Как формировалась высшая школа России: романтизм, скандалы и университетская вольница

Упомянутая Бульбой «академия» – учебное заведение, основанное в 1632 году киевским митрополитом Петром Могилой (он же молдавский боярин Петру Мувилэ) на основе объединения православных «братских школ» и в подражание западноевропейским вузам. Спустя два десятилетия после основания академии, получившей прозвище «Могилянская», Киев вошел в состав Московской Руси,  но ни в Москве, ни в иных городах Великороссии подобных учебных заведений еще не было, что и дает повод посчитать киевскую академию первым отечественным вузом.

Впрочем, повод достаточно спорен – конечно, в Киево-Могилянской академии, подражая «латинским», т.е. западноевропейским университетам, преподавали всем желающим риторику, пиитику и прочую грамматику с арифметикой, но все же заведение имело сугубо религиозное предназначение, готовило кадры для церкви. Так что «поповские подрясники» учащихся в речи Бульбы совсем не случайны.

Традиция малороссийской казачьей верхушки обучать в Могилянской академии своих сыновей возникла именно на пике противостояния православных Украины с польскими католиками. Один из первых русских воевод Киева, присланный из Москвы боярин Шереметев, демонстративно отдал в академию своего старшего сына Бориса. В скором будущем именно Борис Шереметев станет ближайшим сподвижником Петра I – именно он отбил у шведов Ниеншанц, будущий Петербург, именно он официально командовал русской армией в битве под Полтавой.

Так что у Киево-Могилянской академии яркий след в прошлом нашего Отечества, не зря русские историки XIX века с почтением именовали ее Старой Киевской Школой (именно так, все три слова с большой буквы). Однако ряд моментов мешает нам посчитать эту заслуженную «Школу» первым университетом России.

«Побочные» академии

Гоголь, хорошо знавший историю своей малой родины, не зря подчеркивает специфический характер обучения сыновей Бульбы: «Они были отданы в Киевскую академию, потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его… Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни: эти схоластические, грамматические, риторические и логические тонкости решительно не прикасались ко времени, никогда не применялись и не повторялись в жизни. Учившиеся им ни к чему не могли привязать своих познаний, хотя бы даже менее схоластических. Самые тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от опыта».

Конечно, Николай Васильевич слишком строг и литературно перегибает, но подчеркнуто «несветский» характер Киевской академии бесспорен. При этом в царской России  как по традиции, так и в нормах законодательства религиозные и военные учебные заведения всегда очень четко и строго отделялись от общегражданских. Поэтому и Киево-Могилянскую академию, и возникшую чуть позже в Москве по ее образцу Славяно-греко-латинскую академию при всем уважении следует считать именно религиозными учебными заведениями. Обучение светских слушателей в их стенах было сугубо побочным, во всех смыслах факультативным. Не случайно обе «Школы» стали прямыми предшественниками двух и ныне существующих духовных академий, соответственно, Киевской и Московской.

При этом в строгом смысле первый классический университет в России собирался создать даже не Петр I, а его старший брат, позабытый широкой публикой царь Федор Алексеевич. На троне он пробыл всего шесть лет, умер на 20-м году жизни и ничем заметным в истории отметиться не успел. Однако именно в годы его царствования был подготовлен проект указа: «В богоспасаемом граде Москве ради благоискусных дидаскалов и изощрения разумов храмы чином Академии устроити…».

«Дидаскалами» в античной Греции и Византии именовались педагоги высших школ. Проект царского указа планировал именно классический университет, дающий не только богословское образование, но и «учение правосудию и прочим всем свободным наукам». Предполагалось, что после создания такой академии на все государские чины, кроме воинских, смогут претендовать только ее выпускники.

Однако дальше проекта царского указа дело не пошло. Более того, не пошло оно даже у бесспорно великого царя-реформатора Петра I. Учреждая в 1724 году Академию наук (точнее, Академию наук и курьезных художеств), первый русский император задумал при ней и первый русский университет. Приглашенные из Европы профессора должны были читать лекции русским студентам.

