Как удмурты-язычники пытались доказать всей Российской империи, что стали жертвами навета

Жертвоприношение для «всеобщего блага»

Населению Вятской губернии в конце девятнадцатого века жилось тяжело. Первым «всадником апокалипсиса» стала внезапная эпидемия тифа, к которой местные врачеватели не были готовы. Вторым стал неурожай. Народ массово погибал от страшной заразы, а тех, кому удалось выжить, добивал голод. К лету 1891 года ситуация достигла критической отметки. Требовалось срочно что—то предпринять. И власть решилась на отчаянный шаг – вся Вятская губерния была накрыта «колпаком» карантина. На дорогах, которые вели к соседним губерниям солдаты за короткий срок возвели блокпосты, также они постоянно прочесывали приграничные земли в поисках беглецов.

Местные жители всеми правдами и неправдами пытались покинуть губернию, но это почти никому не удавалось. Солдаты хорошо справлялись со своей работой. Люди возвращались обратно, гадая, что вперед отправит их на тот свет: тиф или голод. Начало расти недовольство. Петербург, опасаясь бунта, принял важное решение – крестьянам начали давать так называемые «хлебные ссуды». Проще говоря, люди получали зерно, за которые им впоследствии нужно было расплачиваться.

Летом в губернию перебралось несколько православных священников из соседних территорий. Они ходили по деревням, читали молитвы, призывая жителей к смирению и покаянию. Поскольку большую часть составляли язычники, старания православных церковнослужителей воспринимались как издевка. Люди охотнее верили своим шаманам и колдунам, которые день и ночь просили древних богов смилостивиться и послать им богатый урожай, забрав заодно тиф.

По неизвестным причинам тиф миновал две деревни, расположенные в Малмыжском уезде. Жители Старого и Нового Мултана не страдали от болезни. А поскольку эти деревни населяли вотяки (так русские называли удмуртов), то у православных соседей появилось к ним несколько вопросов. Среди крестьян поползли слухи, что местные шаманы обратились за помощью к злым духам. Так неприязнь не только на национальной почве, но и еще религиозной окончательно обострилась. Обстановка напоминала стог сухой соломы, которой для мгновенного возгорания достаточно было лишь одной искры.

И пламя вспыхнуло. Произошло это в самом начале мая 1892 года. В тот день некая крестьянка Марфа Головизина отправилась из своего села Аныка (того самого, где в основной массе проживали русские) в Чулью, чтобы навестить свою родственницу. Как это часто бывает, к конечной цели вели две дороги: хорошая, но длинная и плохая, но короткая. Марфа была женщиной не из робкого десятка, поэтому выбрала второй путь, не испугавшись болот. Места она знала, поэтому не ждала каких-то неприятных сюрпризов.

Женщина, осторожно пробиравшаяся через топи, внезапно заметила человека. Мужчина, укрытый плащом, лежал на узкой тропинке. Марфа аккуратно его обошла, подумав, что повстречала какого-то пьяницу. Каково же было удивление Головизиной, когда тот же мужчина все еще лежал на том же месте спустя день. Заподозрив неладное Марфа подошла к нему вплотную и… закричав, бросилась наутек – крестьянка обнаружила обезглавленный труп.

Первым делом Марфа о своей ужасной находке сообщила отцу, тот – стражам порядка. Но поскольку у полиции и так хватало забот, до трупа они добрались лишь через несколько дней. Осмотрели, сделали соответствующие записи, забрали труп. Еще через два дня судебный пристав Тимофеев только закончил оформлять необходимые бумаги и возбудил уголовное дело. Произошло это десятого мая, а тело было обнаружено пятого числа.

Спустя некоторое время прибыл врач. Выехать сразу он не мог, поскольку занимался лечением больных от тифа. При осмотре он сделал вывод, что смерть мужчины произошла именно из-за отсечения головы, поскольку трахея была забита засохшей кровью. Полиция растерялась, кому потребовалось казнить ничем не примечательного Матюнина Конона Дмитриевича (его имя было указано в медицинской справке, которую стражи порядка нашли в сумке возле тела) да еще и забирать с собой голову?

Полиция начала опрос возможных свидетелей. Начали они с крестьян из Аныка. И тогда один из жителей по фамилии Кобылин сообщил Тимофееву, что Матюнина убили вотяки. Крестьянин рассказал, что у местных язычников в ходу жертвоприношения, которые они называют «замаливанием людей». Таким образом удмурты просят своих злых духов помочь им в том или ином вопросе. Кобылин предположил, что вотяки специально принесли в жертву Матюнина, чтобы отблагодарить своих богов, ведь их деревни не тронула эпидемия. Убийство, так сказать, ради «всеобщего блага».
Тимофеев уже далеко не первый год занимался расследованиями убийств, поэтому версия Кобылина его особо не впечатлила. Но все же он решил проверить вотяков из Старого Мултана.

