Дело Ивана Сухинова: как декабрист хотел сбежать из каторжной тюрьмы и вызволить своих товарищей

Побег из тюрьмы: вот чему посвящены самые интересные детективы и приключенческие фильмы. На практике же идеальный побег спланировать трудно, а осуществить почти невозможно. Дело декабриста Ивана Сухинова, который хотел сбежать из Зерентуйской каторжной тюрьмы, добраться до Читы и вызволить своих товарищей, — лишнее тому доказательство. Он не просто не выбрался из Зерентуя — он даже не смог приступить к осуществлению своего плана.

Восстание Черниговского полка: неудачный побег

Биография декабриста Ивана Сухинова содержит те же основные вехи, что и у его товарищей. Служил — еще юношей добровольцем пошел в гусары. Воевал, участвовал в Отечественной войне — в составе 3-й армии был не на самых жарких участках, но в боях участвовал. Был в заграничных походах. Будучи знакомым с Сергеем Муравьевым-Апостолом, стал членом Южного общества.

Подробностей о жизни Ивана Сухинова известно не так уж много. Основным источником сведений о нем являются официальные бумаги, которые были составлены уже после ареста.

Из них следует, что Иван Иванович Сухинов родился в Херсонской губернии, его отец был коллежским регистратором, земли имел немного — всего 112 десятин (примерно 115 га) и четырех крепостных. В 1809 году Иван Сухинов поступил в Лубенский гусарский полк рядовым, в 1815 году произведен в унтер-офицеры, а затем «за неспособностью переведен в Инвалид», а после в Изюмский гусарский полк и в Черниговский пехотный (в отличие от современных реалий, в XIX веке «перевод в инвалид» не означал окончания службы. В России были внутренние инвалидные войска, они охраняли особо значимые объекты и т. д. У Сухинова были ранения в руку, плечо и голову, и на время лечения он и стал «инвалидом» — ограниченно годным к службе). Потом, видимо, изыскав средства, был опять переведен в кавалерию, но восстание Черниговского полка — второе восстание декабристов — застало его еще по старому месту службы. Иван Сухинов активно участвовал в нем, командовал арьергардом, а после подавления восстания скрылся.

Поиски Сухинова велись достаточно активно, следователи обнаружили его письмо к брату, в котором он просил прислать денег в Кишинев. Письмо было подписано фамилией Емельянов, но так как полная фамилия декабриста была Сухинов-Емельянов, маскировка оказалась слабой.

Как вспоминал позже другой участник восстания Черниговского полка Иван Горбачевский, Сухинов описывал свое состояние так: «Когда я подошел к границе, мне было очень легко переправиться через Прут и быть вне опасности, но, увидя перед собой реку, я остановился. Товарищи, обремененные цепями и брошенные в темницы, предстали моему воображению. Какой-то внутренний голос говорил мне: ты будешь свободен, когда их жизнь пройдет среди бедствий и позора. Я чувствовал, что румянец покрыл мои щеки; лицо мое горело, я стыдился намерения спасти себя, я упрекал себя за то, что хочу быть свободным. И возвратился назад в Кишинев!». В итоге там он и был арестован.

Зерентуйский рудник. По этапу

Сухинова судил военный суд в Могилеве и приговорили к смертной казни четвертованием. Приговор был в итоге заменен на лишение чинов и дворянства и вечные каторжные работы. Вместе с Вениамином Соловьевым и Александром Мозалевским они отправились по этапу в Зерентуй, что примерно в 700 км от Читы.

Вениамин Соловьев оставил воспоминания о Сухинове и этом путешествии: «Это путешествие продолжалось год и семь месяцев. Всю дорогу Сухинов был чрезвычайно равнодушен и ни разу не хотел сесть на подводу. <…> В мае 1827 г. догнали их Нарышкина и Ентальцева: в разговоре с ними Сухинов объявил, что будет стараться изыскивать все средства, чтобы бороться с ненавистным правительством. 10 февраля 1828 г. пришли они на дневку в Читу. У тюрьмы ожидали уже партию княгиня Трубецкая и княгиня Волконская; при встрече с ними дамы были взволнованы до высочайшей степени, они называли их не иначе, как братьями. Зная высказанные им его намерения, они умоляли, убеждали его не приводить их в исполнение. 12 марта пришли они в Большой Нерчинский завод и назначены в рудники оного за 15 верст, где находится Горная контора; они наняли квартиру у одного из сосланных семеновцев». Позже Сухинов, Соловьев и Мозалевский купили отдельный дом.

Побег из тюрьмы — подготовка и донос

Княгиня Волконская писала, что для Сухинова основной целью жизни стало «вредить правительству». Тяжелейшие условия жизни и работы на Зерентуйской каторге еще больше утвердили его в мысли, что необходимо активно действовать. Иван Сухинов решил бежать и добраться до Читы, чтобы освободить там своих товарищей. Учитывая расстояние между Зерентуем и Читой, а также отсутствие документов и оружия, план изначально был обречен на провал, но в 1828 году Сухинов приступил к его реализации.