Исходный замысел Петра был крайне амбициозен. Базировался он на проекте Готфрида Лейбница, выдающегося немецкого ученого той эпохи, одного из отцов математического анализа. Царь и математик были лично знакомы, не раз встречались. Лейбниц представил Петру первый не только в России, но и в Европе проект общегосударственной системы образования, венчавшийся университетами для подготовки гражданских чиновников и Академией наук с «научными предприятиями», сегодня мы бы их назвали НИИ. При этом университеты в данном проекте мыслились именно государственными учреждениями, а не автономными корпорациями, как то повелось в Европе со Средних веков. «Область неограниченной свободы» Лейбниц прямо называл «постыдным недостатком, укоренившимся в немецких университетах и академиях».

5% грамотеев

Царь-реформатор умер через год после учреждения Академии наук. При этом он оставил стране вполне эффективную систему военного образования. Морская академия (начинавшаяся как Школа математических и навигацких наук, а ныне Санкт-Петербургский военно-морской институт), Инженерная и Артиллерийская школы – всё это весьма солидные для той эпохи вузы, но именно военные. И как показала история последующего столетия, высшее военное и прикладное образование в Российской империи оказалось на уровне – с честью выдержало строгие экзамены в многочисленных победоносных войнах.

Зато с общегражданским высшим образованием ситуация оставалась печальной почти весь XVIII век. «При Академии наук не токмо настоящего университета не бывало, но еще ни образа, ни подобия университетского не видно», – писал великий Ломоносов уже в эпоху Екатерины II.

В России того столетия банально не хватало достаточного числа грамотных людей. Почти всех дворян (единственного сословия с поголовной грамотностью) забирала военная карьера, а редкие грамотеи из более низких сословий в основном шли по духовной стезе – помимо качественных армейских вузов в стране имелась и развитая система религиозного образования, в т.ч. высшего. С учетом того, что даже к началу XIX века доля грамотного населения в Российской империи не превышала 5%, человеческой базы для университетских «свободных наук» просто не было.

Мы все знаем про МГУ – во всех смыслах первый вуз и Российской империи, и СССР, и РФ. Но основанный в 1755-м Московский императорский университет первые полвека существования был весьма скромным по масштабам – не более сотни студентов всех курсов и факультетов. При этом он регулярно испытывал трудности с набором студентов. Так, в 1765 году на юридическом факультете обучался только один студент, а спустя три года подобная картина повторилась на медицинском факультете.

Кстати, помимо Московского при Елизавете Петровне планировали открыть еще один императорский университет – Малороссийский на Украине. Проект лоббировал последний гетман Запорожского казачьего войска Кирилл Разумовский, брат фаворита и тайного супруга царицы. Однако на второй общегражданский вуз тогда не хватило ни денег, ни претендентов на гордое звание студиоза, как на языке той эпохи именовали студентов.

Немецкое засилье

В итоге вторым вузом в истории нашего Отечества оказался… Кёнигсбергский университет. Русская армия взяла столицу Восточной Пруссии в 1758 году, и регион стал губернией Российской империи. Жители, в том числе преподаватели университета – одного из старейших в Германии, дружно присягнули на верность дочери Петра I. Иммануил Кант, знаменитый отец немецкой классической философии, тогда даже отправил русской царице прошение «всемилостивейше назначить» его на место ординарного профессора по кафедре логики и метафизики. Из России в Кёнигсбергский университет сразу прислали семерых юношей для обучения – двое из них впоследствии стали профессорами МГУ.

Хотя Кёнигсбергский университет числился российским менее пяти лет, в нём на протяжении всего XVIII века обучалось немало студентов либо русских, либо отметившихся в истории нашего Отечества. Например, выпускниками этого восточнопрусского вуза были фаворит царицы Анны Иоанновны герцог Бирон, уже упоминавшийся гетман Разумовский и погибший в ходе восстания декабристов герой наполеоновских войн Михаил Милорадович (последний как раз являлся студентом у Канта).

Надо признать, что два десятка немецких университетов были еще одной причиной, по которой в России долгое время не возникало собственных высших школ «свободных наук». Германия тогда была раздроблена, но при этом лидировала в Европе по числу солидных университетов. Эти маститые вузы, прославленные еще со Средних веков, буквально высасывали из России тех немногих, кто мог и хотел стать студентом, а не военным кадетом или семинаристом. По подсчетам историков, от Петра I до Николая I в германских университетах обучалось минимум 924 россиянина – это для нас цифра более чем скромная, а для эпохи, когда весь МГУ насчитывал максимум сотню студиозов, данное количество весьма внушительно.

