Иван Грозный: повелитель мук

В знаменитой комедии персонаж спрашивает подельника: «У тебя папа-мама был? Зачем злой, как собака?». А правда – зачем? Задача непростая: на первый взгляд история Грозного выглядит как рассказ о жизни управдома Ивана Васильевича, который вычистил грязный дом, организовал жильцов мыть полы и заклеивать окна, а потом, столкнувшись с их нежеланием платить ЖКХ, забил самых упрямых пассатижами. Маньяк или борец за правду? 

Иваново детство

 Грозный был потомком обоих полководцев, сошедшихся на Куликовом поле: по отцу, великому князю Василию, – Дмитрия Донского, по матери, литовской княжне Глинской, – Мамая, к кому восходил её род. Отец сочетался вторым браком по большой любви: после двадцати лет бездетного супружества сослал опостылевшую боярыню в монастырь, а сам венчался с прекрасной Еленой, которая на него действовала, как Барбара Брыльска на советских мужчин, – пленяла европейскими манерами.

Василий в угоду ей даже сбрил бороду. Когда родился долгожданный первенец, в жизни супругов наступила полная идиллия: Василий писал любимой «Олёне» из разъездов, расспрашивая, хорошо ли кушает сын. Но счастье длилось недолго: когда Ивану было три, его отец слёг, застудившись во время осенней охоты под Волоколамском.

Перед смертью великий князь призвал семерых главных бояр и попросил их «беречи» сына. Сперва «семибоярщина» работала на совесть, даже превентивно уморили в тюрьме царского брата Юрия, который, по их расчётам, должен был посягнуть на престол. Но вскоре сердечное согласие расстроилось: когда Василий умер, годившаяся ему в дочери Елена быстро завела фаворита и стала править самостоятельно. Правда, вскоре и она скончалась. Как шептались – от яда.

На похоронах бояре говорили про мать гадости. Впрочем, Иван тогда мало что понимал. Детские обиды, которыми он будет попрекать бояр уже в зрелом возрасте, какие-то пустые: обвинял в самовластии немощного старика Шуйского за то, что тот посмел сидеть, опершись на материну кровать.

Это в фильме Эйзенштейна, чей сценарий утверждал Сталин, старавшийся через оправдание поступков Грозного обелить свои собственные, царь озлился на бояр, ещё в детстве увидев их беспримерную наглость. В действительности мальчик едва ли чувствовал себя ущемлённым.

Он был молодой да ранний, в 13 лет выглядел сущим верзилой и с удовольствием предавался сомнительным играм: забравшись на крышу терема, швырял оттуда кошек и собак. С другими «мажорами» – детьми знатных бояр – носился по улицам, топтал конями зазевавшихся прохожих, на рынках бил и грабил людей. Воспитатели Ивана не унимали: «О, храбр будет сей царь и мужествен!»

Чуть позже Иван начал приобщаться благочестию – пустился в поездку по монастырям. Благолепие иноческого существования полюбится ему на всю жизнь. Однако пристойная на вид поездка не мешала прежним игрищам – великий князь пировал с дружками и скоморохами, ничуть не протестуя против процветавшего в компании содомского греха. Да что там, «мажоры» творили и куда более предосудительные с точки зрения православия вещи. Играли в покойника: сам Иван ложился на стол, взяв в руки свечку, а его приятели служили по нём «панихиду» – заставляли крестьянских девок целовать рот «мертвеца», набитый тыквенными семечками.

В 15 лет Иван совершил первую расправу над сверстником-боярином – приказал убить приятеля, обидевшего его в какой-то подростковой разборке. Впрочем, безобразие поступков будущего государя отнюдь не доказывает, что он сыздетства был злодеем: междоусобицы, в которые бояре активно вовлекали подростка, девальвировали человеческую жизнь. Однажды, вняв дурному совету, Иван велел заколоть одного из Шуйских и бросить тело прямо у ворот дворца. Кто уж точно устал от боярского произвола, так это народ, вынужденный наблюдать такое.

Историки практически никогда не сравнивают Грозного с другой яркой фигурой на российском престоле – Петром Великим. А зря. Проблемы, стоявшие перед этими двумя царями, были весьма схожими. И тем ярче разница между ответами, который они на них давали. Пётр, катавшийся по Москве в санях, запряжённых свиньями, в играх тренировал вполне государственные навыки.

