Непрост — ох, непрост! — был год от Рождества Христова 1431-й, от сотворения же мира, как отсчитывали на Руси, 6939-й. На самом западе Европы казнена на костре в Руане то ли ведьма, то ли просто упорная грешница, а впоследствии, как выяснится, святая Жанна, дева Франции. В том же году корона французских монархов была возложена на голову девятилетнего Генриха VI Ланкастера, английского короля, — и кажется, что вот-вот возникнет на карте великая империя, сопоставимая по могуществу со Священной Римской. Тем паче что в последней неблагополучно, уже десять лет полыхают войны истинно католических князей с мятежными гуситами, последователями также сожжённого несгибаемого еретика (а в будущем — борца за национальную самобытность Чехии) Яна Гуса; пятый крестовый поход против этих отчаянных схизматиков закончился в этом году так же, как и четыре предыдущих, — дорогостоящим неуспехом. И на юге не лучше: Венеция в очередной (кто же знал, что последний?) раз напала на Геную: в кровопролитных сражениях на суше и на море успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Годом ранее на Балканах вновь активизировавшиеся турки-османы взяли Салоники. На дворе стояла эпоха, названная потом историками Ранним Возрождением, по всей Европе шла, выражаясь словами Евгения Шварца, «нормальная придворная жизнь».
А на восточной окраине континента два русских князя — дядя и племянник — ехали в Орду судиться…
Запутать всё
Трудно сказать, когда именно запутался и без этого непростой вопрос о наследовании престола великих князей владимирских. Многие исследователи считают, что произошло это в княжение Дмитрия Ивановича, известного нам как Дмитрий Донской. Именно тогда князья московские стали смотреть на Владимирское княжество как на своё наследственное владение, «отчину»: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем». Прежняя система, при которой великим князем становился старший в роде, таким образом, попиралась, но неявно: единственный брат Дмитрия Ивановича умер ещё ребёнком (то же касалось и двоюродных, кроме одного, Владимира Храброго, но его, прирождённого воина и никудышного политика, удалось отодвинуть в сторону), и не вполне ясно было, принципиальное это решение или ситуационное…
Дмитрий Донской попирает ногой татарского мурзу. Памятник «Тысячелетие России».
Имелось в духовной (завещании) куликовского триумфатора одно условие, которое потом будут со всех сторон обсуждать претенденты на престол: «А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини». Иными словами, если Василий умрёт раньше Дмитрия, то наследником становится следующий сын. Василий Дмитриевич пережил отца на три с половиной десятилетия и в свою очередь произвёл на свет пять сыновей, из которых, впрочем, лишь один стоял у отцовского гроба, остальные умерли раньше. Династическая ситуация со смертью Василия I перестала быть однообразной: четыре его младших брата находились по прежним представлениям ближе к престолу, чем Василий Васильевич…
И ещё один нюанс, немаловажный, — была ведь и Орда; о ней в духовной сказано всего единожды: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду…» («А случится с Ордой что-то, и детям моим не надо будет платить дань…»), но все же понимали, что «переменить» Бог может и в обратную сторону. Хан Тохтамыш в вопросы московского княжения не вмешивался — ему не до того было, он на юге своего улуса боролся с недавним союзником, «железным хромцом» Тимуром (Тамерланом); а ну как всё успокоится и ханы вспомнят о прежних порядках?..
Прояснить ситуацию могла духовная самого Василия I; могла, но не прояснила. Дело в том, что наследодатель княжил долго и успел трижды распорядиться «движимым и недвижимым»: первый раз в 1406 году («А даст Бог сыну моему, князю Ивану, княженье великое дер- жати»); во второй, пятнадцатью годами спустя, — гораздо определённее («А сына своего, князя Василья, благословляю своею вотчиною, великим княженьем, чем мя благословил мои отец»), а ещё через три года повторил первую из формул: «А даст Бог сыну моему великое княженье, ино и яз сына своего благословляю, князя Василья». То есть всё-таки «если»…
Василий I.
В конце февраля 1425 года Василий Дмитриевич скончался. Теперь на великое княжение претендовал его брат Юрий, удельный князь звенигородский и галицкий, и его единственный к этому моменту сын Василий, неполных десяти лет от роду. Казалось бы, силы неравны, и опытный пятидесятилетний полководец и дипломат должен «влёгкую» разобраться с племянником, но…
В Орду! В Орду!..
Во-первых, на стороне малолетнего претендента были московское боярство (знатная часть служилого сословия, крупные феодалы) со своими отрядами и митрополит Фотий, учёный грек, уже 15 лет возглавлявший Русскую церковь и много сделавший для её объединения и укрепления; сила немалая. Во-вторых, у мальчика был дедушка, и звали его Витовт. Великий князь литовский и русский, мощная фигура, авторитетная и «на Москве», и в Орде. Его вполне устраивала сложившаяся ситуация, и он намерен был всячески поддерживать внука. Поэтому ничего удивительного не было в том, что при Василии сложился мощный «регентский триумвират»: мать Софья Витовтовна, митрополит Фотий и боярин Иван Дмитриевич Всеволож, неофициальный глава «московской боярской партии».