Если же вспомнить, что и профессора с преподавателями в России массово были «из немцев», то следует признать – высшее гражданское образование по начало XIX века у нас было во всех смыслах немецким. Ситуация стала меняться только в эпоху Пушкина, но и у него в «Евгении Онегине» есть характерные строки о типичном штатском дворянине:

По имени Владимир Ленский,
С душою прямо гёттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды…

«Гёттингенская душа» и прочие германские «учености плоды» – это именно о Гёттингенском университете в Саксонии, одном из крупнейших вузов Западной Европы на рубеже XVIII–XIX веков, популярном и у русской дворянской молодежи.

Но вернемся от Пушкина в эпоху его дедов. Любопытно, что первая критика засилья иностранного духа в русском высшем образовании прозвучала на государственном уровне именно при царице-«немке», Екатерине II. В 1787 году заведующий народными училищами коллежский советник (гражданский аналог полковника) Осип Козодавлев представил императрице «Планъ учрежденiю въ Россiи университетовъ».

Сам Козодавлев вместе со знаменитым диссидентом Радищевым получал образование в Лейпцигском университете, но в преамбуле к плану писал: «Польза российскаго государства требует, чтоб науки в российских университетах преподавались на языке народном. Где науки преподаются на языке иностранном, тамо народ находится под игом языка чуждаго, и рабство сие с невежеством нераздельно. Число ученых в государстве как бы велико ни было, но если они преподавать науки будут не тем языком, которым говорит народ, то просвещение пребудет только между весьма малою частью граждан, а народ останется в невежестве».

Царица Екатерина II благосклонно отнеслась как к критике немецкого засилья, так и к планам по созданию сети университетов. Предполагалось в дополнение к Московскому открыть университеты в Пскове, Чернигове, Пензе и в только что основанном городе Екатеринославе – столице недавно отвоеванной у татар и турок Новороссии. Наместник этого нового края Григорий Потемкин получил указ: «Основать Университет, в котором не только науки, но и художества преподаваемы быть долженствуют». Указ, в сущности, делал новый вуз инструментом освоения нового края, предписывая принимать студентов «как российскаго языка, так и тех, кои греческий, татарский или иной язык употребляют».

Университеты в романтическом духе

Но все амбициозные планы Екатерины II по созданию в России сети университетов похоронила начавшаяся в том же 1787 году очередная Русско-турецкая война. У государства просто не осталось свободных денег – один героический штурм Измаила обошелся в рублях, как учреждение сразу двух крупных вузов. И к новым проектам в этой сфере вернулись только при Александре I, когда в 1803-м в стране учредили сразу четыре университета – в Казани, Харькове, Дерпте (ныне эстонский Тарту) и Вильно (ныне литовский Вильнюс). Запланировали также создание университета в столице, но из-за наполеоновских войн он открыл двери только в 1819 году.

Образовательная реформа стала едва ли не первым крупным мероприятием молодого царя, в ней отразились весь романтизм и склонность юного Александра I к западным влияниям. Если планы Екатерины II рассматривали университеты строго как элемент государственной машины, то молодой царь учредил нечто совсем иное. В итоге Василий Каразин, один из основателей Министерства народного просвещения и человек весьма либеральных взглядов, с недоумением писал: «Устроили университеты на манер германских XV века…».

Действительно, уставы новых вузов прописали в самом романтическом духе – царь Александр I просто скопировал университетскую автономию средневековой Европы. Со стороны всё выглядело красиво: полное самоуправление педагогов и студентов, собственная юрисдикция вне подчинения региональным и полицейским властям, свобода присвоения научных степеней и т.п. Однако в европейские Средние века всё это возникло не из-за особой любви к демократии, а исключительно вследствие феодальной раздробленности и войны всех против всех – университет тогда просто был аналогом независимых феодалов или столь же самостийных ремесленных цехов.

В самой Западной Европе к началу XIX века былая средневековая автономия вузов уходила в прошлое, зато романтический Александр I вдруг возродил ее посреди отечественного абсолютизма. Но стоит помнить, что высшее образование в Российской империи было не только ценностью само по себе – еще великий Ломоносов предложил «академические градусы» (как в ту эпоху именовали ученые степени) официально приравнять к государственным чинам. В итоге при строгой сословности российского общества два с лишним века назад студент с дипломом приравнивался к армейскому офицеру, а доктор наук – к статскому советнику, который в иерархии государственных чинов котировался лишь чуть ниже генерала.