Юный Иван, даже венчавшись царским титулом, отнюдь не стал серьёзней. Но вскоре государственные дела занялись им самим. Когда царю исполнилось 17 лет, в чудовищном пожаре выгорела почти вся Москва – в огне погибли тысячи людей.

Обезумевший от горя народ уверился, что в беде виноваты прославившиеся жестокостью временщики Глинские – княгиня Анна, чародейка, сорокой-де летала над городом, поджигая дома. Толпа ворвалась в Кремль, убив дядю царя, князя Юрия. Перепуганный Иван вынужден был лично беседовать с бесновавшейся чернью. Вскоре царя ждало ещё одно бедствие. Отправившись в первый поход на Казань, он сумел добраться только до Нижнего Новгорода – вся артиллерия потонула в пустившейся в ледоход Волге.

Царь вынужден был экстренно взрослеть: уже не на шутку заинтересовался святой верой, заподозрив, что все беды государства – от его нечестия. Судьбоносной оказалась встреча со священником Благовещенского собора Сильвестром, который стал царским духовником.

Благодаря разговорам с ним царь будто проснулся: оказывается, страна лежит в руинах, а наглые бояре грабят народ. Если так и будет продолжаться, отдаст Бог страну на поругание чужеземцам. Под влиянием Сильвестра царь резко изменился: завязал с игрищами, выгнал скоморохов. Вокруг взрослевшего государя стал собираться кружок молодых реформаторов, желавших вывести государство из жалкого положения. Яркой фигурой был костромской дворянин Алексей Адашев, обладавший зрелым умом.

Ещё юношей Адашев побывал с отцом-послом в Османской империи и был поражён величием двора султана и мощью его державы. Вот каким должен быть государь! Через два года после великого московского пожара Иван созвал бояр, дворян и духовенство на «собор примирения»: выговаривал боярам за самовольства, но тут же прощал их, каявшихся.

Примирение было нужно, как воздух. Перед юным царём стояла сложная внешнеполитическая проблема – татарский вопрос. Московское государство ещё при деде Ивана отстояло право на независимость, но по-прежнему смотрелось прорехой в «татарском море», уцелевшем после крушения Орды: на юге – Крым и Астрахань, на востоке – Казань, Ногайская Орда и Сибирское ханство.

Ждут, бывало, с юга, глядь – ан с востока лезет рать. Татары то и дело жгли города и угоняли в полон тысячи рабов. Но ближайший сосед Казань уже не воспринимала Москву как инородное тело. И купцы, и князья-мурзы были не против оказаться под властью русских, тем более что царь не покушался на их веру. Наученный горькой наукой двух неудачных походов, к третьему царь готовился тщательно, даже создал вооруженное пищалями стрелецкое войско.

Под стены Казани он привёл 150-тысячную армию и после долгой осады взял город силой передовой инженерной науки – подорвав стену с помощью заложенных в подкоп бочек с порохом. Побеждённые мурзы трепетали, но вместо мучительной смерти высокий юноша с рыжей бородой и узкими, вполне татарскими глазами подарил им щедрые подарки и пригласил к своей трапезе.

Падение Казанского ханства подняло авторитет царя на недосягаемую высоту – впервые в истории Русь утёрла нос наследникам Золотой Орды. На родину вернулись десятки тысяч русских рабов. После Казани-то и получил 22-летний царь прозвище «Грозный», которое носил ещё дед его, Иван III.

Прозвище употреблялось исключительно в положительном смысле. «Не мочно царю без грозы быти. Как конь под царём без узды, тако и царство без грозы», – писал один из крупнейших публицистов эпохи.

«Иван Грозный, русский царь, за свою жестокость прозванный "Васильевич"». Французская энциклопедия

Смолоду был грозен Иван, но грозу эту божился не обращать против своих подданных – на новом соборе покаялся в греховной жизни, попросив иереев учить его, «их сына», и строго наблюдать за ним: аще преступлю правила святых отцов, воспретите мне без всякого страха. Казалось, всё шло к идиллии – после полутора десятилетий боярской резни у страны появился мудрый, твёрдый, искренне верующий государь. 

