Как Керенский совершил «политическое самоубийство» и «разбазарил» свой авторитет
Роль вождя и народного трибуна Керенскому нравилась, он ею упивался. А публика поверила, что пред ними реальный вождь, который спасёт страну в момент страшных испытаний, он ей казался всемогущим.
Но на смену «эпохе надежд» весны и начала лета 1917 года пришли тоскливая безнадёжность и отчаяние осени. Вместе с надеждами таял и авторитет Керенского – недавний кумир стал объектом насмешек. Керенского к тому моменту иначе и не называли, как «главноуговаривающий». В одночасье всем стало ясно, что их кумир – вовсе не гениальный человек, а лишь способный произносить красивые слова. Теперь некогда обожавшая его аудитория встречала Керенского свистом и шиканьем. Рубежом политической карьеры Керенского стало противостояние с Корниловым, которого сам же выдвинул в своё время, понимая, что решающая роль в важнейших событиях – за солдатской стихией, а победитель – тот, кто направит её в нужное русло. Но из ревности к популярности Корнилова, затмившей его собственную славу, Керенский сделал все, чтобы дискредитировать и убрать этого человека со своего пути. Одного он не учёл – именно с Корниловым теперь были связаны надежды на спасение страны и возрождением порядка.
Своими действиями против него Керенский оттолкнул традиционных сторонников – интеллигенцию и мелкую буржуазию, и предоставил карт-бланш большевикам. Из-за неверных декретов и распоряжений Керенского ускорились все негативные процессы. Осложнилась ситуация на фронтах, армия разваливалась, процветали дезертирство, мародёрство и бандитизм (выпущенных из тюрьмы по амнистии председателя Временного правительства преступников иронично называли «птенцами Керенского»); деньги обесценились (из-за нехватки бумаги и дороговизны изготовления защищённых купюр печатались, так называемые, «керенки», которые легко можно было подделать); иссякали запасы продовольствия и приближался голод.
Мечта об актёрской карьере и страсть к переодеваниям – как Керенский «реализовывал» себя в жизни
Любимый сын, гордость и надежда фамилии, Керенский был хорошим учеником и студентом – он хотел оправдать ожидания. Но постепенно из-за этих особых родительских надежд на его блестящее будущее у Керенского развилась черта характера, которая потом часто определяла его поведение. Он паталогически любил находиться в центре внимания. Когда им восхищались, когда его хвалили, он просто оживал, становился ярким, энергичным, талантливым и искромётным. Если же настрой аудитории был враждебным, он быстро выдыхался и терял силы. Однажды в письме к родителям он назвал себя «актёром императорских театров» – это было в четвёртом классе гимназии, когда Керенский однозначно видел себя в будущем артистом или оперным певцом. Он тогда ещё не знал, на какой масштабной сцене будет актёрствовать.
Впервые выйдя на сцену студенческого театра, Керенский испытал то чувство, которого ему всегда будет мало – власть над публикой. Ему нравилось испытывать ощущения, характерные для последней минуты перед открытием занавеса – готовая взорвать изнутри нервная энергия. Но подался Керенский не в искусство, а в юриспруденцию – стал адвокатом. Позже, распознав в себе политические амбиции, Керенский брался только за соответствующие этому направлению дела (пламенные речи, подробные газетные отчёты и всероссийское признание – вот что сулили политические процессы).
Добившись всеми правдами и неправдами определённой известности в адвокатских кругах, Керенский выбивается в депутаты государственной Думы. Но и это не было пределом его мечтаний. Керенский метил на самый верх и желал стремительного взлёта к конечной цели – народный трибун. И его звёздный час пробил – 17 февраля 1917 года он за один день из политика, который был известен лишь в ограниченных кругах, стал фигурой крупного масштаба, а его популярность только возрастала с каждым днём. Началось все с того, что в этот день на улицу с оружием в руках вышли взбунтовавшиеся полки лейб-гвардии – Волынский и Литовский. Происходило это на фоне роспуска парламента. Думцы создали Временный комитет «для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями». Керенский, не имевший до того момента особого влияния в думской среде, оказался единственным, кто понял, что законы теперь устанавливает улица, и все решают изменчивые симпатии толпы.