Доподлинно не известно, делился ли он своими намерениями с другими ссыльными декабристами. Судя по воспоминаниям Соловьева, ни он, ни Мозалевский ничего не знали, а только наблюдали, как «команда Сухинова начала пить непомерно». Иван Иванович решил вербовать себе в помощники уголовников, которые также отбывали каторгу в Зерентуе, а чтобы склонить их на свою сторону, щедро угощал в местном кабаке.

Основной документ, по которому мы знаем о деталях заговора, — это рапорт начальника Нерчинских заводов фон Фриша. Он писал, что в заговоре, по всей видимости, замешано около 20 человек. Они планировали захватить оружие, привлечь на свою сторону ссыльнорабочих, освободить колодников, сжечь селение при Зерентуйском руднике и двинуться дальше на Нерчинский завод. Об этом Фришу донес ссыльный Казаков. По его словам, Сухинов спаивал всех потенциальных участников восстания, «чтобы тем более возбудить дух буйства». Среди потенциальных заговорщиков он перечислил ссыльных Павла Голикова, Василия Бочарова, Федора Моршакова, Семена Семенцова, Василия Михайлова.

Затем появился второй доносчик Голиков. Он добавил, что планировалось захватить не только оружие, но и порох с казной и, «набрав таким образом многолюдную разбойничью шайку», двигаться дальше, привлекая на свою сторону все новых и новых сторонников. В итоге это разбойничья волна должна была докатиться до Читы.

И Казаков, и Голиков показали на Сухинова как главного организатора восстания. При обыске у него были изъяты ружье, порох и кинжал. Всех потенциальных участников начали задерживать, но основной доносчик Казаков исчез. Исчез и еще один заговорщик Василий Бочаров, который позже вернулся сам: беглому в Сибири деваться некуда. Казакова позже нашли убитым — наказали свои же за донос.

По законам военного времени

Рапорты о готовящемся бунте отправили в Петербург императору, а также начальнику Главного штаба Дибичу. Николай был крайне обеспокоен новостями и распорядился поступать с мятежниками по законам военного времени.

Для расследования обстоятельств подготовки бунта была создана специальная комиссия, в которую входили берг-гауптмен (особый горный чин) Петр Киргизов, коллежский секретарь Нестеров и прапорщик Анисимов. Следствие шло долго (по воспоминаниям современников, члены комиссии много и регулярно пили), и в итоге постановили, что Сухинов виновен в подготовке мятежа.

Показания от несостоявшихся смутьянов были получены подробнейшие. В них неоднократно фигурировали денежные суммы, которые Сухинов якобы давал ссыльным, разные схемы подкупа и т. д. Но в конце рапорта, который в итоге поступил Николаю, содержалось следующее замечание: «А как из отобранных Нерчинскою горного конторою <…> показаний доказывается, что из них многие пьянствовали не только в то 24-е число, но и пред тем, то есть 22-го и 23-го, от какового пьянства делали они и в показаниях своих разные изменения и при том отзывы на беспамятство. <…> По всему вышеозначенному исследованию ссыльный Иван Сухинов в показываемом на него заговоре к побегу и другим злоумышлениям сознания ни в чем не учинил и прямыми доказательствами ни от кого не обличен».

Николай, детально изучив документ, сделал вывод, что ссыльные содержатся слишком вольно: могли отлучаться в Нерчинский завод, пили в будние дни, имели возможность уходить без надзора, в результате чего и был убит Казаков. А следователи, посланные в Зерентуй, выполняли свою работу «весьма медленно и слабо». Император распорядился выяснить, почему по отношению в том числе к политическим ссыльным допускались подобные вольности.

Эта переписка с Петербургом занимала много времени. И пока император отдавал распоряжение относительно дисциплины, на месте приняли решение о казни.

Комендант Нерчинских рудников генерал Станислав Лепарский в своем приказе от ноября 1828 года постановил Ивана Сухинова, Павла Голикова, Василия Бочарова, Федора Моршакова, Тимофея Непомнящего и Василия Михайлова приговорить к смертной казни, хотя следственная комиссия предлагала наказание кнутом. Лепарский снисхождения не оказал.

О первоначальном решении комиссии — наказать кнутом и клеймить лицо — кто-то донес Сухинову. Не желая принять позорную экзекуцию, он дважды пытался отравиться, но его спасали. В ночь перед казнью он повесился на ремне, которым были подвязаны кандалы.

Расстрел остальных состоялся в начале декабря 1828 года. Сцена, которую описывают очевидцы, поражает своей жестокостью: солдаты, участвовавшие в расстреле, после первого же казненного (им был Голиков) потеряли меткость, и остальных добивали штыками. «В одно и то же время, когда одних расстреливали, три палача наказывали кнутом и плетьми других приговоренных к сим наказаниям. Невозможно представить себе всех ужасов сей кровавой сцены. Вопли жертв, терзаемых палачами, командные слова, неправильная пальба, стон умирающих и раненых — все это делало какое-то адское представление, которое никто не в силах передать и которое приводило в содрогание самого бесчувственного человека».

Почему экзекуция прошла именно так, тоже объяснил Лепарский. На следующий день после расстрела он составил еще один рапорт, в котором говорил, что ружья поступили в батальон еще в 1775 году, «все пружины и шурупы совершенно негодные». 27 января 1829 года артиллерийскому департаменту по поручению Николая I было предписано отправить в Нерчинские рудники нужное количество ружей.