«Пядь земли»: последний бой офицерских штурмовых батальонов

20 мая 1944 года над Шерпенским плацдармом на западном берегу Днестра, по которому проходил тогда советско-германский фронт, произошел самый драматичный воздушный бой за всю Вторую мировую войну.

Комэск 267-го истребительного полка капитан Антипов попал в трудную ситуацию: ему на хвост сели сразу три вражеских истребителя. Его жена, младший лейтенант Мария Кулькина, которая летала в той же эскадрилье, прикрыла мужа пикированием сверху, но при этом сама подставилась под очередь из крупнокалиберного пулемета от кабины до хвоста. Ее самолет загорелся и начал падать. Даже на земле бой прекратился, когда на открытой частоте капитан кричал жене: «Маша, прыгай… внизу наши… Прыгай!»

Самолет продолжал неуправляемое падение и через минуту разбился в месте, которое теперь называется Аллеей Марии.

Реванш за Сталинград

Дела на Шерпенском плацдарме вообще шли скверно. Красноармейцы прорвались сюда в апреле после того, как прошли всю Украину. Поредевшие подразделения двух фронтов, 2-го и 3-го Украинского, сделали понтонный мост из винных бочек и уже на чистом энтузиазме захватили плацдарм шириной 12 км и глубиной 4—6 км.

Дальше они пройти не смогли. Оборону тут держала 6-я немецкая армия, год назад погибшая в Сталинграде. Как выяснилось, из немецких частей, которые зимой 1943-го не смогли прорваться на выручку к солдатам Паулюса, Гитлер сформировал новую 6-ю армию Третьего рейха, которой приказал любой ценой отомстить за своих товарищей на Волге. Теперь эта армия была главной силой немецко-румынской группы армий «Южная Украина», защищавшей южный фас советско-германского фронта.

Воодушевленная наступлением Ставка приказала 3-му Украинскому фронту взять Кишинев, до которого от плацдарма было километров тридцать по прямой. Командующий фронтом Малиновский приказал наступать 8-й гвардейской армии Чуйкова, сформированной год назад в Сталинграде из бойцов, отстоявших город. Возникла путаница, неизбежная при одновременном покидании плацдарма по неширокой переправе одних частей и прибытию других. В этот момент 6-я армия и ударила.

Накануне немецкой контратаки на плацдарм переправился младший лейтенант Иосиф Заруцкий, командир взвода связи в артиллерийской дивизии Резерва Верховного Главнокомандующего. Его задачей было обеспечить артподдержку предстоящего наступления. После войны он рассказал, что первым делом на плацдарме у его подразделения забрали автоматы и карабины и отдали их каким-то мужикам в штатском. Как оказалось, 8-я гвардейская армия, понесшая большие потери на Украине, пополнялась на ходу жителями освобожденных деревень и многих из них тыловые части не успели обмундировать и вооружить. Весной в окопах было много воды, поэтому обувались они в самодельные лапти из резины, которые теперь часто находят в тех местах поисковики. Когда на их переднем крае показались вражеские бронетранспортеры с пулеметами, стрелявшими длинными очередями, Заруцкий понял, что это воинство немцев они и на полчаса не задержат. Он приказал своим связистам хватать аппаратуру и бежать к переправе. Спустя много лет он напишет:

Все эти годы и сейчас я сам себе признаюсь, что струсил, но тогда и сейчас понимаю, что другого решения не было — или уходить, или плен.

6-я армия глубоко вклинилась в плацдарм, а ей навстречу ударила армия Чуйкова. С огромными потерями германские и советские части атаковали друг друга до середины мая.

«Непонятно, кто на кого наступает», — докладывал в Ставку Чуйков.

В эти дни здесь был второй раз тяжело ранен снайпер Василий Зайцев, после ранения в Сталинграде почти ослепший и поэтому воевавший на Днестре командиром минометного расчета.

Красноармеец Владимир Пелин вспоминал свою недолгую командировку на плацдарм 12 мая 1944 года:

Это был самый тяжелый в моей жизни день. От взрывов бомб и снарядов сотрясалась земля. На переправе горели машины. Я слышу голос: «Танки! Уничтожайте танки!» Это кричал седой, небольшого роста полковник с двумя пистолетами в руках. Он направлялся к нашим окопам. Кричу ему: «Товарищ полковник! Сюда, ко мне!» Он прилег справа. К окопам приближались два танка, а за ними был виден третий. Мое противотанковое ружье готово к бою, страха не чувствовал, только злость. Спокойно говорю: «Товарищ полковник, я сейчас укокошу эти два танка, вот смотрите». С первых двух выстрелов я поджег их. Они горели у нас на глазах. «Молодец! — закричал полковник. — Давай третьего!» И тогда я укокошил третий танк. Полковник пришел в восхищение. «Ты — герой! Откуда такая меткость?» — «А я до войны учился на снайпера, получил значок «Ворошиловский стрелок». Полковник быстро записал мою фамилию, другие данные. Танки продолжали двигаться на нас.

