Миссия «Серебряная гора», «Золотая баба» и «Беловодье»: в поисках русского анобтаниума

Читая детям на ночь сказы Бажова, внезапно наткнулся в одном из них на сюжет фильма «Аватар». В давние времена на Урале жил первобытный народ, повествует автор, высоченные красивые люди. Жили они прямо посреди месторождения золота, но ценности этого металла не понимали – разве что на охоте применяли: брали слитки поувесистее и глушили ими зверя. И вот наконец пришла в этот край цивилизация – сперва казаки, а за ними всякие случайные люди, охочие до лёгкой поживы. Одна ватага грабителей и наткнулась на это племя – «старых людей», как их Бажов называет. Увидели золото, стали отбирать, принялись из ружей палить, однако гиганты-дикари от них отбились тем же драгметаллом. Уцелевшие разбойники вернулись с подкреплением и твёрдым решением забрать всё золото, какое сумеют унести. Был среди них, правда, один честный паренёк из Соликамска, пытался он их отговорить: что вам сделали эти бедные? где же ваша пролетарская совесть? Разбойники накинулись на него. Израненный, он спасся в лесу и приполз к «старым людям» – предупредить. В благодарность за то, что он увёл туземцев на другое место и научил обращаться с ружьями, они приняли его как родного. В него влюбилась самая красивая и самая высокая девушка в племени. Закончилось, правда, очень по-русски – совсем не хеппи-эндом. Спасаясь от грабителей, затворились русский и великанша-туземка внутри самоцветной горы, парень от ран скончался, а перед смертью сообщил ей «дорогое имечко»: пройдут века, наступит на земле справедливость, тогда придут люди, скажут это кодовое слово – и откроется им гора со всеми своими сокровищами. И сидит она над ним до сих пор. Люди подходят к горе, слышат плач, а отворить гору не могут.  

Сколько таких преданий знают Урал и Сибирь! Как любые территории, где туземное население вынуждено было потесниться, дав приют пришельцам, они хранили свои, исконные тайны, которые иногда терялись навсегда, а иногда снова всплывали на поверхность, сводя с ума охочих до них чужаков. Есть такой термин у западных учёных – анобтаниум: позарез нужное вещество, которого, как назло, не существует в природе, – металлы легче воздуха, магниты с одним полюсом. Так и у колонистов огромных древних территорий: целую жизнь кладут на то, чтобы завладеть сокровищем, а оно манит-манит, а в руки не даётся. И даже всему государству его порой добыть не под силу – хоть госкорпорацию «Росанобтаниум» учреждай.

Гора чистого серебра

Первый, «всенародно избранный» царь династии Романовых Михаил Фёдорович остро нуждался в деньгах. Отгремела Смута, давно покинули Москву шумные поляки, даже прах Лжедмитрия был ещё несколько лет назад запущен из пушки в сторону ада – на Запад, но обезлюдившие земли не могли платить прежние подати. Содержать стрельцов было не на что, торговать с заграницей – нечем. Тем любопытнее были для царя известия казаков, доносивших, что в его собственной державе, на далёких просторах Сибири, у самого Акиян-моря, водится серебро. Казачий десятник Елисей Буза обнаружил, что подвластные царю юкагиры чуть не поголовно носят серебряные украшения, и, устроив им допрос, узнал, что в землях их соседей – чукчей и эвенков – находится целая серебряная гора, с боков которой драгоценный металл свисает «соплями» (сосульками). Когда местным жителям требуются серебро, они сбивают эти сосульки стрелами. Ободренный рассказами, царь повелел казакам отыскать баснословные месторождения. Но ведь Чукотка – это почти что другая сторона планеты – куда ближе к Америке, чем к Москве. Пока привезли казаки чукчам царский указ, пока бродили с ними по сопкам, немало времени утекло. Кое-какие месторождения обнаружили, но Серебряной горы так и не увидели. Набрехали, должно быть, жители полнощных стран.