Нежданное превращение

Победа над врагами и успешное примирение бояр между собой убедили Грозного, что всё идёт по божественному плану – Господь хотел от Руси не наказания, а исправления. Ободренный успехами, Иван на всю жизнь сформировал своё видение отношений между царём и подданными. 

Подсказанный Адашевым пример Турции выгодно контрастировал с примерами ближайших соседей: в Польше король часто становился марионеткой в руках избиравших его панов, в Швеции престолом жонглировали борющиеся за власть принцы. 

Правда, в верности своих «рабов» царю вскоре пришлось усомниться. Всего через несколько месяцев после победы Грозный слёг от какой-то тяжёлой хвори. У приближённых перед глазами возникла картина смерти его отца. 

Иван распорядился привести бояр к присяге на верность первенцу Димитрию – не тому, что упадёт на ножичек уже после его смерти, а его тёзке, который погибнет ещё бесславнее: через несколько месяцев его уронит в воды реки Шексны небрежная кормилица, положив тем самым начало вымиранию династии. Однако даже ближайшие соратники царя – Сильвестр и Адашев – отказались целовать крест наследнику, если опекунами станут родственники его жены – Захарьины: боялись очередной клики временщиков. Грозный трактовал отказ по-своему. Когда он восстанет со своего ложа, то запомнит, что бояре пытались изменить ему.

Подобно Петру Грозный понимал важность выхода к Балтийскому морю, в том числе и из торговых соображений. Но самих купцов глубоко презирал. Британской королеве Елизавете, которую тщетно пытался сватать, писал: всем в твоём королевстве заправляют торгаши, «а ты пребываешь в своём девическом чину, как есть пошлая девица». 

Над шведским королём и вовсе смеялся: тот, принимая русских купцов, сам в рукавицы нарядился, изучая сало и воск. Пётр бы всё это понял, Грозный – не уважал. Он верил, что единственная сила – это войско царское, которое «с коня не сседает и оружия из рук не испущает». Возможность проверить теорию на практике появилась у царя весьма скоро. Прорубить окно в Европу мешал с давнего времени засевший на торговых путях «паразит» – прибалтийская Ливонская конфедерация, наживавшаяся на поборах с купцов, желавших плыть в Россию. 

Некогда основанная легендарными немецкими «псами-рыцарями», ко временам Грозного конфедерация ослабла, и царь решил наконец её сокрушить. Предлог для войны был тот самый, который пушкинский Балда выбрал для порчи нервов чертям: «Вы не плотите оброка, не помните положенного срока!», – потребовал уплаты дани, которой давным-давно обложил ливонцев его дед. 

Получив отказ, Грозный вторгся в пределы конфедерации. За одно лето русские взяли два десятка крепостей. Однако в войну тут же вмешались европейские державы, давно поглядывавшие на ливонские земли, – Литва, Польша, Швеция. Грозный и не чаял, что вместо блицкрига получит конфликт, который затянется почти до самой его смерти – более чем на четверть века!

Причины, по которым Русь не могла выиграть войну, были объективными: у страны не было флота и она не могла удержать ключевые порты. То, что Пётр Первый понял при первых же поражениях и сумел исправить, Грозному и в голову не пришло. 

Тут-то и вскрылся крупный недостаток царского характера – Грозный во всём винил не себя, а своих воевод и советников. Те справедливо напоминали, что судьбу Ливонии нельзя решить лишь силой оружия – требуется дипломатия. Да и нельзя перебрасывать все войска на запад – это откроет лёгкую дорогу на Москву крымскому хану. Но царь воспринимал возражения как личную обиду. Он поверил в свою роль в государстве, а тут выяснилось, что даже ближайшие сторонники считают его слишком юным и малоопытным.

В отличие от Петра Грозный не был реалистом – ставил заведомо невыполнимые задачи, а ответственность за провал возлагал на исполнителей. Он полагался не на рациональные соображения, а на милость Божию, собирая войска в своего рода крестовый поход за угнетённых православных Ливонии – с молебнами и хоругвями.

Правда, и советчики его были хороши. Вняв им, Грозный попытался вовлечь Сигизмунда в совместную операцию против… Извините, чуть было не сказал «запрещённого в России «Исламского государства» – нет, конечно, против Крымского ханства. Согласившись сдать в обмен на этот странный союз захваченные литовцами украинские и белорусские земли, которые клялся защищать. 

