«Похороны в Орнане» от Гюстава Курбе: почему реализм этой картины вызвал возмущение среди буржуазной общественности

Художник оправдывался: «Они не были красивы, и я не мог сделать их красивыми».

Реализм картины Гюстова Курбе «Похороны в Орнане» (в родном городке художника) вызвал возмущение буржуазной общественности. Живописец был «как блогер» Франции XIX века.

Для сцены «Похорон» позировали родственники и знакомые художника, как рассказывал сам Курбе:

«Уже позировал мэр, весящий сто шестьдесят килограммов, мировой судья, крестоносец, нотариус, помощник мэра Марле, мои друзья, отец, мальчики-служки, могильщик, два старика — современники революции... собака, покойник и те, кто несет гроб, церковные сторожа (у одного из них нос, как вишня, но длиной в тринадцать сантиметров и соответственной толщины), мои сестры, другие женщины и т. д.

Я, правда, хотел обойтись без причетников, но ничего не вышло: меня предупредили, что они обижаются — мол, из всех, кто связан с церковью, я обошел только их. Они горько жаловались, уверяя, что не сделали мне ничего худого и не заслуживают такого пренебрежения».

Курбе написал бытовую городскую сцену без прикрас, что вызвало недовольство общественности.

Персонажи картины:
Священник (10): Читает заупокойные молитвы. Он стоит напротив революционера на другой стороне ямы.

Могильщик (13): Антуан Джозеф Кассард, сын сапожника, положил куртку и шерстяную шапочку на края ямы, которую он только что вырыл, что видно по цвету земли. Он ждет гроб, стоя на коленях.

Четыре носильщика: в черных нарядах и большими шляпами с круглыми краями. Они поддерживают гроб, окруженный белой тканью, и поворачивают лица от мертвых (в сельской местности тело было выставлено за несколько дней до захоронения). Среди них - ремесленник-сапожник (1), владелец фермы-рантье (2), музыкант (3) и землевладелец (4). Двое последних были друзьями Курбе.

Пять «крестоносцев»: они стоят за священником, слева от гроба и одеты в белое. Один из них - крестоносец; это винодел (7). Два других в (5) и (6) являются музыкантом и сапожником. В крайнем левом углу холста за носильщиками может быть представлен дед Курбе, который умер годом ранее (он здесь не виден). Группа крестоносцев «связана» с небом крестом, который возвышается над толпой на заднем плане.

Два мальчика-алтарника: первый (8) поднимает голову к землевладельцу, чей шляпы он только что коснулся своей свечой. Второй (9) на переднем плане несет сосуд святой воды.

Два служащих при церкви, они обеспечивают проведение религиозных обрядов. Один слева (11) - богатый винодел, а справа (12) - скромный сапожник.

Группа людей: на переднем плане буржуа (14), мэр Орнана Просперса (15), бывший жандарм с платком в руке (17), богатый мельник (19) и адвокат (20), друг Курбе. На заднем плане находятся два друга детства художника: состоятельные горожане (16) и (18).

Два революционера: они изображены в одежде, которую носили революционеры в 1792 и 1793 годах (во времена Первой республики) или полвека назад. Мы находимся в 1849 году, и Курбе жил при Второй Республике в 1848 году. Первый герой (21) носит белые гетры, а второй на переднем плане (22) голубые чулки. Его рука простирается до могилы. Этот образ между Республикой и Церковью связан с политическими взглядами Курбе, который станет сторонником Парижской коммуны в 1871 году.

Женская группа: во главе процессии на переднем плане находятся женщины из семьи Курбе. Его мать (23) и три его сестры (24) - (25) - (26). Маленькая девочка на правом краю картины (27) - маленькая кузина художника.

Теофиль Готье иронично заметил:

«Неясно, следует плакать или смеяться. Что хотел сделать автор — карикатуру или серьезную картину?.. Фигуры женщин как будто настраивают на серьезный лад, но два причетника с пылающими рожами, пьяным видом, красными мантиями и расширяющимися кверху колпаками столь комичны, что им может позавидовать Домье… Есть еще головы, напоминающие своим странным рисунком и цветом вывески табачных лавок и зверинцев…»

Критик Виньон писал:

«Огромное чёрное полотно, занимающее много места, сразу же привлекает к себе внимание... В самом деле, это удивительно безобразно. Представьте себе полотно размером в восемь или десять метров, которое кажется вырезанным из другого полотна в пятьдесят метров, потому что все персонажи, выстроившиеся как по линейке на переднем плане картины, находятся в одной плоскости и как бы представляют эпизод огромной декорации. Нет перспективы, расположения, композиции, все правила искусства опрокинуты и облиты презрением. Можно увидеть чёрных мужчин, фигуры которых налеплены на фигуры чёрных женщин, а позади причётники и могильщики с гнусными физиономиями...»

«Никогда еще подобное безобразие не возводилось в культ настолько откровенно!»

- возмущались ценители изящных искусств.

Сам Курбе отвечал критикам:

«Уверяю Вас, я взираю на людей с любопытством, как на лошадь, дерево или какой-нибудь иной объект природы — не больше. Поэтому я уже давно перестал сердиться в этом смысле: уверяю Вас, я обрел спокойствие. Более того: этим людям суждено сделать меня счастливым, ибо, внимательно изучая их я все больше различаю среди них всевозможные разновидности, и это наполняет меня радостью, ибо означает их превосходство над лошадьми».

Критики слагали эпиграммы о творчестве художника.

Для реалиста правда мало значит.
Уродство — реализма суть, иначе:
Моя мазня — такая жуть! Пишу и плачу…

Художник спорил с критикам, утверждая, что вещи нужно любить такими, какие они есть.

«Я нашел совершенное счастье; скука мне неизвестна. Я люблю вещи такими, каковы они есть, и заставляю их служить мне. К чему искать в мире то, чего в нем нет, и силой воображения менять то, что в нем есть?»