Когда к Таврическому дворцу подступила толпа бунтующих, Керенский заявил, что готов выйти к ним и объявить о готовности Временного комитета возглавить движение. После слов Керенского, сказанных с подчёркнутой решительностью в голосе, у присутствующих не осталось сомнений, что он знает, что делать и готов действовать без колебаний.
Керенский стал связующим звеном между двух образовавшихся органов (Временного думского комитета и Исполнительного комитета Совета рабочих депутатов), претендовавших на верховную власть. Он в тот момент стал просто незаменимым для них. В эти февральско-мартовские дни всех захлестнула эйфория ожидания близких перемен, но подспудно в сознании людей нарастало ощущение, что произойдёт что-то страшное. Все ожидали лидера, способного совершить чудо, и эти надежды стали отождествляться с Керенским. Именно у Керенского оказались необходимые качества и достоинства, чтобы в тот момент воспарить до роли вождя. Он умел и любил нравиться, был артистом и конъюнктурщиком до мозга костей. В бытность свою депутатом он был одет щеголевато, по последней моде. В революцию облик его радикально изменился – он стал носить чёрную, придававшую ему пролетарский вид тужурку со стоячим воротником. После вступления Керенского на должность военного министра он стал носить короткий френч английского образца, а его бессменным головным убором стала кепи с высокой тульёй. Военный министр, он в своей одежде без знаков отличия выглядел лицом гражданским.
Почему Керенского называли «Александра Фёдоровна»?
Керенский стремительно терял свой авторитет, многое в нем теперь раздражало обывателей. О нем ходили разные слухи один нелепее другого, а он своим неосмотрительным поведением только подогревал их. Ему показалось как-то, что его росчерк напоминает подпись императора Александра III, и он сказал об этом вслух, после чего к нему пристала кличка «Александр IV». Он пользовался исключительно автомобилями из царского гаража, а для дальних поездок – литерным императорским поездом.
Заседания Временного правительства он проводил в Зимнем дворце, там же жил, приспособив одну из комнат под свой кабинет – поползли слухи, что он спит в кровати императрицы в её спальне. Его нервическая, склонная к истерикам, натура очень легко вязалась с женским образом, и его стали называть Александра Фёдоровна, как супругу Николая II. Однажды чувство меры отказало у него совершенно: Керенский занял председательское место, а позади него навытяжку стояли адъютанты – такое предусматривалось императорским протоколом, но Керенский был на тот момент военным министром, да и ссылка на царские времена едва ли была уместна.
Амплуа «Медсестры»: бежал ли Керенский из Зимнего дворца в женском платье?
Время было упущено, и все старания Керенского и Временного правительства удержать ускользающую из рук власть ник чему не приводили. Глава Временного правительства вызвал вооружённый отряд из штаба Северного фронта, но известия оттуда все не приходили. Тогда Керенский решает ехать навстречу войскам лично, чтобы опередить большевистских агитаторов и предупредить их командиров об обстановке в Петрограде. Но все автомобили оказались неисправными по разным причинам. Адъютант начальника управления автомобильной частью штаба округа попытался раздобыть авто в итальянском посольстве, но там не было свободной машины. Тогда он обратился к своему знакомому присяжному поверенному Эристову и в американское посольство – так удалось раздобыть два автомобиля. Керенскому и его попутчикам благополучно удалось выехать из города и добраться до Гатчины.
Обосновавшись там, Керенский попытался собрать антибольшевистские силы для новой попытки вернуть власть в свои руки. Но поход на Петроград закончился провалом. К большевикам были посланы парламентёры. Когда они вернулись, вместе с ними прибыл большевик Дыбенко – это был человек, обладавший сильным личностным обаянием. Он быстро нашёл подход к казакам генерала Краснова и в разговоре с ними обронил, что можно поменять Керенского на Ленина. Этого было достаточно, чтобы услышавший этот разговор Керенский понял – умирать за него никто не собирается. Люди, сочувствующие Керенскому, помогли ему переодеться в матроса: руки торчали из коротких рукавов, обувь переодевать было уже некогда, а она совсем не подходила к форме, бескозырка была мала и прикрывала только макушку, лицо скрывали большие шофёрские очки. Так что переодевание имело место, но вовсе не в женскую одежду, как потом повсюду говорили. В таком виде он добрался до автомобиля, который был приготовлен у Китайских ворот и вместе со своими спасителями уехал в Лугу. Впереди его ожидали подпольное существование, отъезд за границу и долгая жизнь вдали от родины.