Мировая тяга к скоморошеству
Искусство клоунады, то есть смехотворчества в широком смысле слова, имеет богатую историю. Родословная клоунов сегодняшнего дня — прославленных комиков, имена которых известны многим миллионам людей, — начинается ещё в античности, то есть почти сразу, как появляются письменные источники. Все общества древности и Средневековья продуцировали смеховую часть народной культуры — и в Древней Греции и Риме, и в германских королевствах, и на Руси или в Китае. В Афинах и Риме смешное встречается в комедиях и риторике, в Риме — в поэзии и в художественных изображениях. Но всюду и во все времена народ веселили бродячие актёры.
В разное время в Европе в моду входили определённые вариации комического. Какое-то время были популярны мимы, затем самыми востребованными стали универсальные артисты — так называемые гистрионы. Гистрионы должны были уметь многое — наряжаться, смешить, жонглировать, петь и играть на музыкальных инструментах, танцевать и разыгрывать сценки (обычно религиозного содержания). В числе их персонажей смешными считались Дурак и Бес — воплощение презренного сатаны.
Уже в древности комедиантам, подобно будущим цирковым клоунам, приходилось вести кочевой образ жизни. Обычно они следовали за карнавалами и ярмарками, собиравшими много народу и денег в праздничные дни. За счастье почиталось найти более или менее постоянное пристанище — скажем, при дворе доброго богатого лорда, который любит, чтобы артисты развлекали его во время еды.
Как и классические клоуны XIX-XX вв., гистрионы носили маски и костюмы. К в XVII в. распространились определённые типажи — Джованни, Арлекино, Доктор и другие. Тогда же комический образ закрепился за «клоунами». Это слово, обозначавшее деревенского, неуклюжего и недалёкого мужика, впервые появилось в английском театре ещё во второй половине XVI в., а к следующему столетию этот образ стал популярен.
В середине XVIII века в Лондоне появился уже современный цирк, и клоуны начали выступать на манеже. Средневековые ярмарочные шуты превратились в подлинных артистов-трюкачей. Очень быстро они завоевали европейские сцены и пришли в Россию. Впрочем, здесь много столетий народ веселили свои «клоуны» — скоморохи.
Смешная харя, гусли — и на «сцену»!
У России никакого особого пути в народном юморе не сложилось — комики шли по общеевропейскому. Как и гистрионы, восточнославянские скоморохи были артистами универсальными. Их искусство зародилось ещё в языческие времена. Как и античные лицедеи, актёры с их личинами выполняли и обрядовую роль. Они выступали на праздниках (масленица, например), пирах, свадьбах и похоронах, и не обратиться к духам или божествам по таким случаям было бы немыслимо для средневекового человека.
Летописи фиксируют существование скоморохов уже тысячу лет назад, но судя по всему, существовали они и ранее, когда у восточных славян не появилось ещё обычая записывать свою историю. К несчастью для истории, происхождение названия этого типа актёров неизвестно. С гусельниками или медвежатниками (то есть дрессировщиками медведей) всё намного проще. Не знаем мы почти ничего и о творчестве скоморохов — какие конкретные сценки они разыгрывали, что пели, какие наигрывали мелодии и как именно нарушали приличия и «валяли дурака», то есть прикидывались глупцами. Источники сообщают очень мало — народное творчество склонно к недолговечной устной традиции.
Вероятно, группы скоморохов обычно представляли собой тесно спаянные коллективы, перемещавшиеся из города в город и деревни в деревню. В их составе могли быть и ряженые, и гусляры, и артисты в «харях» (то есть масках), и мастера «глума» — весёлой шутки.
Принятое на Руси православие скоморошество, конечно, терпеть не могло, но и одолеть было не в силах. Веками церковь лишь негодовала и при каждом удобное случае жёстко критиковала языческое лицедейство. Так, в «Домострое» (XVI в.) скоморошество называется делом «сатанинским», за которое непременно последует ад. Скоромохи, — пишет Сильвестр, — «всякое скаредие творят и всякие бесовские дела: блуд, нечистоту, сквернословие, срамословие, песни бесовские, плясание, скакание, гудение, трубы, бубны, сопели». В общем, и тогда юмор не обходился без «срамословия», а развлечения сопровождались грешными соблазнами, так что пройти мимо «смехотворения и всякого глумления или гуслей, и всякого гудения…» духовенство не могло. В конечном итоге, как сообщает «Домострой», из-за скоморошества «яко дым отгонит пчелы, тогдаж отыдут ангели Божия от тоя трапезы и смрадные бесы пристанут».
Под влияние своего духовника Сильвестра попал на время Иван Грозный. Желая «извести» шутов, он в 1551 году даже законодательно запретил скоморохам «ходить перед свадьбой», организовывать творческие группы, устраивать игрища вечером и ночью, а также вообще появляться в его личных сёлах. В общем, наложил серьёзные экономические санкции. Некоторые князья шли ещё дальше в стремлении привести своих подданных к благочестию. Так, в 1540—1550-е гг. старицкий князь Владимир вообще запретил скоморохам приезжать в его земли. Так же действовали и монастыри, правда, без особого успеха — народу скоморохи нравились. Поэтому запретительные грамоты приходилось издавать неоднократно. К примеру, Троице-Сергиев монастырь запрещал въезд скоморохам в волость и наказывал жителей прогонять их с завидной регулярностью — в 1548, 1554 и 1555 годах. Не помогло.
Отношение к скоморошеству в то время стало сильно зависеть от царя. Когда настроения и привычки Ивана Грозного изменились, для комедиантов настали добрые времена. С конца 1550-х гг. царь пристрастился к грешным развлечениям, и в Москве скоморохам было жить хорошо. Затем последовали смерть любимой жены Ивана IV, опричнина, Ливонская война, социально-экономические потрясение, Смута и прочие прелести 16−17 вв., и царям стало явно не до смеха — во всех смыслах.
Однако по окончании Смутного времени церковь вновь взялась за прислужников дьявола. К середине века патриарх добился желаемого. В 1648 году Алексей Михайлович запретил скоморошество совсем и на всей территории царства — чтоб ни одной «хари» больше! Под угрозой битья батогами и других жестоких наказаний комики и их зрители сначала ушли «в подполье», а к началу петровской эпохи скоморошество и вовсе исчезло. Многовековая богатая народная традиция оказалась безвозвратно утрачена.
При Петре I юмор, казалось бы, пошёл в другую плоскость, хотя отголоски былого веселья русского ещё были слышны — например, Всешутейший и всепьянейший собор определённо был схож со скоморошьим древнерусским карнавалом, а в начале царствования его при дворе числилось два шута (с жалованьем по 50 рублей). Но при императоре шутовство стало уже неформальной придворной специализацией отдельных вельмож, а также частью современного светского театра и цирка, позаимствованного в Западной Европе. Но прошло совсем немного времени, и скоморохи — под личиной иностранных «клоунов» и с чужеземным окрасом — вернулись на Русь.