Прошли столетия, прежде чем в этой истории перестали видеть просто легенду. Шел 1930 год, и на дворе была эпоха, чем-то напоминавшая царствование первого Романова, – снова приходилось собирать страну из руин и снова разорённая казна нуждалась в природных богатствах. Пусть и в куда более прозаических – теперь на Чукотке добывали лес. Леса тут, правда, было маловато, и, чтобы найти рощицу-другую, уполномоченный Акционерного Камчатского общества, комиссар Василий Уваров без устали разъезжал по заснеженным просторам на запряжённых собаками нартах. Ещё десять лет назад Уваров, комиссар дивизии Котовского, бился с бандами Махно, а теперь, в суровом климате, среди удручающе чахлой природы, не знал, куда деть свой темперамент природного одессита. Непоседливый характер Уварова загнал его на самую Чаунскую губу, где по жёлто-коричневым берегам Северного Ледовитого океана кочевали оленеводы. Они-то и рассказали ему о находящейся в дебрях Анадырского хребта горе из чистого серебра. Уваров был очарован этим рассказом. Он не знал ещё, что Серебряная гора станет его проклятием – будет превращать его то в героя, то в посмешище.

Но соприкосновение со сказкой уже случилось. Вызнав дорогу, Уваров пошёл к горе на лыжах, но в пути заблудился, потерял снежные очки – и ослеп. Подобравшие его чукчи доставили к своему «королю», а тот велел доставить Уварова домой. Василий ничего не видел – лечить снежную слепоту аборигены не умели. Зато один из них, Константин из чукотского рода Дехлянки, удовлетворил его любопытство, в подробностях описав Серебряную гору.  В высоту она метров двести, диаметром – полкилометра. Серебро в горе мягкое, его можно резать ножом, по склонам горы – кристаллы, наверху – озеро, будто покрытое льдом. «Лёд» этот местные жители безуспешно пытались растапливать на огне. Эвенки и чукчи говорили об этой горе с восхищением, но обыденно, ничуть не сомневаясь в её существовании, – примерно как мы о статуе Петра I работы Церетели: кто её знает, зачем она с неба спустилась, но ведь стоит, и все её видели. То, что гора существует, подтверждали логические выводы самого Уварова, хорошо знавшего обычаи местного населения. У горы было своё имя – Пильхуэрти Нейка, «Загадочно не тающая мягкая гора». Но ведь аборигены не любят давать имена горам, рекам и другим формам ландшафта – удостаивают названия либо совсем большие, либо чем-то замечательные. Попадись им Воробьёвы горы или даже многие знаменитые вершины Урала, они не снизошли бы до того, чтобы тратить на них слова. Нет, не случайно они дали столь длинное имя крошечной сопке. Правда, Уваров не мог не смутиться одной деталью – в рассказах металл горы был мягким. Может, всё-таки не серебро, а какое-нибудь менее ценное вещество? Он раздобыл у местного культурного работника энциклопедию и воспрял духом: оказывается, серебряная руда в жилах и впрямь настолько мягка, что режется ножом, а окислы металла действительно имеют вид сосулек.

Вскоре Уваров понял, что он далеко не первый представитель цивилизации, узнавший о горе. Пограничники Чаунской губы нашли затёртую во льдах баржу, гружённую рудой непонятного металла. Как выяснилось, баржа принадлежала канадцу и американке, которые ещё до революции наладили здесь выплавку серебра, пригоняя руду откуда-то с верховьев Анадыря. Когда на Чукотку приехали большевики, иностранцы решили на время прервать промышленные опыты и уехали на Аляску. В долговечность новой власти они не верили и свои суда затопили в неглубоких речушках: переменится власть – вернёмся, подымем их со дна. Эвенкам и чукчам не понравилось, что на их земле хозяйничают наглые чужаки, и, собравшись в тундре, старейшины решили подарить гору Советской власти. Оказывается, именно после этого пастухи и рассказали Уварову о сокровище.  

Зная, что акулы заокеанского капитализма могут вернуться в любой момент, Уваров телеграфировал в ВСНХ и быстро получил ответ: истратьте хоть полмиллиона, но достаньте образцы серебра. Комиссар сам бросить работу уже не мог – на него и так косилось непосредственное начальство, не верившее во все эти чукотские байки. Да и видел исцелившийся от снежной слепоты Уваров пока не слишком хорошо. Тогда он решил прибегнуть к помощи тех же эвенков – позвал в гости, щедро одарил рыболовными крючками и просил привезти металла с Серебряной горы. Эвенки радостно согласились помочь. Но возникло неожиданное затруднение. Высшей ценностью для эвенков было здоровье их стад. В тундре они кочевали по одним и тем же маршрутам и менять их не собирались. Уваров пытался их нанять, сулил большие деньги, но эвенки, перепрыгнувшие стадию капиталистических отношений, в принципе, не понимали идеи наёмного труда. Не соглашаясь оставить своих оленей ни за какие коврижки, они обнадёживали Уварова – через год докочуем до горы, через два вернёмся домой и всё тебе привезём.

