Брюллов, сестры Бронте, Чехов и Ларссон: не смотря на жестокость родителей в детстве, они вписали свои имена в историю

Карл Брюллов: оглох от ударов, но стал знаменитым художником

Карл был сыном французского художника Поля Брюлло, сделавшего карьеру в России, и его жены-немки Марии Шрёдер. Из сына Брюлло-старший задался целью сделать не просто художника не без заказов, а художника выдающегося. И в конечном итоге сделал — каждый, увидев несколько картин Брюллова, уверенно заявит, что знает их с детства. Карл Павлович смог войти в историю.

Правда, педагогические приёмы Поля Брюлло не отличались изысканностью. Сына он рано утром поднимал чуть ли не пинками с постели; пока мальчик не справлялся с утренним уроком, ему не давали поесть; наконец, Поль просто дубасил Карла за каждую ошибку в технике рисунка или живописи. От одного из ударов Карл наполовину оглох: лопнула барабанная перепонка. Даже у художника, человек не физического труда, кулаки не похожи на ватные.

Кроме признания и заказов Брюллов прославился среди современников вспышками гнева, алкоголизмом и скотским отношением с женщинами. Вероятно, наряду с отличной техникой эти его черты шли из трудного детства. Можно ли было добиться хорошей техники без издевательств родителя?

Когда однажды к Брюллову явился художник-самоучка Павел Федотов, Карл Павлович принял его более чем прохладно и заявил, что настоящим художником Федотову не быть: «Живописи, музыке и цирковому искусству надо учиться с детства, а еще лучше — наследовать это искусство». Но уже через несколько лет Федотов стал знаменит как живописец, автор ряда сатирических по сюжету картин, и Брюллову пришлось рукоплескать ему вместе со всеми. А ведь Федотова никто не избивал ради техники, он просто работал, потому что ему нравилось работать… Вероятно, Брюллову было горько это осознавать.

Сёстры Бронте: ничего красивого, ничего дорогого, ничего вкусного

Отец классических английских писательниц Энн, Эмили и Шарлотты Бронте, пастор ирландского происхождения, был очень суровым воспитателем. Его могла бы уравновесить любящая мать, но она умерла от болезни, когда девочки были ещё малышками. Пастор Бронте следил за тем, чтобы никакая излишняя нежность или пышность не растлила души девочек. Раз у одной промокли ботинки; поскольку больше одной пары на человека пастор не покупал, тёте пришлось достать из шкафа подарок родственников, такие же детские ботиночки, но красиво украшенные. Просто чтобы девочке было в чём ходить, пока сохнут свои. Увидев эту игрушку гордыни, пастор немедленно уничтожил «слишком роскошную» обувь.

Девочкам не дозволялось иметь ничего слишком красивого, кроме книг или того, что они нарисуют сами, и не разрешалось оставлять у себя подарки, которыми родственники порой баловали сироток. Когда отец был в гневе, он уничтожал и вполне скромные предметы обстановки. Кроме того, изо дня в день девочки ели одну картошку: других овощей в суровом климате Северной Англии не нашлось, а мясо, которым можно было бы разнообразить рацион, отец считал ещё одной растлевающей детскую душу гордыней вещью. Нормально поесть удавалось только вне дома. Конечно же, детей пороли — это было рядовым явлением.

Правда, отец поощрял литературные опыты детей, игру в домашний театр, выпуск газеты о придуманной стране, философские беседы, так что возможности для личностного роста у девочек были, и их даже не слишком ограничивали. Но Энн и Шарлотта выросли очень хилыми, а Эмили — ещё и очень нервной, склонной к паническим атакам. Энн страдала от гастрита. Шарлотта вышла замуж за домашнего тирана. Все три сестры были слишком ослаблены, чтобы их организм мог бороться с принесённым домой братом туберкулёзом, и все три умерли рано. Однако они вошли в историю, правда, главная книга как минимум одной из них, Эмили, могла отца только шокировать и привести в ярость — это яростное разоблачение семейного насилия, совершается оно с тычками или без, и тоска по хорошей, принимающей, любящей семье, выведенной в образе Линтонов, которых ничуть не портили богатая обстановка и хорошая одежда.

Если посмотреть на биографии других иностранных знаменитых писательниц, вроде легендарной Жорж Санд, мечтательной Туве Янссон, озорной Астрид Линдгрен и такой же классической писательницы, как и Бронте, Джейн Остен, то можно увидеть, что своей славы они добились и без специально созданных родителями лишений в детстве. Ровно наоборот: им предоставляли много свободы, а их увлечения приветствовались семьёй.

Антон Чехов: мат и зуботычины

Антон Павлович всю жизнь бледнел, рассказывая некоторые факты о своём детстве. Его отец, Павел Егорович, держал бакалейную лавку. Детей он воспитывал сурово и, видимо, по своему представлению, всесторонне. От них требовалось успевать в гимназии, вечером — на работе в лавке, на выходных — в церковном хоре. Дома заставляли молиться за дела семьи и здоровье родителей подолгу. Чтобы дети всё успевали, использовалось два простых метода: побои и оскорбления матом. То, что Антона в школе бьют линейкой и ставят в угол на колени, отцу нравилось: дисциплинируют. Недосыпание (с такой-то нагрузкой) сказывалось на сообразительности сыновей, их расторопности, но Павел Егорович всё теми же матом и зуботычинами с этим справлялся.

Чехов вырос знаменитым писателем и хорошим врачом, а ещё — мизантропом, всю жизнь пытающимся стать гуманистом, а ещё — человеком, испытывающим глубокое отвращение ко всему, что связано с религией, а ещё — мужчиной, которого, несмотря на любовь друзей и славу преследовали болезненные воспоминания, отравляющие жизнь, и который страдал от депрессивных состояний. В отличие, например, от Тэффи, которую с Чеховым часто сравнивали. Тэффи выросла в любящей семье, её забавные рассказы о детстве, где в образе девочки Лизы выведены разом и сама писательница, и её не менее знаменитая сестра-поэтесса, полны света и семейной любви.

Карл Ларссон: солнечный дом, тёмный чердак

Певец легендарного Солнечного Дома дизайнера интерьера Карин Ларссон, не менее легендарный Карл Улоф Ларссон, её муж, мало мог доброго сказать о своём детстве. Его отец много пил и при любом удобном случае распускал руки. Матери однажды пришлось буквально бежать от него и нищенствовать, смыкаясь по многосемейным квартирам, в которых Карл день за днём наблюдал всё те же сцены насилия, только теперь у соседей. Возможно, именно пережитые трудности заставили его искать света и счастья в любых мелочах вокруг, что прославило его как художника. Возможно, именно постоянное созерцание насилия сделало его таким нежным мужем и отцом. Но всю жизнь Карл Ларссон страдал от депрессии и держался на плаву только стараниями жены Карин.

К сожалению, всю жизнь Карл оставался очень ранимым человеком. Каждый раз, как он нервничал, у него начинались дикие головные боли. Один из приступов боли закончился инсультом. Обязательно ли ему было проходить через весь ад своего детства, чтобы стать известным художником? Другие знаменитые скандинавские живописцы, вроде Кая Нильсена и Йона Бауэра, жили в дружных, любящих, поддерживающих их начинания семьях, а детство одной из главных писательниц Скандинавии Сельмы Лагерлёф было к тому же полно особой заботы и внимания, ведь её парализовало в детстве после полиомиелита. Они развивались, учились и работали, а не преодолевали, а достигли не меньшего. Хороший повод задуматься: если результат одинаков, нужно ли добиваться его ценой издевательств, разрушения семейного тепла и будущей депрессии?