Игра в невозможное: как Обри Бердслей создал все искусство XX века за шесть лет

Обри Бердслей (Aubrey Beardsley, 1872 — 1898) был великим с самого детства. Он умер рано из-за туберкулеза, но отведенным временем распорядился мастерски. Обри совершал подвиг за подвигом, сражаясь с болезнью и побеждая невзгоды. На то, чтобы определить ход дальнейшего развития искусства, Бердслею хватило шесть лет. Он совершил невозможное, но у него не было другого выхода.

Обри родился в семье, которую нельзя было назвать счастливой. Его мать Элен, происходила из богатой семьи, а отец Винсент — из среднего класса. Брак был по любви, но любовь ушла. Всю свою любовь Элен отдала Обри и его старшей сестре Мейбл.

Семья бедствовала. Элен мучилась на работе гувернанткой с преподаванием музыки и французского. Винсент болел туберкулезом и не мог работать. Дети играли, они не знали горестей. Обри и Мейбл были счастливы. Они были предоставлены самим себе, и сверстники им были не нужны. Им достаточно было друг друга и произведений искусства. Элен не воспитывала детей, а просто проводила время вместе с ними, и они играли во все, что хотели. Игрой можно многому научить.

Дети рано повзрослели. У Обри обнаружился туберкулез. Стало ясно, что он проживет недолго. Впрочем, маленького Обри это не волновало — он наслаждался всеобщим восхищением. В свои 11 лет он уже сочинял изысканную поэзию и музыку. Вместе с Мейбл они давали концерты. Обри пел, Мейбл аккомпанировала на рояле. Концерты Бердслеев были очень популярны. Однажды пришло целых три тысячи человек! Газетчики ликовали — сенсация, музыкальные вундеркинды! Потом Обри поступил в школу Brighton, Hove and Succex, и там блистал как поэт, художник и актер. Он публиковался в школьном журнале Past and Present, совершал эксцентричные выходки, но никогда не пересекал границы разумного. Обри был звездой. Все это игра, детская игра… Элен дала ему идеальное воспитание, просто играя в самую лучшую мать. Обри боготворил ее всю жизнь.

Как реализуются вундеркинды во взрослой жизни? Без должного направления они становятся никем, растворяются в серой массе обыденности и чахнут. Казалось, такая судьба была уготована и Обри. Он устроился клерком в страховую компанию The Guardian Life and Fire Insurance, и деньги Бердслея были важны для семьи… Но все можно сделать правильно, даже если ты беден. Сэр Эдвард Берн-Джонс и Пьер Пюви де Шаванн, художники, уговорили юношу посвятить свою жизнь искусству. Они уверили его, что успех неминуем. Обри сделал свой выбор — быть профессиональным художником. И не просто художником, а звездой, как раньше. Обри привык блистать на сцене, только теперь сценой должна была стать вся Англия.

Обри получил необходимое образование на курсах Вестминстерской школы искусств и у профессора Фреда Брайна. На полное образование не было времени — болезнь не давала его. Нужно было создавать невероятные рисунки уже сейчас. В Париже Обри увидел плакаты Анри де Тулуз-Лотрека, японскую графику и понял, что ему нужно. Он создаст свой стиль. Стиль этот будет обманчиво прост, но графика — невероятно сильная, хлесткая и злая. И столь же красивая. Все это просто игра, детская игра…

Обри с детства любил литературу, хорошо разбирался в ней. Очевидным решением было стать иллюстратором. На пару с Генри Харландом, американским писателем, он основал свое печатное издание — журнал The Yellow Book. «Желтая книга» потрясла Англию. Страна еще не знала таких провокаций. Множество прогрессивных литераторов печаталось в «Желтой книге». Почти все они иллюстрировались Обри Бердслеем. Обри не жалел сил — он нуждался в славе и восхищении, ему нужно было блистать на всю Англию. И он блистал.

Все интеллектуалы и сплетники обсуждали молодого художника. Его иллюстрации восхищали прогрессивную публику и приводили в ужас консервативную. И сам Обри был в центре внимания. Эксцентричный до крайности, воплощение дендизма и гротеска, любитель странных причесок и увядших роз в петлице — да, это Обри! Он вызывал у людей ненависть и обожание. Ему было не привыкать. Газетчики ликовали — сенсация, Обри Бердслей ужасен! Личность Бердслея всегда давала повод для злобной статьи, особенно когда реального повода не было. Обри не оставался в долгу: «У французских полицейских существуют серьезные сомнения по поводу моего пола». Немалый интерес общества вызывало и то, что Обри жил вместе с Мейбл — она стала актрисой — и, казалось, совершенно не интересовался женщинами. Обри и Мейбл было достаточно друг друга, их окружало искусство. Им было комфортно жить так. Декаденты боготворили Бердслея, пуритане молили ему адские муки — и все смотрели его иллюстрации. Это лишь игра, детская игра… Тем временем у Обри открылось горловое кровотечение.