Комиссар запасался терпением, твёрдо решив дождаться эвенков обратно. Но тут на него обрушилась неожиданная беда: местный руководитель по фамилии ни много ни мало Крысс обвинил Уварова в растрате десяти тысяч казённых денег, которые он вручил эвенкам на случай каких-либо затруднений, а также в раздаче провизии со склада. Об Уварове у местных заготовителей в целом сложилось дурное впечатление: месяцами шляется в поисках своей фантастической горы, возвращается, растеряв инвентарь, а потом ещё и лечится месяцами. В наказание Крысс удержал «растрату» из жалованья Уварова пятикратно, совершенно его разорив. Обескураженный комиссар попрощался с краем, который успел полюбить, и уехал в Одессу.

И снова поиски Серебряной горы прервались на четверть века.  Сам Уваров о ней забыл – не до того было: коллективизация, индустриализация, война… И лишь когда стал заслуженным пенсионером, вдруг спохватился: а что там с горой? Стал наводить справки через бывших знакомых – выяснилось, что её по-прежнему ищут! Правда, уже вяло, между делом, совместно с геологическими работами. Уваров закипел, как чайник. Да что же такое! Да вы поезжайте в тундру, найдите там эвенка Костю Дехлянки, он вас за руку к горе приведёт! Или хоть с самолета её поищите! Комиссар засыпал гневными требованиями советские учреждения и газеты – писал в Президиум Верховного Совета СССР, Академию наук СССР и Министерство геологии, строчил в «Правду» и «Комсомолку». Интерес к Серебряной горе подогрели советские историки, нарывшие много нового материала. Оказывается, при Александре III гору видели даже русские чиновники, которым местные жители платили ясак её серебром. 

Публикации о горе подстегнули к ней интерес геологов и путешественников-любителей. На поиски отправилось сразу несколько команд. Одну из экспедиций организовал геолог и начинающий писатель Олег Куваев. Получив отпуск на лето и взяв в компаньоны настоящего «чукотского волка» – кадрового старшину с двадцатилетним армейским стажем, азартного охотника и снайпера, Куваев отправился проверять правоту слов Уварова. Добравшись до устья реки Чаун, они на фанерной моторной лодке стали подниматься к её истокам, где, судя по всему, находилась таинственная гора. По обе стороны реки то и дело показывались могилы оленеводов, заметные по кучам сложенных возле них оленьих рогов. Отдыхая в ярангах пастухов, путешественники расспрашивали их о горе. Хозяева с удовольствием рассказывали им о гигантском горном медведе, чьи следы настолько велики, что увидевшие их люди и олени мигом обращаются в бегство, о зловещем озере, которое периодически вздувается, а потом лопается, как нарыв, распространяя неприятный запах. Но о Серебряной горе никто из них не слыхал. Чем выше поднимались спутники, тем безжизненнее становилась местность. В конце путешествия их глазам открылась мрачная местность, где обитали только пугливые кулики. Неделю бродили люди меж сопок, ища среди них заветную гору, но проще было найти иголку в стогу сена. Они вернулись ни с чем.

Так же закончились и все другие походы к горе. Но Уваров лишь посмеивался: дилетанты, что с них взять? В сокрытии тайны Уваров обвинял ни много ни мало влиятельнейшего академика Обручева: боится утратить авторитет геолога, который тут якобы всё излазил. Автор «Земли Санникова» и впрямь дал отрицательное заключение на письмо комиссара в Академию наук, объявив его сведения недостоверными. Даже сочувствующие Уварову не хотели допустить его к участию в поисках Серебряной горы – боялись, что комиссару снова не удастся найти гору и его хватит удар. И всё же старый боец добился своего: в 1963 году Москва дала добро на организацию новой экспедиции. В «столице» Чукотки Анадыре прошло совещание, где молодым геологам рассказали преданья старины глубокой о Серебряной горе. Потом был банкет: геологи пили и смеялись над трагикомической фигурой Уварова и его бреднями. Вдруг начальник геологического управления сообщил: товарищи, только что из Одессы к нам прилетел Уваров. Остроумная шутка была встречена громким смехом. «Прекратите насмешки! – обиделся зав. – Уваров уже в вестибюле». И тут в зал вошёл пожилой человек, похожий на пирата: одноглазый, хромой, с военной выправкой. Геологи замерли, рассматривая ожившую легенду. Уваров выпил рюмку и заявил, что через несколько дней найдёт Серебряную гору. Геологи вдруг воодушевились: а что, если и правда найдёт?

