Две жизни Онегина Гаджикасимова: автор «Алешкиной любви» и «Точек после буквы «Л» избрал для себя монашество и забвение

Тираж его проданных пластинок ещё в те годы установил так никем никогда не побитый на территории советского и, тем более, постсоветского пространства рекорд – 15 млн 795 тысяч экземпляров. 

По имени Онегин

Своим, как минимум, оригинальным именем феноменальный поэт-песенник обязан своей матери. Предки Гаджикасимова были великие азербайджанские врачи, учёные, артисты и дипломаты. Семья, в которой он рос, была большой и дружной. Четверо детей. Отец Онегина получил образование юриста и даже некоторое время работал снабженцем в НКВД. Мать — Махтабан-ханум Гаджикасимова была первой в истории Азербайджана женщиной, защитившей диссертацию по детской психологии. Помимо этого она была вдохновенным ценителем литературы, в частности, творчества Александра Сергеевича Пушкина.

Назвать сына, родившегося в 1937-м, в год столетия со дня гибели поэта на дуэли, она решила в честь главного Пушкинского героя. И никак не Евгением. А непременно Онегиным. Младший брат, родившийся в год 800-летия классика персидской поэзии Низами Гянджеви, получил имя Низами.

Детство Онегина прошло в старом купеческом доме, экспроприированном ещё в годы революции.

По окончании школы юноша поступил в Литературный институт, познакомившись со своей первой женой Валерией Бегутовой, но и с учёбой, и с возлюбленной пришлось расстаться на долгих три года. Онегина призовут в морскую авиацию. Находясь в армии, он будет очень страдать без Леры и напишет ей 800 полных признаний в любви писем.

Она будет ждать его. И этим ожиданием будут проникнута песня Онегина, которую исполнит Полад Бюль-Бюдь Оглы.

Будет осень желтая и разлука снежная
Но меня дождешься ты, добрая и нежная…

 Когда Онегин вернётся, они поженятся, и через год у них родится сын, названный в честь деда Гаджикасимова — Юсифом.

В 1960 году Онегин Гаджикасимов трудоустроится в музыкальную редакцию Всесоюзного радио, где ему доверят готовить передачи об отечественной и зарубежной эстраде. Та одержимость, с которой он примется за дело, чтобы обеспечить жену и ребёнка, удивит видавших виды руководителей Онегина.

Но они и знать-то не будут, что главный «производственный процесс» пойдёт ночью, когда Гаджикасимов, сопоставив мировые и отечественные, как сказали бы сегодня, «музыкальные тренды», начнёт писать стихи.

На Западе заслушивались «битлами», которые покорили аудиторию всех стран и континентов, спев миру эти простейшие или даже простецкие истории парней и девчат, дожидающихся звонка у телефона, грустящих об упущенном вчерашнем дне и переживающих всю палитру эмоций первой и чистой любви. Онегин Гаджикасимов, имевший доступ к записям западной эстрады, будет, по сути, писать о том же самом.

Песни Онегина Гаджикасимова, без преувеличения, подарили всем нам другую страну. Они пришли на смену патриотическим советским трафаретам в стиле «Юность, над тобою знамёна!» и рассказывали о простых девчонках и парнях-шестидесятниках — родителях нынешних сорокалетних.

«Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво
Отбивать девчонок у друзей своих»

«Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня,
И вот, с утра волнуясь, я жду у телефона».

«Почтовый ящик открываю я с волненьем.
А вдруг он снова, как и всю неделю пуст?
Ты мне не пишешь, начиная с воскресенья.
Молчишь, обидевшись на что-то, ну и пусть!»

По смыслу и так называемой «эмоциональной симптоматике» — ни дать, ни взять тексты битловских «No Reply», «Help» или «Yesterday», написанных понятным всем и божественным языком любви.

Вся страна, сотканная из русских и белорусов, украинцев, грузинов, армян, молдаван, распевала

Желтый дождь стучит по крышам,
По асфальту и по листьям,
Я стою в плаще и мокну зря.
Пропадают два билета,
Впрочем, что там два билета,
Пропадаю в этот вечер я...