Аборигены и жуткий ритуал

Вскоре в удмуртскую деревню прибыла целая делегация из полицейских и криминалистов, которую возглавлял Тимофеев. В Старый Мултан было привезено и тело Матюнина. Поскольку холодильников в те времена не было, труп поместили в специальную яму со льдом. Тимофеев взял за работу, приказав никого не подпускать к телу, поскольку его еще не осмотрел главный судмедэксперт. А он задерживался из-за эпидемии.

В первый день пристав просто наблюдал и в душе поражался вотякам. Они не скрывали своих языческих верований, однако дружно ходили в православную церковь и усердно молились. А немногочисленные русские твердили о том, что аборигены совместили две религии, поэтому могли одной рукой ставить свечку за упокой, а другой – приносить в жертву какое-либо домашнее животное. Тимофеев узнал, что козе или корове в обязательном порядке отрубали голову, после чего потрошили тушу. Вотяки забирали внутренности.

Выяснил пристав, что в последнее время число жертвоприношений резко возросло, поскольку вотяки все настойчивее просили послать им урожайный год. Но видимо, животных духам было мало, поэтому они стали посматривать в сторону людей. Поскольку таких заявлений было много, Тимофеев пришел к логическому выводу: вотяки все же перешли черту и совершили ритуальное убийство.

Русские семьи Старого Мултана (их насчитывалось около сорока) ополчились против вотяков, которых было в три раза больше. Они не разговаривали с аборигенами и всячески старались им навредить. Тимофеев в это не лез, предпочитая оставаться в стороне. Он даже не стал лично осматривать шалаши, в которых удмурты молились своим богам. Пристав решил, что это занятие для помощника окружного прокурора Раевского.

Вскоре прибыл и Раевский. Он первым делом начал проверку шалашей. В одном из них помощник окружного прокурора нашел испачканную кровью посуду. Кровь давно высохла, но факт оставался фактом. Раевский вызвал на допрос Моисея Дмитриева, которому принадлежал шалаш. Вотяк буднично сообщил, что приносил в жертву курицу, но было это несколько месяцев назад. Поскольку оснований для ареста не было, Раевский отпустил Дмитриева, правда, приказав полицейским следить за ним.

Уездный врач прибыл в Мултан только четвертого июня. В тот же день он осмотрел тело. Результат экспертизы порадовал Раевского, поскольку Минкевич сообщил об отсутствующих внутренних органах. Последние сомнения были рассеяны. Помощник прокурора приказал арестовать Дмитриева.

Эта новость произвела эффект взорвавшейся бомбы. Неожиданно к Раевскому пришел урядник Рогозин. Он сообщил, что вотяки уже не в первый раз приносят в жертву людей. Урядник вспомнил, как лет эдак двадцать назад при странных обстоятельствах погиб русский мальчик. Мать знала, что его убили вотяки, но правду не сказала, поскольку была запугана.

С особым пристрастием был допрошен местный «дурачок» Миша Титов. Интерес к нему стражи порядка проявили из-за того, что он приходился близким родственником главному шаману деревни – Андрею Григорьеву, которого звали на удмуртский манер дедушка Акмар. Поскольку шаману на тот момент исполнилось уже девяносто лет, его мысли были прочно связаны с загробным миром, о «мирском» он и не думал. Из-за этого ничего толкового на допросах полицейские от него узнать не смогли. А вот «дурачок» рассказал, что в начале мая в Мултан пришел некий бродяга и глава деревни Семен Красный-Иванов попросил Василия Кондратьева устроить его у себя на ночлег. Больше путника Титов не видел.

Полицейские арестовали и Красного-Иванова, и Кондратьева. Затем пришли к забойщику скота Кузьме Самсонову. Стражи порядка выяснили, что он дружил с Дмитриевым. Самсонова обвинили в том, что именно он обезглавил несчастного Матюнина, а потом и выпотрошил его.

Кстати, кроме домыслов и предположений у Раевского и стражей порядка не было ни единой улики. Но это не помешало им проводить аресты и выдвигать обвинения. Точку в деле должна была поставить экспертиза засохшей крови. В конце девятнадцатого столетия она представляла собой весьма, скажем так, условную процедуру. Ее главным действующим лицом являлась… собака. Полицейские привели какого-то пса и подсунули ему миску. Считалось, если собака станет облизывать засохшую кровь, значит она принадлежит животному, если нет – человеку. К несчастью вотяков, четвероногий «эксперт» миску понюхал и отвернулся. Дело было раскрыто. Не смутил стражей порядка и ветеринар, который сообщил о том, что подобная экспертиза не выдерживает никакой критики, поскольку основана лишь на брезгливости собаки. В данном случае, псу просто не понравился запах и все. Он не определил, чья кровь перед ним. Но слова ветеринара просто проигнорировали.