Так высшая школа становилась пропуском в высшую часть элиты – не просто выше каких-то там копошившихся внизу крестьян, а куда выше обычного провинциального и служилого дворянства. Вкупе с романтической университетской автономией это дало неожиданный для Александра I результат. К тому же первое десятилетие университетская система России функционировала вне пристального внимания высшей власти – в ходе наполеоновских войн царю и его сановникам стало не до высшей школы.

Когда же отгремели все баталии, то наверх всплыла целая череда университетских скандалов. В наши дни все слышали о плагиате в диссертациях или покупке научных степеней, но два столетия назад наши предки на этом сомнительном поприще были не менее хитры.

Факультеты царя Александра

В 1812 году, пока Наполеон сжигал Москву, ушлый курский купец Григорий Хлапонин решил стать доктором наук. Писать буквы купец не умел, зато имел хорошую деловую хватку – быстро договорился с профессором Харьковского университета Иоганном Шадом и на следующий год получил степень доктора философии.

Это лишь один пример, их было множество. Но чашу терпения высшей власти переполнил скандал в Дерптском университете, где летом 1816-го два заезжих немца фактически купили степень доктора права, т. е. автоматом приобрели в Российской империи еще и потомственное дворянство с почти генеральским чином. Обычным порядком такая карьера требовала долгих десятилетий беспорочной гражданской службы либо немалого риска здоровьем и жизнью на службе военной. Зато университетская автономия, формально оставаясь в рамках предоставленных законом прав – средневековые традиции даже предписывали делать денежные взносы и подарки профессорам! – стала плодить такие «карьеры».

Реакция свыше последовала жесткая, игры в автономию закончились – к концу 1816 года в отставку отправили министра просвещения, ректора Дерптского университета уволили с жесткой формулировкой «впредь никуда к должности не определять», а профессора Харьковского университета Шада вообще выслали из России. Одновременно вышел приказ «О всеобщем запрещении на производство в ученые степени», действовавший два года.

В Российском государственном историческом архиве (РГИА) до сих пор хранится заведенное в 1816 году многотомное «Дело о выработке правил для получения ученых степеней с целью прекращения злоупотреблений при их присвоении». Итогом интенсивной работы над ошибками стало утвержденное царем «Положение о производстве в ученые степени» – в полном объеме оно заработало с 1820 года, ровно два века назад.

К тому времени в Российской империи насчитывалось уже семь университетов – вполне солидная цифра для той эпохи, – и именно этот поистине эпохальный документ создал в нашем Отечестве единую общегосударственную систему присуждения ученых степеней. Однако утвержденное царем «Положение» не ограничилось только подробной регламентацией экзаменов и испытаний для студентов, кандидатов, магистров и докторов. Впервые была законодательно систематизирована вся наука, преподаваемая в высшей школе.

Сегодня в РФ официальная номенклатура научных специальностей, по которым присуждаются ученые степени, насчитывает 26 основных наименований, от математики до теологии. Два века назад царь уложил все преподаваемые гражданскими вузами «роды наук и познаний» всего лишь в четыре факультета: богословский, философский, юридический и медицинский.

Примечательно, что указанное в этом перечне богословие не имело никакого отношения к православию – для официальной государственной религии, повторим, существовала своя, совершенно обособленная система обучения, подчинявшаяся Синоду, а не Министерству просвещения. Богословские факультеты гражданских вузов изначально создавались лишь в двух университетах Российской империи и только для католиков с протестантами: для первых  – в Виленском университете, для вторых – в Дерптском.

Куда интереснее другие факультеты, вмещавшие всевозможные науки. Если с медицинским все понятно без пояснений, то философский и юридический факультеты удивят нашего современника. Например, все физико-математические науки вместе с химией входили в философию, а история делилась между двумя факультетами – всеобщую преподавали и изучали на философском, зато история России была составной частью юридического факультета. Если вдуматься, такая классификация вполне стройна и логична.

Словом, начиная с 1820 года в России можно наблюдать высшую школу и систему высшего образования почти в привычном нам классическом виде. Конечно, за два минувших столетия многое менялось, но заложенные еще Александром I основные принципы сохранились даже после всех потрясений XX века и дожили вплоть до наших дней.