подиумы эстетически провальные вещи: юбки-брюки, леггинсы, юбки или платья поверх брюк, огромнейшие плечи… Как и другие кутюрье, впрочем. И где же его собственное лицо? Неужто король и правда голый, а сапожник без сапог? Может, он крошка Цахес, пробавляющийся чужими талантами, стилизатор без стиля?

История рассудит, ибо путь Лагерфельда не завершён, да и конца ему не видно.

Бывают люди с невероятной продуктивностью. Типа писателя Дюма-отца, к примеру. Про таких обычно шепчутся, что на них «негры» пашут… Ну, пашут, конечно, что не отменяет их собственной результативности. Они похожи на волшебный горшок из немецкой сказки − ему один раз сказали «вари», и вот уже улицы и дома погребены под кашей. Унять эту стихию не представляется возможным. Это поток энергии, который принимает всевозможные формы, иногда причудливые, но не в случае Карла Лагерфельда. 

Все его хобби работают как составляющие одного-единственного образа. И это образ, во-первых, интеллектуала. Мир давно оповещён, что первыми серьёзными книгами, прочитанными Карлом в детстве, были «Война и мир» и «Будденброки» Томаса Манна. Сегодня у него дома библиотека из трёхсот тысяч томов, которые он якобы все прочёл.

«Шварценеггер качает мускулы, а я качаю мозг», − говорит этот человек, сорок лет назад гордившийся своей мускулатурой. Он не способен любить пассивно или созерцательно − только энергично. И с книгами дело обстоит именно так. Сначала Лагерфельд открыл в Париже книжный магазин, где продавались книги, посвящённые искусству, моде, дизайну и фотографии. Потом создал собственный издательский дом. 

Среди выпущенных им парфюмов есть удивительные духи «Paper Passion» с запахом типографской краски, которые продаются в коробке в форме книги. «Красивая бумага, − уверяет он, − является самой роскошной вещью для меня. Я без ума от неё почти на физическом уровне. Существует нечто чувственное в прикосновении к идеальной бумаге». Книги, казалось бы, хобби в чистом виде − лежат, пылятся, никому не мешают. Хочешь − нюхай их, хочешь − читай. Но не в случае Лагерфельда.

Он готовит издание 12-томного собрания сочинений Ницше и, как всегда, вплетает в дело интригу: «Я готовлю к публикации двенадцать томов Ницше, потому что один человек прислал мне их. Их нашли непонятно где. В этих томах все его труды, а на полях – заметки, написанные его рукой». Идея понятна. Ведь сверхчеловек Ницше − это, собственно, и есть наш герой с плёткой для женщин и экспансией, каких поискать. 

Но не забудем о рецептуре джунглей − где экспансия, там и защита. Вот, к примеру, ещё одна большая любовь Карла − любимая кошечка Шупетт, на которой он, по собственным словам, с радостью бы женился. Странно, до каких степеней она очеловечена. К кошке приставлены двое горничных, раз в десять дней она посещает ветеринара. Сам Лагерфельд, как мы знаем, никогда не выходит в Интернет, но у Шупетт есть «Твиттер» и несколько десятков тысяч фолловеров, а также более тысячи друзей на «Фейсбуке». Что это, спрашивается, за извращение? А вот и нет, не извращение. Кошка многофункциональна, как и сам Карл.

Во-первых, она семья Карла в отсутствии реальной. Во-вторых, ей делегирован Карлов нарциссизм. Она идол, как, впрочем, и умершая мама, им обеим всё позволено. Кошка владеет айпадом и с радостью играет с его иконками. Шупетт может даже баловаться пультом управления самолётом – вот она, любовь на грани смерти. Ну и разумеется, «если звёзды зажигают», значит, прагматика тоже имеет место быть − для Шупетт Лагерфельд создал вязаную шапку с кошачьими ушами, шерстяной шарф, кожаные митенки, чехлы для айфона и айпада, ключницу, сумки в своей любимой чёрно-белой гамме, и всё с кошачьими усами, и всё прекрасно продаётся. 

Все хобби и привязанности Карла отлично комбинируются с делами и деньгами. Всё стильно и красиво. Шупетт − это ведь не стадо беспородных кошек, подобранных из жалости, нет, она единственная и неповторимая, как и сам Карл. Это его суррогат и замена, она же защита. Сам Лагерфельд не снизойдёт до Интернета, а кошка пусть контактирует. Это демократично. 

