Как некий Философ в Первую мировую спас тысячи русских солдат и офицеров от позорного плена

«Исключительно одушевлён преданностью»

Двадцать шестого апреля 1915 года в канцелярии Его Императорского Величества с нарастающим изумлением читали прошение командира 4-го батальона 21-го пехотного Муромского полка «о нижеследующем». Проситель составил обращение к государю по-деловому: мол, рано утром 17 августа 1914 года я, во-первых, во-вторых, в-третьих… Всего в шести пунктах перечислялись героические заслуги автора. Затем он указал, что прилагает к прошению 17 подлинников и 34 копии подтверждений его свершений. Позволив себе чуточку политеса в конце прошения — всё-таки адресат монарх, не абы кто: «…Исключительно одушевлён преданностью Престолу Императорскому» — комбат проставил на листе дату, чин и имя. Там же значился обратный адрес: Петроград, меблированные комнаты «Англия» — столичный тыл, а не действующая армия.

Подобные обращения пехотного капитана напрямую к императору — это нонсенс, вопреки всем мыслимым уставным нормам.

О стилистике текста и говорить излишне.

Пятнадцатого мая прошение передали в Особую канцелярию Военного министерства, затем в Главный штаб. В разгар кризиса на фронте вряд ли кому было до этого дело. Долго ли, коротко ли, но скандальная бумага с хвостом из переписки о ней добралась по команде до штаба Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Дежурный генерал препроводил сию корреспонденцию начштаба 2-й армии с уведомлением: «Главнокомандующий приказал произвести подробное расследование подвига названного офицера».

Из-за чего же возник весь сыр‑бор?

«Куда хотите я пойду!»

Отступление 2-й армии генерала от кавалерии А. В. Самсонова из Восточной Пруссии сложно было назвать упорядоченным. Семнадцатого августа сам командующий застрелился, и теперь бойцам оставалось действовать сообразно обстановке. Русские солдаты и офицеры целыми подразделениями и частями пробирались к границе. Они наталкивались то на немцев, то на соратников, попадали в плен и погибали. Стихийно образовывались сводные отряды: артелью и батьку бить легче, и к родной земле идти. О недолгой одиссее такого формирования в составе 1250 человек и написал в своём рапорте капитан Философ Попов.

В день самоубийства генерала Самсонова Попов с 11 нижними чинами своей роты и подпоручиком 6-го пехотного Либавского полка Сырцовым прошёл перелесками южнее деревни Валлендорф и достиг опушки справа от дороги на Канвизен. Пехотинцы залегли цепью и увидели, как на поле впереди ветер полощет белые флаги, русские солдаты втыкают оружие в землю и сдаются в плен. Попов насчитал до полутысячи штыков и человек соответственно. Там же он заприметил несколько пушек с частью артиллерийского обоза. Горькие слезы навернулись на глаза капитана при виде такого позора. Он тотчас же обратился к горстке однополчан, призвав их пробиваться вперёд с боем: «В России нас всех проклянут и расстреляют по решению суда… Так пусть же лучше здесь расстреляют нас немцы!».

Но чёртовой дюжиной солдат много не навоюешь, поэтому решено было отступить в близлежащий лес и дождаться других бойцов, также выходящих из окружения. Вскоре им встретились несколько рот 31-го пехотного Алексеевского полка и другие части, в том числе два десятка донских казаков под общим началом подполковника Г. И. Сухачевского. Там же случились пулемётные команды лейб-гвардии Кексгольмского и Кременчугского пехотного полков, всего 14 пулемётов. Уже немалая сила!

Оседлав скакуна, Попов подъехал к подполковнику и изложил ему свой план — прорыв через ощетинившееся штыками поле. Сухачевский стушевался, глядя, как его люди спорят — сражаться или сдаваться? Попов ещё раз объехал весь отряд и, наплевав на субординацию, пристыдил старшего офицера. Грубый окрик будто бы возымел действие. Подполковник робко попросил лишь, чтобы муромцы во главе с командиром следовали в авангарде. «Куда хотите я пойду — вперёд, вправо, влево, сзади», — запальчиво ответил Философ Константинович, но заметил, что лучше станет замыкающим и будет расстреливать беглецов и трусов.