При таких козырях на руках у противника Юрий оказался не готов начать действовать немедленно. Он заключил с племянником перемирие, уехал в Галич (выбирать операционной базой Звенигород, расположенный между Москвой и союзной Василию Литвой было бы чистым самоубийством) и начал собирать силы. Партия Василия, естественно, тоже не дремала: братьям Юрия были пожалованы уделы, и они согласились выступить против «старшенького». Возникла ситуация неустойчивого равновесия, и ни одна из сторон не решалась его нарушить. Фотий поехал уговаривать Юрия не выкладывать его главный аргумент, именуемый «Орда»: Василий пытается занять великокняжеский престол, не получив благословения в Сарае, и это может дорого ему обойтись.
Василий I и Софья Витовтовна.
Сначала Московскую Русь посетило «моровое поветрие» — оспа, затем «дедушка Витовт» начал военные действия против Пскова и увяз в них. Потом скончался один из Дмитриевичей — Пётр. Всё это откладывало решительную схватку между дядей и племянником. Они даже заключили докончание (соглашение), в котором Юрий признавал себя «братом молодшим» Василия, но… только по уделам, упомянутым в завещании Дмитрия Донского. Вопрос о великом княжении оставался открытым.
Осенью 1430-го умер Витовт. Орде из-за двухлетней засухи и мора (чумы) было не до русских дел. Юрий расторг мир, и соперники в очередной раз нерешительно повоевали, ничего не достигнув. В начале июля 1431-го скончался митрополит Фотий. Настало время идти ва-банк. Дождавшись «счастливых дней» (Василий II — Успения, 15 августа, Юрий — Воздвижения, 14 сентября), соперники с богатыми дарами двинулись «поклониться хану».
Подготовка
В Орде надо было иметь покровителя, «куратора», без этого соваться туда было совсем уж рискованно. Логично, что русских князей поручили влиятельному Минбулату, даруге (даруга, или дарога — чиновник, отслеживающий поступление дани), отвечающему за московское «направление». Тот в силу определённых причин (надо думать, коррупционного характера) был явно на стороне молодого претендента, которому, по словам летописца, оказал «великую честь», а Юрию — «бесчестье и истома великая». Однако в истоме сын Дмитрия Донского пребывал недолго, заручившись покровительством эмира Тегинэ-бея, главы клана Шегинов. Тот силой (нравы в Сарае были ещё те!) отбил «подопечного» и увёз от греха подальше в Крым, поскольку спор (Восток — дело не только тонкое, но и неспешное) должен был разбираться не раньше весны. Это была ошибка.
За зиму 1431−1432 годов большую работу по подготовке к слушанию тяжбы провёл приехавший с Василием в Орду боярин Иван Всеволож (Всеволожский), человек опытный в дипломатии и сведущий в казуистике. Он сновал по Сараю, обильно умасливал мурз и эмиров и нашёптывал (предназначалось, разумеется, для ханских ушей: через кого-нибудь да «протечёт»), что у князя Юрия старая дружба и даже свойство с новым великим князем литовским Свидригайло. Представить себе прочный единый фронт Литвы и Москвы ордынская знать могла без труда — это был её многолетний страшный сон. Вернувшиеся из Крыма Юрий и Тегинэ («Тегиня» в русских летописях) были встречены с ещё более возросшей за зиму настороженностью.
«Много пря»
Прения сторон, выражаясь современным юридическим языком, были напряжёнными: «многа пря (споров, противостояния. — Авт.) бысть межи их». Из скупых сообщений русских летописей видно, что оба претендента пытались разыграть наследственную карту, только по-разному расставляли акценты: «…Князь вели- кии по отечеству и по дедству искаше стола своего, князь же Юрьи летописцы старыми, спискы и духовною отца своего великого князя Дмитрея»; каждая из сторон пыталась найти в четырёх духовных выгодные для её интерпретаций формулировки. Очевидно, что у Дмитрия, что у Василия была своя логика; победа должна была достаться тому, кто лучше провёл «досудебный этап» и имел в запасе неожиданную для соперника заготовку. Здесь Иван Дмитриевич Всеволож оказался на высоте.
Софья Витовтовна срывает пояс с князя Василия Косого
Николай Карамзин, «последний летописец» и первый русский историк, описывает «правовую позицию» боярина так: «Что значат летописи и мёртвые грамоты, где всё зависит от воли Царской? Не она ли утвердила завещание Василия Димитриевича, отдавшего Московское Княжение сыну? Шесть лет Василий Василиевич на престоле: ты не свергнул его, следственно, сам признавал Государем законным». Иными словами, великий хан, ну не смешны ли наши уважаемые процессуальные противники с их верой в силу мёртвых слов? причём — чьих слов? Обидевшего твоих предшественников Дмитрия Донского! Ведь ты же сам явно выразил свою волю невмешательством в недавние московские дела, а что может быть выше этой воли? В нашем лице ты встретишь тех, кто безоговорочно признаёт такое положение вещей…
Победа была сокрушительной, хан Улу-Мухаммед принял сторону князя-юноши: «Цесарь Махмет даше княжение великое князю Василию Васильевичю на всеи рускои земли». Ближайшим последствием этого станет вспыхнувшая менее чем через год (формально из-за скандала с якобы краденым поясом Дмитрия Донского) четвертьвековая война новоиспечённого «хозяина Москвы» с дядей и его сыновьями, а более отдалённым — усиление самодержавия московского князя при сохраняющейся покорности Орде, источнику его власти.
Впереди было ещё полвека ордынского ига…