Как и всегда, никакой дружбы России с Западом против исламистов не вышло. В итоге царь отвернулся от выступавших за союз с Литвой «западников» – Сильвестра и Адашева и даже обвинил их в ереси и чародействе. Попались под горячую руку. У царя только что умерла первая, любимая жена – Анастасия Романовна, а видевший во всём перст Божий Сильвестр намекнул царю: это за твои грехи. Вот Иван и решил проверить, а не сами ли его советчики уморили царицу? В результате Сильвестр оказался на Соловках, а Адашев умер от горячки под стражей.

С этого-то времени и началось превращение доброго царя в кровопийцу, так удивившее и напугавшее его приближённых. Устранив главных советчиков своей юности, возмужавший Грозный вдруг понял, что незаменим в государстве лишь он, царь. Нельзя сказать, чтобы он совсем не ценил людей – ценил, но лишь пока всё шло хорошо. 

Как только слуги начинали совершать ошибки, Грозный старался наказать их со всей строгостью – чтобы другие были прилежней. Он собирался быть подлинным царём, таким, как некогда были византийские басилевсы, и особенно подозрительно относился к именитым боярам – многие ещё помнили, как деды их и прадеды были князьями в своих собственных княжествах. 

Столкнувшись с сопротивлением, он стал совершать вещь, доселе на Руси не виданную, – постригать в монахи не только тех, кто угодил под государеву опалу, но и их семьи. Фактически это было бескровное убийство, пресекавшее целый род, и бояре потянулись в Литву, чей король, узнав об умонастроениях среди русской знати, стал грамотами призывать их к себе на службу. 

Прославленный воевода, набожный князь Андрей Курбский, которого ныне именуют «первым русским диссидентом», медлил до последнего: Литву ненавидел, искренне веря в необходимость защищать православие. И лишь когда Грозный начал казнить бояр без суда и следствия, бежал и он, но не безмолвно, как остальные, а адресовав тирану свою филиппику, где называл его «царём, имеющим совесть прокажённую». 

Грозного письмо Курбского разозлило не на шутку. Сдерживаться царь не умел. Немецкий посол писал: «Он так склонен к гневу, что, находясь в нём, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие».

Бояре тем сильнее возненавидели Грозного, что он их разочаровал: начав всеобщим примирением и блестящими военными победами, закончил бессмысленными репрессиями. Какой-то киношный Дарт Вейдер, честное слово! Все ждали от него победы над Тёмной стороной, а он к ней вдруг примкнул. 

«Многие спрашивали меня, как это могло случиться с таким прежде добрым царём, который столько раз ради отечества пренебрегал своим здоровьем, сносил беды и пользовался у всех доброй славой», – с горечью писал Курбский. А царь был разочарован в слугах. 

Вместо того чтобы соперничать в верности, они смели критиковать его, цепляясь порой к сущим мелочам! Князь Репнин отказался разделить трапезу с царём, который, вспомнив молодость, веселился со скоморохами, за что вскоре был убит прямо в церкви.

Князь Овчина-Оболенский-Телепнев в сердцах сказал фавориту царя Федьке Басманову, что тот сделал карьеру содомией. «С девичьей улыбкой, с змеиной душой», Басманов и вправду оказывал царю особые услуги – Грозный так и не избавился от пагубной привычки, оставить которую его призывал Сильвестр. Иван пригласил Овчину испить вина за его здравие в своих погребах, где его и задушили царские псари. Убийства были столь вопиющими, что и сам митрополит Макарий стал открыто порицать Грозного. Когда царь попросил у Макария какой-нибудь душеполезной книги, тот прислал ему чин погребальный: помни о душе, царь.

В такой-то обстановке царь и уехал в Александровскую Слободу, известив оттуда об отречении от престола. Отъезд был не актом самоуничижения, а настоящим ультиматумом. Откажись бояре ехать к царю и униженно просить его вернуться, и по их головы пришли бы не только разъярённые москвичи, но и дворянское войско, по-прежнему верное царю. Возвращение Грозного было страшным – он решился одним махом положить конец боярским изменам.