Сопровождая экспедицию в тундру, Уваров сыпал яркими мыслями: ребята, гора – это серебряно-свинцовый монолит, выплавленный в жерле вулкана, отсюда она и появилась! Но чем ближе подходили путешественники к намеченному пункту, тем туманнее становились его показания. Не нашёл он ни Костю Дехлянки, ни других знакомых эвенков, кругами поводил геологов среди сопок и подвёл итог – нет, где-то в другом месте. Ему чуть голову не оторвали: кому мы поверили – алкоголику и авантюристу! Вскрылось, что в разных письмах в правительственные учреждения пенсионер писал разное, нарочно путал имена и даты. Гвоздь в гроб его гипотезы вбили лингвисты: оказывается, слова «пильхуэрти» нет ни в эвенкском, ни в чукотском. Комиссар вернулся в родную Одессу, где продолжал ругать дилетантов-геологов, не давших ему нового шанса.

Так что же, никогда не было её, этой Серебряной горы? Её не удалось найти даже с помощью аэрофотосъёмки. И всё же легенда о ней не могла возникнуть из ниоткуда – фольклористы Чукотки знают, что упоминания о ней встречаются не в сказках, а во вполне достоверных историях о жизни охотников и оленеводов. И даже название горы Уваров не выдумал – скорее всего, он просто исковеркал чукотское слово «пильвынты» – «металлический». На Чукотке до сих пор много мест, где не ступала нога человека, и кто его знает, быть может, и сейчас луна ночи напролёт серебрит своим светом таинственную, затерявшуюся среди сопок металлическую гору.

Бабы – зло. Даже богини

«Все бабы как бабы, а у меня – богиня!» – поётся в глупой песенке. Шутки шутками, а вот древнейшие жители Урала могли бы подписаться под каждым словом этой фразы – конечно, если бы умели писать. Ведь с незапамятных времён они поклонялись величайшему из идолов Севера – таинственной Золотой бабе. Рассказы о драгоценной статуе дошли до Западной Европы, а русские путешественники не теряли надежд найти её вплоть до 1930-х годов, когда в истории поисков, судя по всему, была поставлена жирная точка.

Для Европы Азия всегда была континентом-загадкой, вместилищем многочисленных диковин. В себе Европа ничего чудесного не видела: небольшая территория, густо изрезанная береговая линия, позволяющая быстро добираться по морю из страны в страну. Чтобы не скучать, приходилось придумывать себе фейковые чудеса вроде вампиров Трансильвании. Совсем другое дело Азия: огромный континент, чьи границы даже не нанесены на карту. Морем туда не добраться, да и сушей сгинешь – утонешь в болоте, погибнешь от дикого зверя в лесах, от жажды в пустыне или от лихорадки в степи. Азия завораживала: чужеземцы грезили прекрасными городами Востока и сокровищами, которыми владеют местные народы.

О том, что финно-угорские племена Великой Перми поклоняются золотым идолам, впервые узнали викинги. Два отважных конунга, Карли и Торир Собака, почти тысячу лет назад высадились в Карелии и, совершив вылазку в страну бьярмов (пермяков), обнаружили их святилище. Земля за частоколом была густо перемешана с золотом и серебром, а в центре стоял шалаш. Торир предупредил Карли, что там находится золотой бог бьярмов, которого трогать нельзя, но алчный конунг не утерпел и отсёк идолу голову мечом, чтобы унести с собой. Оскорбление божества принесло ему смерть: при дележе добычи Торир заколол его копьём. Идолы пермяков умели мстить своим обидчикам.