Попово войско пошло вперёд. Почти сразу сдавшиеся в плен начали выдёргивать штыки из земли. Командир отряда с подпрапорщиками и унтерами поделил их на взводы и роты на ходу. Близ деревни Заддек капитан Попов выстроил сводный отряд в несколько шеренг. Напряжение было жутким. Немецкая конница по левому флангу! — померещилась, панику удалось прекратить. Шрапнельный огонь по правому флангу! — не почудился, но на немецкую батарею ринулись казаки. Четыре пушки пришли в негодность, их прислугу изрубили.

На выходе из деревни неприятельский пулемётный огонь удалось подавить слаженной работой кексгольмцев и кременчугцев. По немецкой пехоте сперва дали ружейный залп, а затем перекололи её штыками. Перевели дух, сомкнули шеренги, пошли дальше.

Их ещё не раз окатывало свинцом. «Особенно я подбодрял одного нижнего чина, раненого двумя пулями в обе ноги, советуя ему идти во что бы то ни стало», — писал Попов. — «Потом указал ему идти сесть на ехавшую в стороне кухню». Немолодые офицеры старались держать форс и не отставать от рядовых. Около 16-17 часов сводный отряд перешёл вброд пограничную реку в районе деревни Вулька-Здзивуйская. Спасшиеся от гибели и плена солдаты крестились, плакали и благодарили Попова за возвращение. Там же раненых поместили на телеги, а капитан вверил бразды командования подполковнику: «Теперь моя миссия кончилась».

«Награждён выше меры»

За выход с боем из окружения во главе отряда подполковника Сухачевского наградили орденом Св. Георгия 4-й степени. Узнав об этом, капитан Попов счёл себя обделённым, обиделся и решил известить о несправедливости самого императора.

Однако наряду с его версией событий государю передали полсотни листов, призванных подкрепить рапорт капитана. Философ Константинович почти сразу же принялся собирать свидетельства своей доблести и нечистоплотности подполковника Сухачевского: «По моему мнению человек, заслуживающий орден Св. Георгия, должен быть кристаллически чистым…». Он писал офицерам, бывшим с ним в той же переделке, и приобщал их ответы к подшивке. Он протоколировал беседы с нижними чинами, избежавшими гибели и позора. Корреспонденты были едины во мнении: «Благодаря Вам отряд так победоносно вышел из кольца немцев…», «Инициатива и осуществление перевода принадлежали Вам…», «Все Вас знаем и помним, как Вы переводили отряд!».

История дополнялась сенсационными подробностями вроде атаки немецких блиндированных автомобилей (к чести Попова, сам он про них не писал). Каждый второй припоминал, между прочим, что Сухачевский порывался сдаться в плен ещё до встречи с муромцами и их командиром.

Единственная закавыка: все эти свидетельства были заверены самим Поповым — и только.

Он твёрдо помнил, что Сухачевский сразу по выходу из окружения отбил телеграмму в штаб 2-й армии: «Душою действий был капитан Муромского полка Попов», — да только и она не сохранилась. Начальник пулемётной команды лейб-гвардии Кексгольмского полка в отдельном рапорте вообще не припоминал команды Попова в бою у Заддека… В конце концов занятому расследованием офицеру всё стало ясно.

Выводы по делу оказались такими. Прошение капитана Попова на Высочайшее имя было нарушением воинской дисциплины, наказуемым законом. Требование им справедливости, то есть ордена для себя, являлось нарушением статьи 13 Георгиевского статута. Собранные Поповым свидетельские показания не заслуживают доверия. Независимые свидетельства других офицеров не содержат фактов о тяжёлых боях — максимум о мелких стычках. «Капитан Попов за его заурядные боевые заслуги… скорее награждён выше меры, чем обижен»: и действительно, Анна 3-й степени с мечами и бантом, Станислав 2-й степени с мечами — всего за восемь дней в Восточной Пруссии!

Награждения Георгием за события 17 августа этот офицер не заслужил.

Подполковник Сухачевский же сперва отличился под Гродно в феврале 1915-го, и его представили к чину полковника. Буквально пару недель спустя он оскандалился и был отчислен от командования полком. Вместо чинов и наград перед ним замаячил военный суд (впрочем, за недостатком улик всё обошлось). Будучи командиром запасного батальона пехоты, Сухачевский летом 1916 года начал жаловаться в Ставку на чинимые препятствия в карьере — но его рапорт в итоге оставили без внимания…