Дмитрий Каракозов: террорист номер один

«4 апреля 1866 года, около 4 часов пополудни, когда государь император, по окончании прогулки в Летнем саду, выйдя на набережную р. Невы, приблизился к своему экипажу, неизвестный человек, стоявший в толпе народа, собравшейся у ворот сада, выстрелил в священную особу его императорского величества.

Провидению было угодно сохранить драгоценную для России жизнь возлюбленного монарха <…>

При задержании выстреливший назвал себя первоначально бывшим помещичьим крестьянином одной из южных губерний Алексеем Петровым».

Так начинается обвинительный акт, зачитанный 18 августа 1866 года на первом заседании суда по делу членов кружка Ишутина. Первым в списке обвиняемых значился Дмитрий Каракозов — тот самый, который назвал себя Петровым.

Кружок Ишутина — «Организация» и «Ад»

В 1863 году Николай Ишутин, 23-летний уроженец города Сердобска (Пензенская губерния), создал в Москве кружок, примыкавший некоторое время к «Земле и воле». Его основу составляли уроженцы Пензенской губернии, в том числе членом кружка был двоюродный брат Ишутина Дмитрий Каракозов.

Главной целью ишутинцев была крестьянская революция, и для ее достижения они вели пропагандистскую работу. Одновременно устраивали артели по образцу тех, которые были описаны в романе Чернышевского «Что делать?». Вклад ишутинцев в общинно-артельный социализм, идеи которого они разделяли, был заметный: они организовали кассу взаимопомощи, переплетную и швейную мастерские, ватную фабрику, открыли библиотеку, школу для мальчиков из бедных семей. Были у них сторонники в Петербурге и в Саратове.

Но артелями деятельность ишутинского кружка не исчерпывалась, они были готовы и на более решительные действия. В частности, в 1864 году при их содействии бежал из пересыльной тюрьмы польский революционер Ярослав Домбровский — вышел за ворота тюремной бани, переодевшись в женское платье, а там его уже «встречали». Также Ишутин разрабатывал планы организации побега Чернышевского, который в 1864 году отправился на каторгу. К 1866 году Ишутин создал своего рода ядро, руководящий орган кружка, который назвал просто — «Организация». В том же году внутри «Организации» возникла особая террористическая группа «Ад».

Гиляровский в своей книге «Москва и москвичи» писал о том, что Ишутин и его соратники собирались в трактире «Крым» на Трубной. Подвальный этаж, где веселилась самая простая публика, носил название «Ад» и дал наименование радикальной части ишутинского кружка.

Правда, на судебных заседаниях после покушения все допрошенные сказали, что как такового «Ада» не существовало. Сам Ишутин утверждал: «Ад» не существовал — это были не больше, не меньше, как одни глупые речи под впечатлением выпитого вина. Как я сказал, в то время, когда выпивалось вино, когда шли веселые пирушки, мы иной раз шутили, говорили об осуществлении общества «Ад», но на самом деле «Ад» не существовал, а если я признал его, то признал его только потому, что от меня требовали сказать".

Дмитрий Каракозов — герой-одиночка

Знали ли другие члены кружка о том, что Каракозов задумал убийство царя? Был ли он в действительности частью террористического «Ада»? Ишутинцы утверждали, что вели лишь теоретические разговоры о том, возможно ли цареубийство как метод борьбы. В итоге все отвергли перспективы личного террора против императора. Ишутин подчеркивал, что Каракозов отличался болезненным состоянием, у него были «странности», которые и могли привести его к решению пойти на преступление в одиночку.

Но даже если ишутинцы о намерениях Каракозова не знали, то догадывались. Вернее, подозревали, что он готов или покончить с собой, или совершить громкое преступление. Когда они обнаружили, что Дмитрий отправился из Москвы в Петербург, на его поиски в столицу поехали Петр Ермолов и Николай Странден. Прежде всего они просмотрели полицейские листки, боясь, что Каракозов покончил с собой. Самоубийц за последнее время не было, и в итоге товарищи Каракозова отыскали, пригрозили доносом, если он предпримет какие-то шаги к цареубийству, и взяли слово, что «глупостей» он не совершит. «Мы не полагали, что он совершит цареубийство, но хотели обезопасить себя на всякий случай, потому что его личный характер <…> заставлял нас опасаться за него», — так сказал на суде один из ишутинцев Максимилиан Загибалов.