Всё в жизни Карла пронизано щедрым чувством любви к себе. Лагерфельд экстраполирует себя во всех видах и форматах: то в виде плюшевого мишки, две тысячи пятьсот экземпляров которого были вмиг раскуплены, несмотря на цену в полторы тысячи долларов, то на значках, рубашках, футболках, то в виде «Karl Lagermouse» − «лагермышей» и «Karl Lagerfelt» – маленьких войлочных куколок, которые можно надевать на палец. Так разнообразно он полирует свой образ, ибо только отточенный, доведённый до совершенства и разнообразный Лагерфельд хорошо продаётся.

Кутюрье чистой воды

Лагерфельду удаётся всё, он один из самых знаменитых людей на земле. Как сам жалуется: «Во всём мире нет такого места, куда я мог бы пойти. У всех есть фотоаппараты, начинается щёлк-щёлк-щёлк, и я превращаюсь в куклу, в марионетку, в Микки-Мауса из «Диснейленда», с которым могут играть дети. В Японии они меня трогают. Японки щиплют меня за зад, и мне приходится говорить им: «Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне. Человека моего возраста неприлично щипать за зад! И поэтому я должен всегда закрывать глаза, потому что кто-нибудь может облить меня химикатами, как это было с моим школьным учителем французского языка, которому жена плеснула в лицо кислоту. Нет такого места в мире, где я мог бы спокойно перейти улицу, где я мог бы зайти в магазин. О, это просто ужасно!.. Но вообще-то мне это нравится. Это лестно и забавно».

Вот такое странное существо − этот Карл Лагерфельд. 

У него «ужасно» и «забавно» вместе, и это не противоречие, он и вправду то боится и прячется, то нападает и ликует, то всё вместе. Он бы и не был таким многостаночником, если бы не испытывал сложные эмоции. И это не фокус, это организация психики. С одной стороны, он делает всё, чтобы воссиять, потом кокетничает, что, мол, и на улицу не выйти. На самом деле вся эта врождённая пестрота − как окрас у птички с сотней оттенков серого. Её-то он и организует в монохром, с ней и работает. 

Лагерфельд − железный логик, стиль его непоколебим, имидж тоже. Как всякий властный человек, он не терпит, чтобы кто-то – фотограф ли, журналист ли − выстраивал его образ. У него всё под контролем. Что хочу – покажу, что хочу – спрячу. Тем, кто умеет читать взгляды или жесты, остаётся нервно курить в сторонке – с Лагерфельдом этот номер не пройдёт. Не поймаете! Ошибётесь! О нём может говорить только он сам. 

Он однажды и сказал: «Можно сказать, что внутри у меня четыре разных человека. Может быть, у меня вообще нет личности, а может быть, у меня их несколько». Гадайте, ребята, кто перед вами – четверо или ноль. И это не шизофрения − это просто порода людей-трансформеров. Они всегда были, просто теперь мы больше о них знаем и можем описать. 

Человек-трансформер может напоминать кого угодно. Пашет, как немец, лелеет свои ощущения, как человек Востока, наслаждающийся запахом бумаги, одевается, как лондонский «красавчик» Браммел, безумствует, как герои сказок Гофмана, и дерзко осаживает герцогинь и принцесс. Исповедует нарциссизм, спасается от одиночества кошкой, обожает реликты всевозможных Людовиков. Всё исполняет с блеском перфекциониста, ему поклоняются, ему завидуют, и он не может жить без славы. 

Потрясающе результативен, очень прагматичен, характер сильный, нордический. А что он прячет под жёстким панцирем? Да неважно что. Вернее, важно, но не слишком интересно, ибо то же, что и все. Невесёлое детство, обманутую любовь, преклонный возраст. Исходники всё те же, а выход куда оригинальнее. Главное, что Лагерфельд − человек отточенной формы и ускользающей сути. Не всем же быть светилами мысли, кому-то приходится и за форму отвечать. И вот в этом смысле Карл Лагерфельд воистину эталонный метр. Образец на все века. Человек, который форматировал, форматировал и, наконец, отформатировал. 

И себя, и Шанель, и мир моды, и даже кошку свою. Показал всем, что такое Кутюрье чистой воды. У каждого времени свои кумиры, и от Карла нам не отречься, ибо он, конечно, идол эпохи потребления. По нему будут изучать наше время. Потому и выглядит он незыблемо, как памятник. Потому что нас, пусть и не всех подряд, отразил и обобщил. Всю нашу потребительскую сущность в её разнообразии и ненасытности. Именно её он и завернул в оболочку универсального стиля − стиля для всех и ни для кого лично.