Бог, которого обезглавили жадные варяги, был мужского пола, а о золотой богине-женщине европейцам впервые поведал средневековый польский географ Матвей Меховский, дотошно расспрашивавший путешественников, побывавших в далёкой Московии. «За областью, называемой Вятка, по дороге в Скифию, стоит большой идол – Золотая баба, – писал Меховский.  – Соседние племена весьма чтут его и поклоняются ему, и никто, проходя поблизости, не минует идола с пустыми руками. Если нет приличного дара, то бросают перед идолом звериную шкуру или хоть волос, вытянутый из одежды». Конечно, Меховский представлял Московию каким-то сказочным царством. Он доверял не только современникам, но и античным историкам и уверял читателей, что на Югре живут одноглазые аримаспы, которые воруют золото у грифонов. Но в Европе рассказы о дальних странах любили, и Золотая баба сделалась любимым персонажем послов и путешественников, отправляющихся в Московию: они старались разузнать о ней что могли. Англичанин Энтони Дженкинсон уверял, что баба руководит даже передвижениями местных народов: «Жрец спрашивает этого идола, куда им следует переко­чевать, и сам идол даёт вопрошающим ответы».

И всё же власть Золотой бабы над умами народов Поволжья и Урала уже была поколеблена: здесь понемногу обосновывались русские миссионеры, желающие обратить их в православие. Так баба начала своё путешествие на восток: шаманы забирали её после того, как их родные племена начинали поклоняться Христу, и передавали туда, где ещё чтили прежних богов. Во времена Дмитрия Донского в Пермском краю появился отважный епископ Стефан, который жёг в костре богов зырян, рубил топором идолов, стоявших на лесных дорогах, межах и погостах. Этим он вызвал гнев шамана Пама, который собрал людей с луками и дрекольем, чтобы взять приступом его келью, но Стефан помолился Богу, и все нападавшие на время ослепли. Наконец, Пам предложил Стефану лично проверить, чей бог сильнее, –взявшись за руки, пройти сквозь горящий сруб, а потом проплыть подо льдом от одной полыньи к другой. Епископ не моргнув глазом согласился, и тогда устрашился уже сам Пам. Зыряне едва не убили опозоренного кудесника. Много богов превратил Стефан в уголь и опилки, но главный идол Перми ему в руки не дался: отправившись к духовному начальству в Москву, епископ вдруг заболел и умер. Так же внезапно покинула зырян и баба – верные служители перенесли её за Урал.

Там её чуть было не захватил боевой друг Ермака – полусотник Богдан Брязга. Преследуя остатки войск хана Кучума, атаман продвигался вглубь Сибири. От лазутчиков Богдан слышал, что на Оби находится молельня знаменитой богини: сидит-де «нага с сыном на стуле», а к ней съезжаются окрестные племена и приносят ей долю от любого своего промысла. Тех, кто пожадничает, богиня мучит и томит, а тот, кто принесёт подарок, но в душе пожалеет, замертво пред ней падает. Богдан поспешил на Обь, но застал молельню уже пустой: жрецы бежали и увезли бабу с собой на реку Конда, к хантам.

Русские продвигались по Сибири небыстро: московскому государю пока не было нужно от туземцев ничего, кроме признания его власти и ясака. Вот почему охота за бабой была делом бесстрашных одиночек, старавшихся вырвать её у язычников, а порой наоборот, язычников из её цепких рук. В петровскую эпоху появился проповедник, не уступавший в смелости Стефану Пермскому. Просвещённый миссионер Киево-Могилянской академии Григорий Новицкий перед государем нагрешил: вместе с Мазепой перешёл на сторону шведов. Но вину свою искупил с лихвой: сосланный в Сибирь, составил там первое описание местных народов, не забывая при этом ретиво насаждать среди них православие. Узнав, что баба по-прежнему хранится в лесах близ Конды, миссионер был охвачен праведным гневом и решился во что бы то ни стало найти и уничтожить проклятый идол. Но это оказалось непросто. Посягательства на бабу заставили жрецов прибегнуть к режиму секретности: теперь в капище не допускали даже вождей племён. Да и баба то и дело пребывала в истерике: приходящие к кумирне туземцы падали замертво от страха, слыша доносящиеся оттуда зычные голоса богини и её ребёнка, требовавших всё новых жертв. Отправившись на поиски капища, Новицкий обратно уже не вернулся – погиб загадочной смертью в густом лесу. Нет, не хотела баба идти с ним в Москву.