«Желтая книга» закрылась… Громко, скандально, глупо. Оскар Уайльд угодил в тюрьму по обвинению в гомосексуализме, и взял с собой в камеру желтую книгу. Газетчик, писавший про это статью, ошибочно написал the yellow book, хотя правильно было a yellow book. Разгневанное общество потребовало закрыть «Желтую Книгу». Она была ни при чем. Как всегда, победила глупость. Обри потерял заработок, но не славу. Еще были те, кто нуждался в иллюстрациях Обри Бердслея! И благодарные зрители, и смелые литераторы, и любимые Мейбл с Элен… Обри принял участие в основании журнала Savoy. Праздник жизни продолжался, хотя и стал не таким бурным.

Горловые кровотечения усилились. Обри не мог ни работать, ни даже выйти из дому. Он страстно желал все успеть, жаждал жить и работать, но понимал: конец уже близок. После крайне изнурительного кровотечения Обри решил переехать в оздоровительное учреждение и выиграть себе еще немного времени. Он поселился в санатории Cosmopolitan Hotel в Ментоне, городе на юге Франции, известном как «лимонный рай». Принял католичество — это успокоило нервы. Ограничил время работы – хоть она и отвлекала от мыслей о болезни, но выматывала несчастного художника. Обри добился своего. «Лимонный рай» дал возможность прожить еще один год. Это все еще игра, детская игра! За год в санатории Обри нарисовал свои самые провокационные работы. Он использовал свой шанс на все сто процентов. Туберкулез победил, но Обри уже все успел.

Обри умер в ясном сознании. Рядом были Мейбл и Элен — единственные женщины, которых он по-настоящему любил. Обри завещал уничтожить все плохие и непристойные рисунки, он не считал их достойными себя. Конечно, последняя воля двадцатипятилетнего Обри не была исполнена. Рисунки были слишком хороши.

Творчество Обри Бердслея — это простая техника, великая сила, острейшие контрасты, невероятная красота. Белое и черное, детальность и чистота листа, орнамент и чернота. Порок и добродетель, вечность и провокация, Запад и Восток. Никакого объема и цвета. Бердслей довел искусство до предельной остроты, до предельной чистоты, и убрал все, что могло бы помешать. Он создал идеальное искусство, замкнутое на самое себя, и в то же время открытое для всех желающих. Кто знает, смог бы Бердслей это сделать, будь он здоров... Бердслея копировали очень многие художники, в том числе русские. Он дал начало стилю модерн, поднял на небывалую вершину символизм. Отголоски игры Бердслея видны и у современных деятелей искусства. Ни много ни мало, все искусство двадцатого века было создано Бердслеем! На это потребовалось шесть лет игры в художника… и колоссальный, титанический труд.

Бердслей умел создавать детальнейшие иллюстрации, когда это было нужно, но всегда делал больший упор на содержание. Игривость, нарочитая несерьезность всего происходящего свойственна всем работам Бердслея. Порой его фирменный злой юмор становился очень злым. Бердслей воспевал порок — и изобличал его.

Со временем Бердслей выбрал простую манеру рисунка. Иногда иллюстрация состояла буквально из нескольких линий. Но в них заключен громаднейший труд, тщательнейший расчет. Бумага истиралась до кружева во время работы над очередным шедевром. Упрощенные иллюстрации Бердслея превосходят его детализированные работы.

Яркий пример такого превосходства — иллюстрации к «Саломее» Оскара Уайльда. Это самая известная серия Бердслея и его величайший успех. Порок доведен до абсолюта, зло давно победило, и ты будто слышишь смех самого Сатаны, рассматривая иллюстрации к «Саломее». Ни до, ни после Бердслей не был настолько злым и беспощадным. Игра осталась — но теперь это игра человеческой жизнью, и жизнь для персонажей «Саломеи» — пустышка. Воистину, порой дети бывают настолько злые, что остаются детьми на всю жизнь, а игры их не знают жалости. Нам всем нужна добрая игра и любовь близких...

Вся жизнь Обри Бердслея была игрой. Обри понимал это величайшее в мире искусство, как никто другой. Обри играл в невозможное и поэтому совершал невозможное. Играя, ты можешь все! Все возможно с искусством игры! Особенно когда осознаешь, что жизнь конечна…