Тьма кромешная

 Опричниной в старину назывался небольшой удел, который после смерти князя отдавали его вдове. Но Грозный толковал термин расширительно. Он собирался создать отдельное государство в государстве – не желая быть «царём земским», царём всей Руси, он собирался быть отдельным, опричным царём.

Вернувшись в Москву, он переселился за Арбат – в терем с чёрным, раскинувшим крылья орлом на крыше (ныне на этом мрачном месте стоит библиотека МГУ). Здесь был привкус весьма любимого Иваном юродства: прикинувшись бедной вдовушкой, он оттяпал себе в удел громадный кусок Северо-Восточной Руси. Этим он убивал сразу двух зайцев – мог выгнать из их вотчин в самом сердце Руси именитых и богатых бояр, а их земли раздать худородным дворянам, которые были на всё готовы ради царской милости.

Грозный недаром ещё в юности тратил время на изучение монастырской жизни – братство монахов с его железной иерархией казалось царю идеалом государственного устройства. Опричнина была организована как настоящий духовный орден под управлением «игумена» Ивана Васильевича.

Надевшие чёрную одежду опричники покидали мир, принося клятву не якшаться с обычными людьми, даже если то были их собственные родители. Глубокой ночью царь будил «братьев» на трёхчасовую службу в церкви, сам пел вместе со священником, а опричники подпевали. Во время трапезы царь читал им душеполезные книги, а они внимали, попивая вино и мёд. Опричные «братья» украшали своих коней отрубленной головой собаки и метлой – мы-де пребольно кусаем царских врагов, а потом выметаем из страны. Используя синоним слова «опричь» – «кроме», Курбский удачно скаламбурил, назвав царскую гвардию кромешниками.

«Иван Грозный казнил, а потом каялся ... Бог ему в этом деле мешал. Нужно было быть еще решительнее» Иосиф Сталин

Первыми жертвами опричников стали родовитые князья, которых Грозный опасался как возможных претендентов на престол. Например, герой взятия Казани князь Горбатый. Казнь князя, приходившегося родственником самому Грозному, как бы показывала: никакими справками о родовитости не прикроетесь.

Других потомков Рюрика – ростовских, ярославских, стародубских князей – царь ссылал в Казань, отнимая у них возможность занимать крупные чины. Грозный поощрял доносы слуг на господ: любой слуга, явившийся к царю со словами: «У меня есть дело господарское», – получал полнейшее доверие.

Православный царь, Грозный совершал деяния чудовищные в том числе с точки зрения православия: людей намеренно хватали без предупреждения, чтобы они не могли покаяться в грехах перед смертью и гарантированно попали в ад, трупы казнённых не погребали, а швыряли собакам. «Не токмо на том свете, но и здесь по своим злым делам чашу ярости Господней испивают», – говорил удовлетворённый царь. Сам он небесного гнева не боялся, был абсолютно уверен, что является лишь покорным орудием Божьей воли, очищающим державу от скверны.

Знавший о том, что король литовский приглашает всех недовольных к себе на службу, Грозный писал ему письма, в которых кичился преданностью подданных и троллил Сигизмунда, напоминал, что у многих его бояр – Бельских, Мстиславских – больше прав на литовский престол, чем у него.

И вдруг содрогнулся: ему донесли, будто боярин Иван Фёдоров, управлявший всеми русскими владениями в Ливонии, хочет его свергнуть, сам помышляя о шапке Мономаха. Грозный пригласил боярина во дворец, одел в царские одежды и усадил на трон, преклонив перед ним колени: «Наслаждайся владычеством, государь!» А потом лично заколол его ножом.

Труп боярина опричники протащили по Кремлю и бросили в навозную яму. Затем царь предпринял карательный рейд по имениям убитого – слуг запер в избе и взорвал с помощью пороха, жён их отдал на поругание опричникам. Особенно зверствовал некий Малюта Скуратов, на которого царь тогда положил глаз: орёл, молодец! Скрежеща зубами, народ привыкал к новому явлению – военным походам царя против своих же градов и весей.