Затем под раздачу попал русский Василий Кузнецов, являвшийся церковным старостой. Его обвинили в пособничестве язычникам и арестовали. Не помог и местный батюшка, попытавшийся его оправдать. То и дело к полицейским приходили люди и рассказывали о коварных вотяках, которые хотели принести в жертву всех русских ради хорошего урожая. Нашелся столетний старик, признавшийся, что много лет назад удмурты хотели отрубить ему голову, но он чудом спасся. Последовали новые аресты. «Охота на ведьм» была в самом разгаре.

Сумели стражи порядка выяснить, что обезглавленный Матюнин жил в Казанской губернии, но подался к вотякам ради работы. Но и здесь раздобыть деньги не получилось, поскольку он страдал падучей.

Раевский оперативно воссоздал картину преступления и отчитался.

Вотяки против системы

Два года потребовалось стражам порядка, чтобы передать дело в суд. Произошло это в декабре 1894 года. Тогда же и стартовал процесс. Естественно, у вотяков не было средств на хорошего адвоката, поэтому к ним для «галочки» приставили Михаила Дрягина. От этого присяжного поверенного, по факту, вообще ничего не требовалось. Он мог или молчать, или же просто согласиться с обвинением. Так, собственно, все и думали. Но ошиблись. Дрягин ознакомился с делом и выстроил основательную защиту. Вот только председатель суда изначально был на стороне обвинения. Он постоянно прерывал Дрягина, игнорировал его замечания, зато всей душой восхищался сбивчивой речью Раевского. Председатель даже не обратил внимания на то, что в суде по непонятным причинам не было свидетелей, которые могли оправдать вотяков. Их письменные показания зачитал прокурор, пропуская неудобные для дела факты.

Тогда трех удмуртов оправдали, поскольку сам Раевский не мог сказать, в чем их вина. Шаман Григорьев умер в тюрьме еще до начала судебного процесса. Остальных вотяков (семь человек) суд приговорил к различным срокам лишения свободы.

В «Мултанском деле» была поставлена точка. Так считал Раевский, но с ним категорически не был согласен Дрягин. И он решил обжаловать вердикт. Свой протест он направил в высшую инстанцию – кассационный департамент Правительствующего Сената. По счастью, о скандальном деле с человеческим жертвоприношением уже знала вся Россия и протест лично рассмотрел обер-прокурор Анатолий Федорович Кони. И вынес вердикт – дело пересмотреть.

Но и второе заседание Дрягин проиграл, хотя победа Раевского уже была не столь блистательна как в первый раз. Адвокат вновь подал апелляцию и его просьбу удовлетворили. Внезапно у Дрягина появился мощный помощник – писатель, журналист и общественный деятель Владимир Галактионович Короленко. Он лично побывал в Старом Мултане, осмотрел место убийства, поговорил с вотяками и русскими. После этого издал несколько статей посвященных преступлению в журнале «Русское богатство». Затем попросил о помощи Николая Карабчевского – самого сильного и дорого адвоката Санкт-Петербурга. Он Карабчевский дал согласие. Он встал на защиту нищих вотяков, не попросив ни копейки. Согласие адвоката не должно удивлять, он просто преследовал свои цели. Успех в самом резонансном за последние годы деле обещал ему огромную выгоду в виде возросших гонораров.

Новое заседание состоялось в июне 1896 года. На него прибыло много известных лиц и просто огромное количество журналистов. Городок Мамадыш, что в Казанской губернии не видел такого количества важных персон ни до ни после.
Карабчевский легко, словно играючи, разделался с обвинением. Он нашел многочисленные нестыковки и указал на них судьям. Раевский ничего не мог ему противопоставить. Вотяков оправдали.

***

Так кто же убил Матюнина? Ответ на этот вопрос сумел найти профессор судебной медицины Феодосий Патенко в 1897 году. Он сумел выяснить, что крестьянин стал жертвой двух русских жителей Аныка. Они ненавидели вотяков, поэтому и решили превратить обычный криминал в ритуальное жертвоприношение.

Фамилии убийц стали известны только в 1932 года. Тимофей Васюкин перед смертью признался, что он вместе со своим другом Яковом Конешиным убили Матюнина и подставили вотяков. Они надеялись, что из-за ужасного преступления вотяков выселят с их родных земель и освободившуюся территорию отдадут русским жителям Аныка. Но план провалился благодаря стараниям Дрягина, Короленко и Карабчевского.

Интересный факт: в советское время эта история наделала так много шума, что большевистское правительство, любящее смену названий, постановило дать Старому Мултану имя в честь главного защитника их жителей. И теперь в Удмуртии есть село Короленко.