Новую и, пожалуй, последнюю серьёзную попытку найти бабу предпринял в конце XIX века один из лучших этнографов и геологов Сибири – Константин Носилов. Ещё на заре карьеры, двадцатипятилетним юношей, он поселился среди вогулов, на берегу живописного озера. К нему повадился ходить в гости слепой старик Савва. Старый вогул помнил много преданий ветхой древности, и Константин не уставал записывать его истории. Раз зашла речь и о Золотой бабе. Савва рассказал, что найти её теперь никому не под силу: её увезли сперва на Обь, а теперь она то ли у остяков на Казым-реке, то ли у самоедов где-то. Но ничего, утешил Носилова Савва, у нас ведь остался слиток с неё – Серебряная баба, которая до сих пор хранится у шамана в соседнем селении! Старик живёт одиноко, кормит себя охотой. Видел ли ты бабу? – поинтересовался Носилов. Видел не раз, не два на своём веку, пока глаза были. Какая же она? Серебряная... На кого походит? На бабу походит, бабой и сделана. Одетая? Нет, голая. Голая баба – и только. Сидит. Нос есть, глаза, губы, всё сделано, как быть бабой. Небольшая, в ящике на собольей шкуре хранится.

Носилов тут же решил ехать к юрте шамана, но вогул остудил его пыл: старик русским не покажет ни за какие деньги, не решится богиню прогневать. Он её и соплеменникам перестал показывать: приходит народ с дарами и молится на занавеску. Отчего же такое недоверие? – поинтересовался Носилов. Воров боится. Был недавно случай – украли эту бабу. Вогул Сёмка унёс и попу продал. Потом выкупали её у попа за десять лучших соболей. Что же вы Сёмке сделали? Да что ему сделаешь? Поколотили, и только. Теперь старик, когда на охоту уходит, кладёт бабу в мешок и за спиной носит. Крали бабу не раз, да только она всё время к своему хранителю возвращается. Раньше выставляли её на праздниках, женщины шили для неё одежду, вешали на неё украшения, мужчины ставили перед ней серебряные тарелочки с кровью и мясом. И баба помогала всем – посылала охотникам и соболя, и бобра, и белку. Не то теперь: забыли вогулы своих богов. Умрёт шаман – и некому её держать будет: нет у нас надёжных людей, все привержены кто пьянству, кто алчности, продадут русским.

Выслушав рассказ слепца, Носилов ещё больше укрепился в решении завладеть бабой – пусть лучше в столичном музее хранится, чем пропадёт в руках местных сребролюбцев. Зная, что старик-шаман опасается русских, отправил к нему для переговоров помощника-вогула – опытного путешественника по лесам: если не уговорит старика отдать её, так пусть хотя бы сфотографирует. Ведь до сих пор нет ни одного достоверного изображения статуи! Но помощник вернулся с пустыми руками: была весна и селение угодило в половодье. Когда вогул подплыл на лодке к окружённой водой юрте, где жил шаман, она была покинута: он не нашёл там ни старика, ни бабы, вообще ничего замечательного. Куда пропал старик и его сокровище? Был ли он убит алчными искателями драгоценностей, воспользовавшимися половодьем, чтобы избавиться от трупа и замести следы? Переселился ли глубже в лесные дебри и после смерти оставил бабу среди сосновых рощ, чтобы языческая богиня смогла оправиться от предательства разуверившихся в ней народов? Никто не знает.

А как же её старшая сестра – Золотая баба? Ведь слепой вогул указал примерный маршрут её транспортировки, указал и на реку Казым, где она может храниться. Этот самый Казым прославился в те же времена, когда неугомонный Уваров искал Серебряную гору. Советская власть взялась за живших там остяков-хантов и самоедов-ненцев: желала вырвать оленеводов «из оков кулацко-шаманского быта», а попросту – коллективизировать. Здесь построили культбазу: селили детей в школе-интернате, заставляли женщин рожать не в стойбище, а в роддоме, оленеводов – водить оленей к ветеринару. Однако эти блага цивилизации плохо совмещались с укладом аборигенов: они требовали у завшколы отпустить детей кочевать вместе с родителями, как у них принято. Когда тот отказался наотрез, вспыхнул мятеж. Масштабы его были довольно скромны: культбазу не жгли, копья в работников не метали, просто отказывались подчиняться властям. Когда зачинщиков арестовали, страсти накалились сильнее – на пике мятежа туземцы убили пятерых работников райисполкома и культбазы, приехавших в стойбище для переговоров. Реакция на событие была на удивление грозной: в долину Казыма прибыл отряд ОГПУ, сопровождаемый аэропланами. Всех активных противников Советской власти увезли на санях, привязав спинами друг к другу. На Урале до сих пор рассказывают, будто настоящую причину присылки отряда ОГПУ от народа скрыли – власти воспользовались мятежом, чтобы забрать у аборигенов Золотую бабу. И аэропланы были нужны для того, чтобы отслеживать их перемещения с воздуха и не допустить, чтобы статую в очередной раз укрыли от властей. Говорят, что бабу переплавили по указанию наркомата торговли. На металл, которому веками поклонялись в тундре, было закуплено оборудование для заводов. Что это – реальный исторический факт или городская легенда, придуманная уже в наше время кем-то из чёрных археологов, в чьих рассказах правда и вымысел идут рука об руку? Как и столетия назад, Золотая баба стоит у врат в сказку, соединяет бывалое и небывалое.