Против преступлений возвысил голос митрополит Филипп. Во время службы в Успенском соборе он отказался благословить царя: «Мы за тебя, государь, чистую Господню жертву приносим, а за алтарём кровь льётся христианская!» Грозный пришёл в ярость; угождая ему, на Филиппа закричали стоявшие в соборе епископы, и даже чтец покрыл его площадной бранью.

Тогда митрополит покинул свою резиденцию и поселился в монастыре на Китай-городе, во всеуслышание осуждая царские дела. Когда же Филипп вернулся в собор, чтобы совершить службу на праздник Михаила Архангела, его принялись избивать ворвавшиеся опричники. Окровавленного, в разодранной одежде митрополита вывезли из Кремля и заточили в Твери. Позднее к Филиппу наведался Малюта Скуратов и задушил его удавкой.

Опричнина была настолько страшна, что люди начинали доносить на себя. Двоюродный брат царя Владимир Старицкий поведал Грозному, что бояре-заговорщики хотят посадить на трон его. Этим доносом князь хотел отмежеваться от тех, кто желал бы видеть на престоле более вменяемого государя. Но Грозный искренности не оценил – приказал кузену, его жене и девятилетней дочери выпить яд. После чего по первому зимнему пути отправился с ратью в Новгород: как ему донесли, сильные люди города вступили в переписку с Сигизмундом, готовясь передать ему город.

Сейчас историки не сомневаются, что заговора на самом деле не было – никаких упоминаний о нём среди писем самого Сигизмунда не найдено. Но Грозному хватило подозрения. Его отряды окружили ничего не подозревавший Новгород, как некогда враждебную Казань. Опричники хватали горожан и волокли на царский суд, а после приговора кидали их прямо в Волхов.

Убив более двух тысяч человек, кромешники так разграбили имения горожан, что «господин Великий Новгород» на десятилетия погрузился в упадок. Когда после царского отъезда в город пришла чума, она собрала щедрый урожай среди голодных и бездомных новгородцев.

Грозный хотел разорить и Псков, но город спасся поистине чудесным образом. Набожный царь послал богатые подарки знаменитому местному юродивому Николе. Юродивый отдарился куском сырого мяса. Грозный удивился: разве не грех есть мясо в пост? «А нет греха есть людское мясо?» – поинтересовался Никола. И пообещал: если царь не покинет сейчас Псков, не на чем будет ему вернуться в Москву.

В тот же день под Иваном пал его любимый конь, и царь испугался так, что и впрямь повернул рать обратно. Московская его гастроль удивила людей ещё более: на Китай-городе поставили плахи для крупнейших чиновников государства.

Главу Посольского приказа Висковатого, которого «уличили» в тайных сношениях с Сигизмундом и султаном, привязали к столбу; опричники, по очереди подходя, отрезали у него по куску мяса. В том, что касается пыток и казней, царь был большим затейником.

Казначея Фуникова обливали то кипятком, то ледяной водой, а боярина Козаринова, попытавшегося избежать казни, приняв иночество, Иван Васильевич велел посадить на бочку с порохом. «Он ангел, – комментировал ехидный царь, – подобает ему на небо взлетети!» Один из образованнейших людей своего времени, Грозный превосходно владел словом.

Но всего более удивили москвичей казни виднейших опричников – среди них царь отправил на тот свет даже отца своего любимца Басманова, причём велел сыну убить родителя. Самого Федьку Грозный отправил в ссылку на Белоозеро. Это было что-то новое – царь начал расправляться со своими опричными «братьями».  

Сказано в Писании: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет». И почему эта строчка не попалась набожному Грозному на глаза? 

Пожинать плоды разделения пришлось на удивление скоро. Весной 1571 года к Москве пришёл с большим войском крымский хан Девлет-Гирей, легко опрокинув все кордоны, поставленные ослабленными земскими войсками. 

Горожане ждали, что Грозный примет бой, но царь с войском опричников оставил столицу и ушёл на север. Это не был маневр в духе Кутузова. Царь просто струсил. «Бегун пред врагом и храняка царь великий християнский перед бусурманским волком», – смеялся из Европы Курбский. Хан поджёг город; люди задыхались от дыма в церквях и погребах, погибали в рушащихся домах и от татарских сабель среди улицы. 