Или

«Не грусти, пожалуйста, лучше мне пожалуйся,
В эти дни красивые были мы счастливые!»

Позже Гаджикасимов не только писал своих тексты, но и переводил тех же битлов («Girl», «Drive My Car»), Джо Дассена (Lete indien).

Где же ты? И где искать твои следы?
Как тебя зовут никто не может мне подсказать.
Лишь во сне порой приходишь ты ко мне
Чтоб уйти под утро опять…

Эти строки на русском звучат не менее чарующе, чем на французском. И в этом бесспорная заслуга Гаджикасимова.

Для его текстов писали мелодии лучшие композиторы советской эпохи, среди которых был легендарный Давид Тухманов. Изобретённые зонги стали музыкальным фоном целого поколения — глотком живительной свободы, откровением и даже мостом между двумя мирами – нашим и западным. Чудо! Оказалось, любят, грустят, переживают разлуку и у них, и у нас совершенно идентично.

«Монументальная патриотическая лирика», под которую не могла лихо, на западный манер, отплясывать молодёжь, была разбавлена этими «гаджикасимовскими шлягерами»

И власть испугалась! — «Несоветская музыкальная риторика»

Испуг многократно усилился, когда на уже написанную мелодию Давида Тухманова Онегин написал легендарную «Восточную песню». Её исполнил Валерий Ободзинский, в одночасье, после исполнения этого бесподобного шлягера проснувшийся знаменитым.

Впрочем, бюрократы советской эпохи усмотрели в подчёркнуто простеньком тексте песни крамолу. Помните? «В каждой строчке только точки после буквы «л»…». Казалось бы? Что тут такого?! Молодой человек стесняется открыть своё чувство девушке, сокращая до одной буквы слово «любовь».

И поначалу текст «Восточной песни» был даже одобрен цензорами советской фирмы «Мелодия». Но затем возник вопрос.

А что там? Что, в действительности, после буквы «Л»? Что стоит за этим многоточием в тот момент, когда страна готовится отметить столетний юбилей Ильича, и когда страной управляет «второй Ильич» — Брежнев, чьё имя, на секундочку, тоже начинается на букву «Л» — Леонид?!

Сегодня это кажется откровенным бредом, но тогда абсурдного подозрения хватило для того, чтобы песню запретили записывать на пластинку и вырезали из выпуска телевизионного «Огонька», запретив трансляции и по радио.

Началась опала Гаджикасимова. Размагничивались плёнки с его песнями, как поэта-песенника его перестали объявлять в ходе концертов, трансляция его шлягеров блокируется в телерадиоэфире.

Более того, в газете «Советская культура» автор песни «Пусть всегда будет солнце» поэт-песенник Лев Ошанин, откровенно завидовавший бешеной популярности и гонорарам Онегина Гаджикасимова, назвал песни «духовно не обогащающими однодневками».

Эти презрительно названные «однодневками»  песни исполняли не только Валерий Ободзинский, Алла Пугачёва, ВИА «Музыка», «Весёлые ребята», Юрий Антонов, «Синяя птица», Муслим Маговаев, Полад Бюль-Бюль Оглы, «Голубые гитары». Их пела и поёт вся страна. А новые поколения исполнителей подхватывают старые хиты сегодня и перепевают их на новый лад, понимая, что ничего лучше пока что ещё не написано.

Причина зависти чиновничества и коллег-авторов, упрекавших в «несоветскости» и «ничтожности» песен была очевидна. Многомиллионные тиражи пластинок, на которых были записаны песни Гаджикасимова, приносили ему не только славу и популярность, но и деньги.

Гонорары Онегина достигали сумасшедших по тем временам 8-10 тысяч рублей. Его пытаются загнать в стандартные рамки. Но где вы видели бакинца, которого можно в них загнать привычными для всех нас методами?

Мастерски организованная травля длилась годами. Она изнуряла и навевала мысли о том, как преходяща земная слава.