Казачья Одиссея

В отличие от рассказов о Серебряной горе и Золотой бабе история о легендарной стране Беловодье – чисто русская. Главными её искателями были русские сектанты-бегуны. Непримиримые раскольники договорились подать государству не платить, в войске не служить и даже не иметь постоянного места жительства, чтобы мирская жизнь не уловила тебя в свои сети. Бегуны скитались с места на место, никогда не проводя две ночи под одной крышей, а когда их ловила полиция и спрашивала о месте жительства, гордо отвечали: «Града земнаго не имею, града небесного взыскую!» Впрочем, даже этим беспокойным людям было не чуждо всеобщее человеческое желание осесть где-нибудь. Но где? Государство во власти антихриста, в церкви служат нечестивые попы – разве осталось ещё на земле какое-то место, где можно было бы жить среди праведников, как то и было на Руси до богопротивного патриарха Никона? 

Странники доносили им, что есть, есть на свете такое место – далеко за пеленой непогоды лежит Беловодское царство, где нерушимо хранится подлинное православие, не извращённое алчными греками, не тронутое отечественными ересиархами. Когда-то истинную веру там насадил сам апостол Фома, и она там цветёт и ныне – правят страной благочестивые цари, руководит церковью святой патриарх, и успехи их таковы, что ни татьбы, ни убийства, ни корысти это царство не знает. Мы там были, и всё своими глазами видели, вещали странники. «Но как же пройти туда?» – восклицали лёгкие на подъём бегуны. Тут начинались разночтения. Один странник уверял, что Беловодье не что иное, как Опоньское (Японское) царство, другой – что лежит оно в Камбайской земле (Камбодже), третьи призывали идти куда ближе – к границам Византии. Вдохновлённые рассказами бегунских странников, целые старообрядческие сёла снимались с места и шли по их маршрутам через Сибирь или на юг. Часть путешественников погибла в поисках Хвалынского моря и других мифических мест, обозначенных в маршруте странников наряду с достоверными Иркутском и Якутском. Другие дошли до Чёрного моря, там погрузились на корабль и поплыли к туркам, которые, не теряя времени, продали их в рабство.

Постепенно поток искателей волшебного царства пресёкся, но мечта о Беловодье не забылась. Вспоминали её староверы в годы утеснений властями, и самое удивительное из путешествий в поисках этой страны случилось уже в просвещённую эпоху, при Николае II. Тогда съезд уральских казаков-староверов, удручённых новыми законами в отношении раскольников, решил любой ценой отыскать Беловодье. Для этого съезд избрал трёх казаков – храброго воина Григория Хохлова и двух его товарищей, снабдив искателей крупной суммой денег и рукописью некоего «епископа Аркадия», побывавшего в тех странах и оставившего подробное описание мест, где следует искать Беловодье. Казаки вчитывались в рукопись, не переставая удивляться, как противоречиво сформулирован маршрут: «Есть на востоке за северным, а к южной стране за Магеллановым проливом славяно-беловодское царство, земля патагонов. Вера у них греческого закона, ассирийского языка... Царя звать Григорий Владимирович, царицу – Глафира Иосифовна. Есть там столичный город Трапезанчунсик, а по-русски перевести – Банкон. А другой их же столичный город – Гридабад». Казаки поломали голову и решили плыть на пароходе из Чёрного моря в Средиземное, а далее – везде: всё равно непонятно, где искать.