Царь явился к издевавшемуся над его трусостью ханскому послу в мужицкой сермяге: не взыщи, дань платить тебе нечем. Бедный, бедный Грозный! После сожжения Москвы он разочаровался в опричнине точно так же, как раньше в боярах.

Тем более что удар по стране опричнина нанесла страшный. Худородные опричники пользовались вседозволенностью для обогащения. Подкидывали боярам в дом свои вещи, уличая их в краже, приезжали к богатым людям с поддельными «ордерами» на их убийства, соглашаясь пощадить их за мзду, рыскали по дорогам, грабя и убивая встречных.

Когда после смерти второй жены Грозный стал искать новую супругу, опричники поехали во все концы страны, являясь к купцам и уверяя, что их дочери обязаны отправиться вместе с ними в качестве царских невест. Опричнина дискредитировала в глазах народа и самого царя – его открыто называли кровопийцей. 

После казней на Китай-городе москвичи рассказывали друг другу, будто один из трупов встал и закричал царю страшным голосом: «Почто еси нашу неповинную кровь излиешь?!» По числу жертв Грозный, возможно, и не был самым кровавым монархом своего времени – по его приказу было убито около 4 тысяч человек, и историки обычно напоминают, что примерно столько же унесла одна Варфоломеевская ночь. 

Но именно в истории Руси Грозный стоял особняком. Бывало и до него, что в борьбе за власть князья ослепляли друг друга, убивали зверскими способами, но вот такой жестокой и бессмысленной войны с собственным народом ещё никто не вёл. Чтобы казнить боярина, дед и отец Грозного должны были доказать его вину – так требовал неписаный закон. Иван Васильевич сделал единственным законом свою волю.

Ещё хуже было то, что опричники оказались плохими вояками. Когда Грозный стал выбирать воеводу для того, чтобы отразить новый набег крымских татар, собиравшихся всерьёз поделить Русь между мурзами, он поставил над войсками не кого-то из верных упырей, а находившегося в опале опытного вояку Воротынского. И тот не подвёл: сокрушил крымское войско под Москвой, употребив для этого средневековый «танк» – подвижный гуляй-город, в котором находились стрельцы и пушки. 

Одержав победу руками опального воеводы, Грозный объявил об упразднении опричнины. Бояре вздохнули с облегчением: царь демонстрировал столь сильное нежелание вспоминать о «кромешных» временах, что велел всякого, упомянувшего о ней, бить кнутом.

Но долго в «завязке» царь не продержался.  Сперва был схвачен и убит под бредовым предлогом герой Воротынский. А потом Грозный снова объявил о своём отречении от престола. Правда, на этот раз государство без царя не оставил: посадил на свой престол никому не известного касимовского хана – крещёного татарина Симеона Бекбулатовича. 

На приёмах в Кремле Грозный, назвавшийся удельным князем «Иванцом Московским», садился в углу и смиренно внимал указам «государя». Но никто не сомневался: воцарение жалкого Симеона – трюк, придуманный Иваном Васильевичем. Причём не то чтобы новый: снова Грозный делил государство на две части, снова призывал в своё «удельное войско» верных людей. 

Как Сталин хотел возобновить террор после войны, так и Грозный явно пытался возродить опричнину ещё раз, но на сей раз руками подставного царька, на которого бы пролилось всеобщее негодование. Царь явно не умел управлять, не умел доверять подданным – заменял одних другими, а затем истреблял и их, чтобы снова набрать новых.

И вновь начались казни, заставившие всех содрогнуться. Великий комбинатор, Грозный импровизировал: нового новгородского епископа Леонида, назначенного взамен ранее казнённого, велел «обшить медведно» – зашить в медвежью шкуру, пустив на него собак. 

Спокойными рядом с Грозным не могли чувствовать себя даже члены его семьи. Так, наследник Иван Иванович, ещё совсем молодой человек, был уже в третьем браке – первых двух невесток государь, озлившись, постриг в монастырь. Расстраивали царя мельчайшие проступки. 

Как-то в покоях сына он застал его беременную жену одетой в исподнее и, видя такое непотребство, принялся учить её своим острым посохом. Сын вступился за супругу. Отец принялся поучать и его. Урок закончился плачевно: у невестки Грозного той же ночью случился выкидыш, а сын от побоев и горя слёг и вскоре скончался.