На пике успеха Гаджикасимов, который в своей первой жизни был настоящим эпикурейцем, мог прийти в магазин в здании гостиницы «Москва», где его знали и привечали, бросив на прилавок россыпь денег, которые были рассованы у него, словно конфетные обертки у ребёнка, по карманам, а затем закатить грандиозную пирушку, прихватив лучшее вино, лучшее мясо.

Всё лучшее, что всегда было в избытке для его друзей. Онегин любил готовить у гостей на глазах, словно Булгаковский профессор Преображенский, рассказывая о том, чем лучше закусывать горячительные напитки. Где бы Онегин не оказывался, с чисто кавказской щедростью, он пресекал любые попытки оплатить счёт. Всегда и везде платил только он.

В 1985 году в его руки попадает Библия – книга, которую далеко не каждый из живущих на земле прочтёт за целую жизнь. Но Онегин буквально проглатывает Библию за несколько дней и… теряет зрение, говоря родным и знакомым странные слова о том, что у него пропало «внешнее зрение», но появилось «внутреннее видение».

Осенью 1985 года Онегин Гаджикасимов расстаётся с третьей женой Татьяной Гаджикасимовой, с которой он прожил 14 лет.

Он садится в поезд и едет куда глаза глядят не в переносном, а в прямом смысле слова. Прочь! Прочь из Москвы. Онегин выходит где-то на белорусской станции. И направляется в православную церковь. Там он принимает крещение. Вскоре после этого Гаджикасимов уничтожает все свои записи, избавляясь от ценных вещей, оставляет свою квартиру (по одной из версий) незнакомым людям, поселяясь на заброшенной даче.

Привычная для Гаджикасимова жизнь оказывается прервана. Нет больше талантливого поэта, нет хлебосольного хозяина, знающего толк в хорошем вине и с удовольствием готовившего для своих друзей национальные азербайджанские блюда.

В декабре 1988 года Онегин отправляется в одну из главных православных святынь – Оптину пустынь, где расположен мужской монастырь. И жертвует все свои сбережения, заявляя о намерении принять монашеский постриг.

Ему всего 51 год. И до распада советской системы, затравившей талантливого поэта-песенника, остаётся считанных три года. Но Гаджикасимов словно предчувствовал, что подкравшееся время не примет его с распростёртыми объятиями. Онегин писал хорошие песни, а наступало время самодеятельности и непрофессионализма. Качество музыки и текста больше не играло никакой роли. На место советской системе координат приходила «новороссийская», в которой вопиющая пошлость безнадёжной в условиях тотальной свободы эстрады приведёт к культурному апокалипсису.   

Его прежние друзья, в том числе азербайджанский певец Полад Бюль-Бюль Оглы, блистательно исполнивший лучшие песни Онегина, ищут его, но для всех он пропадает бесследно.

«Ушёл в религию!»

Эту фразу говорят о нём знакомые, не желающие понять, что Гаджикасимов, всю жизнь мятежно искавший гармонии в мире, в итоге пришёл к пониманию, что душевного покоя не удастся найти в суете сует. Что ж. Он, этот заветный покой, есть в избытке в тихой монашеской обители.

В Оптиной пустыни его ждали традиционные испытания —  месяц стояния суточного на воротах, месяц отдохновения, месяц послушаний…  Он вынесет всё, так как во время затворничества, основательно подготовит себя к монашеской жизни, не только перечитав всю доступную на тот момент православную литературу, но и постясь, оставаясь сутки на пролёт без сна – всё пригодится, когда начнутся эти «испытания веры».

Потянутся длительные монастырские службы. Его поселят в двухместной монашеской келье, откуда он будет слать редкие письма знакомым и родным.

«Я только-только сейчас начинаю что-то понимать в жизни. Что-то нащупывать».

Случилось так, что Онегин пришёл в Оптину пустынь в момент её «перестроечного» возрождения. Монастырь лишь в 1987 году будет возвращён в лоно православной церкви. То было время, когда по всей стране, не только в Оптиной пустыни, начнётся восстановление методично разрушавшихся в 20-30-е годы храмов.