Годы спустя, во время поездки по России, услышал об этой казачьей Одиссее автор «Детей подземелья» Владимир Короленко и, заинтересовавшись, нашёл Хохлова. Тот сперва опасался разговаривать, думал, что перед ним агент – заведёт речь, а потом объявит, что его пытались в ересь совратить.  А это – каторга. Но потом увидел: и вправду писатель, и стал рассказывать. Много искушений ждало странников в пути – языками они не владели, географию представляли плохо и окончательно запутывались, пытаясь сопоставить реальные города и страны с теми, о которых рассказывал епископ Аркадий. Слушая историю Хохлова, Короленко то горестно вздыхал, то изо всех сил прятал усмешку. В Константинополе сотрудники русского посольства заставили их воспользоваться услугами подземного фуникулёра – проводили их в здание «наподобие какой-то магазины», купили билеты и усадили в вагон. Всё шло мирно, и вдруг один из странников как подпрыгнет! «Не во ад ли нас повезли, товарищи? – кричит. – Везут под землю, да и паровика нет. Чем же двигаются вагоны?» «Бес, никак, эти вагоны таскает?!» – испугался его спутник. Так бы они и со страху померли ещё до всяких бесов, но тут самый наблюдательный из казаков заприметил под вагонами толкавший их привод, и все успокоились.

На Кипре встречный араб указал им православную церковь. Воодушевлённые казаки отправились туда, но по дороге повстречали священника – он шёл в панталонах с высоко задранными от жары штанинами да вдобавок пыхтел трубкой с длинным чубуком. Церковь смотреть странники уже не пошли… Поплыли через Красное море на восток – к сказочной Индии. На пароходе общительные французские попутчики пытались выпить с казаками на брудершафт, но те уходили на палубу и стояли там с благочестивыми лицами. На расспросы иностранцев через толмача ответили: ведь это самое море некогда Моисей-Боговидец перешёл по морю, яко посуху. И прибавляли: нам-де рассказывали, что мы фараонов увидим. «Вылазиют из моря и кричат людям: «Скоро ли будет свету преставление?» Но никакие фараоны из воды не вылезали, с грустью вспоминал Хохлов, видели мы за бортом только «адельфинов». В Сингапуре казаков поразили люди-лошади, которые надевают оглобли и «в чём мамынька родила» возят на себе людей, а ещё сильнее – запредельная наглость тамошних дельцов, какой они даже у распоследних торгашей на родине не видели. Когда они прокатились на рикше, его хозяин потребовал с них плату столь несусветную, что Хохлов собирался рассчитаться с ним по-казачьи, чтобы помнил, как грабить русского человека, но товарищи удержали его: «Далеко мы заехали, наших кулаков на всех здесь не хватит». Казаки и сами были для жителей заморских стран существами фантастическими. Например, в «Камбайской земле» один любознательный парень ощупал их бороды, надеясь обнаружить под ними вторые рты. Таких знатных бород тут отродясь не видали.

Забрались они и правда далеко, и разочарование теснило грудь. Случались, правда, и моменты надежды. В Гонконге они заметили, что среди синей воды моря движутся белые непрозрачные волны. «Не тут ли Беловодье?» – воспряли казаки. И обратились в русское консульство с вопросом, знают ли дипломаты где-нибудь поблизости православное царство, с церквями и патриархом. Те только пальцем у виска покрутили. Огорчённые казаки отправились на пароход. По дороге, чтобы взбодриться, купили местный плод, который приняли за арбуз: «Не царство, то вот хотя бы обощь нам знакомый». Но и «обощь» оказался каким-то местным – куснули и отплёвывались неустанно. Возвратились в Россию они через Владивосток. Встретившийся им казачий офицер, узнав о цели их путешествия, указал на небо: «Истинная вера осталась только там!» «По всему так», – печально согласились путешественники.

Суета сует, и всё суета… Неужели все эти странствия были совершенно бесполезны? Несложно догадаться, что искали большинство наших героев не золото и не серебро – искали приключения и славу, лекарство от обыденности и смысл жизни. Куда труднее осознать, что большинство из них в конце пути нашли куда большее сокровище. Как в восточной сказке, где сорок птиц искали легендарного Симурга и лишь в конце путешествия поняли, что они и есть Симург, ибо Симург значит «сорок птиц», так и наши герои искали богатства, а обрели себя. Куваев после своих путешествий по тундре окончательно ушёл из геологии в литературу и стал знаменитым писателем. Искатели Золотой бабы прямиком отправились туда, где им было самое место, – в историю, навеки покрыв себя славой. И даже своё Беловодье некоторые староверы в итоге нашли, и не за рубежом, а в той самой Сибири – добрели до алтайских рек Бухтарма и Катунь и осели там, не платя государству никаких повинностей и никому не отвечая, в кого и во что они веруют. Ибо где сердце ваше, там будет и сокровище ваше.