Великий государь и сам всё чаще хворал. Жизнь не радовала. Бесславно закончилась Ливонская война. Государь сам истребил самых способных полководцев, да и не могла лежавшая в руинах страна кормить сколько-нибудь боеспособную армию.

Чувствуя, что уже скоро предстанет перед престолом Всевышнего, он посадил дьяков за кропотливую работу – выуживать из следственных дел и донесений опричников имена всех казнённых по его приказу людей. Дьяки собрали имена сотен несчастных и упомянули ещё несколько тысяч безымянных жертв. Царь велел разослать список во все монастыри страны, чтобы казнённых регулярно поминали. 

Болезнь одолевала царя. Ему стало трудно ходить, и он приказал доставить с севера страны множество кудесников и колдуний. По легенде, они лечить его отказались, назвав дату смерти – 18 марта. Царь огрызался, обещая всех их сжечь, если предсказание не исполнится. Когда наступил предсказанный день, государь был спокоен и занимался повседневными делами – сходил в баню и присел за столик в ожидании, когда ему принесут шахматы. Эту игру он очень любил. Однако шах и мат наступили немедленно: Грозный вдруг свалился набок, потерял сознание и через несколько минут был мёртв. Ему было всего 54 года.

Горе-менеджер

Правы ли апологеты Грозного, уверяющие, что царь просто боролся с алчными и коррумпированными боярами – настоящими врагами отечества? 

Ответ на этот вопрос даёт поминальный список, составленный царскими дьяками. Бояре там в абсолютном меньшинстве, в основном там тот самый простой народ, чьим защитником он якобы выступал. Да и большинство бояр убиты им под совершенно неправдоподобными предлогами – ну можно ли было подозревать Ивана Фёдорова, не бывшего Рюриковичем по крови, в намерении занять престол? 

Так что же, Грозный был просто маньяком, старавшимся уничтожить как можно больше народу? Тоже нет – множество фактов свидетельствует, что царь остро переживал «боярские неправды». Из Александровской Слободы вернулся, потеряв все волосы на голове, – так терзался. Просил английских послов дать ему прибежище в Лондоне в случае боярского переворота – значит, и вправду боялся и подозревал. Строил себе специальную келью в вологодском Кирилловом монастыре – желал окончательно покинуть престол и посвятить себя Богу.   

Нет, Грозный не был ни спасителем отчизны, ни маньяком. Он был… плохой менеджер – персонаж, которого многие из вас наверняка встречали в компаниях, где вам довелось работать. Эгоистичный, не заботящийся о сотрудниках, не в силах приспособить к меняющимся обстоятельствам засевшую в голове концепцию горе-идеалист. Настолько плохой, что даже Ермака, завоёвывавшего для него Сибирь, считал казаком-разбойником. 

Но обычный скверный управленец может гадить подчинённым разве что штрафами, а у царя всея Руси был совершенно фантастический выбор пыток и казней. Именно это и меняет дело. Беда стране, когда у власти оказывается такой человек. Наследием Грозного стала вовсе не крепкая царская власть, а «поруха» и Смута: царь своими руками пресёк свой род. Приучив народ принимать любые подкреплённые силой решения, Грозный сделал возможными восхождение на троне безродного Годунова и самозванца Лжедмитрия.

Грозный заложил и другую, весьма важную традицию – наплевательского отношения к формальным институтам власти. Не желая искать общий язык с боярской Думой, создал параллельный, опричный двор. 

Эта традиция красной нитью прошла через всю нашу историю: вместо того чтобы использовать по назначению правительство, государи российские без конца изобретали какие-то тайные комитеты, собственные его императорского величества канцелярии, особые совещания, администрации президента, перенося туда все важные дела. И это роковым образом повлияло и на саму судьбу самодержавия в России. 

В Англии парламент мог объявить королю-самовластнику войну и даже казнить его. Но если король соблюдал правила игры, именно парламент выступал гарантией преемственности его власти. В результате британская монархия превратилась в образец стабильности. 

В России же монархия была сметена благодаря нежеланию Николая сделать правительство ответственным перед Думой – упорному стремлению государя самому царствовати и всем владети. Вот такой русский парадокс: чем больше единоначалия хочет царь, тем живописнее будут после него руины.