Онегин будет носить кирпичи, рыть землю, усердствовать на кухне. Вот только теперь он будет готовить совсем не те блюда, которые когда-то готовил для своих именитых друзей.

Он пройдёт испытательный срок и будет пострижен в иночество, а позже примет монашеский постриг, приняв новое имя Силуан.

«Новая жизнь»

Вскоре Силуан становится одним из самых известных проповедников. И у вчерашнего эстрадного поэта, за пластинками которого выстраивались сотни тысяч людей по всей стране, возникает новая аудитория — те, кто ищет Божьего слова, утешения, пытается залечить раны, нанесённые безжалостным миром.  

Люди, искавшие встречи с проповедником и монахом Силуаном, в большинстве своём даже не подозревали, что перед ними автор «Алёшкиной любви» и «Точек после буквы «Л». И скажи им кто-нибудь об этом, всё равно бы никто в это не поверил.

Некоторое время ему приходилось снимать квартиру в непосредственной близи от монастыря. Стены в обычной пятиэтажке прекрасно проводили звук. Пытаясь уснуть, Силуан услышал знакомый мотив за стеной. По телевизору в соседней квартире показывали «Старые песни о главном». Группа «Иванушки International» пела на новый лад «Алёшкину любовь».

Иванушки Интернешнл Говорят что не красиво Старые песни о главном

— Что с тобой, отче? — спросила его на следующий день монахиня Пиама. И он рассказал ей про «Алёшкину любовь», задумчиво глянул монахине в глаза и вдруг произнёс:  

— Я так жалею, что её написал.  

Аудитория проповедника Силуана, который никогда не был настоятелем собственного прихода или, тем более, монастыря, росла в геометрической прогрессии. Он открыл в себе новый талант – доводить до каждого сердца Слово Божье так, что многие «заглянувшие» в церковь, оставались в ней навсегда. 

— Никогда и никого не учите, — говорил он людям. — Кто-то обидит вас очень сильно. Вы чувствуете, что этот человек готов ударить вас или оплевать? Становитесь перед ним на колени. Обнимите. И скажите: «Ты меня прости». И враг отлетает. Если он видит, что есть  любовь, для него нет ничего хуже.

У тех, кто хотел отблагодарить его за дарившие прозрение откровения и молитвы, он — человек, когда-то охочий до гонораров и разгульной жизни! — не брал ни гроша. Ни жилья, ни даже кровати у монаха Силуана не было. Он укладывался на полу, хотя годы брали своё, и здоровье стало сдавать.

Видя его состояние, одна из монахинь рискнула предложить ему поношенное пальто недавно ушедшего из жизни отца, которое Силуан принял со слезами на глазах и благодарностью. Новая жизнь изменит его настолько, что родной брат в метро пройдёт мимо, не узнав в нём вчерашнего Онегина. Сам он лишь замедлит шаг, но не окликнет его.

Ходить в последние годы жизни ему было тяжело. Ноги кровоточили в тяжёлых сапогах. Но к докторам Онегин никогда не обращался. Как никогда не обращался за помощью к тем, кто остался там, в прошлой жизни, слушать его великие песни, написанные, как оказалось, на века.

Им оставалось только верить, что Онегин нашёл то, что так долго искал. Гармонию небесную, совсем иную, нежели та, что слышится нам в его популярных земных сочинениях.

О прогрессирующем онкологическом заболевании он узнал во второй половине 90-х. Но стоически переносил дикие боли, не прибегая к помощи докторов, практически не используя лекарства. Вместо этого он принял посвящение в Великую Схиму, после чего земное перестало для него существовать.

В последние дни перед уходом Онегин набрал номер тех, кого считал близкими людьми — позвонил своим духовным чадам. К нему приехали, привезя мироточивую икону Божьей Матери «Умягчение злых сердец».

Взглянув на неё, он перекрестился слабеющей рукой и произнёс:

— Матерь Божья, забери меня, я очень устал.

Через два дня этого удивительного человека, прожившего две не похожих одна на другую жизни, не стало.

Такая история.