Покушение состоялось. По официальной версии, выстрел оказался неточным, потому что в последнюю минуту картузник Осип Комисаров, стоявший рядом с Каракозовым, толкнул его руку. За свой поступок Комисаров был пожалован дворянством.

Схватили Каракозова сразу, и в его кармане обнаружили прокламацию «Друзьям-рабочим». В ней, в частности, говорилось: «Грустно, тяжко мне стало, что погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел — я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу — русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути».

Ишутинцы перед судом

В 1864 году в России прошла судебная реформа, в результате которой были созданы институты присяжных заседателей, адвокатуры, суд приобрел состязательный характер: вину или правоту подсудимого доказывали в ходе процесса защита и обвинение, имевшие равные права. В 1866 году суды все еще находились в переходном состоянии, но ишутинцев решили судить «по-новому». Правда не совсем: процесс был закрытым и присяжных на нем не было, но у подсудимых были защитники.

Руководил следствием граф Михаил Муравьев («Муравьев-вешатель»), который возглавил Верховную комиссию по этому делу. Председателем на процессе стал князь Павел Гагарин, человек консервативных взглядов, который, впрочем, сделал все возможное, чтобы процесс прошел безупречно. Обвинителем выступал сам министр юстиции Дмитрий Замятнин. Решение выносил коронный суд, в который вошли Гагарин, бывший министр юстиции Виктор Панин, принц Петр Ольденбургский, член Госсовета Николай Метлин, сенатор Александр Башуцкий и сенатор, тайный советник Матвей Карниолин-Пинский. Каракозова защищал присяжный поверенный Остряков, но речи защитников опубликованы не были, хотя стенограмма судебных заседаний в последующие годы была напечатана.

Всего к делу было привлечено 36 человек: 11 обвиняемых проходили как основные и еще 25 человек — «вторым составом» как знавшие, но не донесшие. Следствие шло несколько месяцев, и методы использовали жесткие, вплоть до лишения сна. Об этом, в частности, писал Герцен в «Колоколе»: по его сведениям, Каракозов держался на допросах твердо, после чего было решено его сломить. «Хирургическими» методами якобы запретил пытать государь, но применялись другие меры, такие как непрерывный трехдневный допрос и воздействие электрическим током. Следователи торопились: в июне 1866 года было объявлено о помолвке наследника Александра Александровича с принцессой Дагмар, а за подобными объявлениями обычно шли помилования преступников. Допустить, чтобы Каракозов попал под царскую милость, сановники не хотели.

В итоге из 11 главных обвиняемых одного полностью оправдали — это был Александр Кобылин, ординатор в военно-сухопутном госпитале. В Петербурге Каракозов остановился у него и у него же получил яд (при аресте у неудавшегося цареубийцы были найдены стрихнин, морфий и синильная кислота). Однако доказательства против Кобылина сочли недостаточными. Каракозова и Ишутина приговорили к смертной казни. Каракозов подавал прошение о помиловании, говоря, что находился в состоянии, близком к сумасшествию, и собирался покончить с собой, а не с императором. Эти основания сочли недостаточными для смягчения приговора. 3 сентября 1866 года Каракозов был повешен. 4 октября для совершения смертной казни на Смоленское поле отправили Николая Ишутина и во время церемонии уже у подножия виселицы ему зачитали помилование. Смертная казнь была заменена бессрочной каторгой, но переживание оказалось, видимо, слишком сильным. У Ишутина обнаружились признаки душевного расстройства, и уже на каторге он был помещен в лазарет. Умер он в 1879 году от чахотки.

Суд по делам остальных 25 обвиняемых состоялся в сентябре того же года, и они были приговорены к разным срокам заключения, кто-то был оставлен в Петербурге под надзором. И даже те, кого суд оправдывал, освобождались со следующими формулировками: «Освободить, внушив отстраняться впредь от вредных связей, так как сими связями и неосмотрительным своим поведением дали повод к столь важному обвинению».