«Потом был потерян воздух, и немцы разбомбили переправу, — продолжает Пелин. — К концу мая за Чуйковым на западном берегу осталась лишь пядь земли шириной 8 км и глубиной 3 км. Летом наступление на Кишинев признали провалившимся, а сталинградским гвардейцам, кто уцелел, приказали смениться на плацдарме. 6-я армия рассчиталась с ними за Сталинград».

Взбешенный Чуйков приказал отправить в штрафбат по два офицера из каждого отступившего в бою подразделения. Так Иосиф Заруцкий вернулся на Шерпенский плацдарм — в 13-й офицерский штурмовой батальон 3-го Украинского фронта. И своей сутью, и аббревиатурой в документах это подразделение от штрафного мало чем отличалось. Командиры, попавшие в такой батальон, на время службы лишались званий и назывались «красноармеец-майор» или «красноармеец-полковник».
Со стыда красноармеец-лейтенант Заруцкий решил застрелиться. Но, глядя из окопа на гниющий на нейтральной полосе труп советского солдата, передумал. Какой смысл стреляться, если все равно скоро убьют? Лучше попытаться перед смертью самому кого-нибудь убить. Тем более что сменившая Чуйкова 5-я ударная армия Берзарина этому явно благоприятствовала: летом на плацдарм со всего фронта свозили штрафные роты, в том числе матросские, и было ясно, что тут планируется что-то страшное.

Второе наступление на Кишинев

В конце лета на плацдарм переправился 10-й офицерский штурмовой батальон. Если в подразделении Заруцкого насчитывалось 300—400 офицеров, то в десятом батальоне их было больше тысячи. В него через фильтрационные лагеря НКВД свозились офицеры, освобожденные в Белоруссии и Польше из плена. Проверка не нашла в их прошлом ничего порочащего, но Родина все же сомневалась в этих людях и желала проверить их верность кровью.

Лейтенант Лазарь Белкин, сдавшийся еще летом 1941 года, не сумел убедительно ответить на вопрос, как еврей смог так долго прожить в фашистском концлагере. В «повезло» чекисты не верили и объяснением не считали. Подозрительно живучего еврея направили в 10-й офицерский штурмовой батальон, с которым он прошагал 400 км от Одессы, переправился на Шерпенский плацдарм и в течение нескольких недель обживался там в окопах.

Белкин, назначенный командиром пулеметного расчета, после войны вспоминал взаимоотношения с врагом:

«С немцами переругивались. Можно было увидеть и такое: Валентин Буц вылезает на бруствер, садится возле пулемета, закуривает самокрутку и разговаривает с немецким пулеметчиком! Говорю ему: «Буц, немедленно спустись в траншею! Тебя же сейчас немцы снимут!» Он отвечает: «Все в порядке, командир, я тут с одним немцем познакомился». И, сложив ладони рупором, кричит: «Карл! Карл!» С немецкой стороны доносится: «Момент, нихт шпрехен! Фельдфебель комт!»

А бывало и так. Валентин стреляет из пулемета по противнику, оттуда отвечают огнем, но показалось ему, что эта пулеметная дуэль — пустая, только зря патроны тратят. Валентин кричит немцам: «Эй! Фриц! Какого черта стреляешь?!» Неожиданно оттуда отчетливо доносится: «Я не Фриц, я Карл!» — «Давай не будем стрелять!» — «Гут!» — согласился Карл. Но война есть война. Я быстро Буца в сторону отодвинул — мол, ты здесь еще натуральное братание прямо на глазах у особиста устрой — и дал длинную очередь по немецким позициям. Карл орет со своей стороны: «Нит гут! Мы же договорились!"»

Ночью 18 августа 1944 года штрафникам на Шерпенском плацдарме привезли бочку водки и налили каждому по две чарки. На рассвете они без артподготовки по неснятым минным полям пошли в атаку на позиции 6-й немецкой армии. Командный состав, которому вину кровью смывать не требовалось, остался в траншеях, лишь командиры рот шли в бой вместе со своим «спецконтингентом». Белкин рассказывает:

Пошли в атаку молча, без криков «ура!». Сразу бойцы стали подрываться на минах, но наша лавина, невзирая на взрывы мин и потери, быстро проскочила эти смертельные восемьдесят метров. Немцы отдыхали в блиндажах и землянках, в траншеях находились только наблюдатели и дежурные пулеметчики. У нас, у многих, были штыки от АВТ, так немцев просто перекололи и перерезали в первой траншее, они не успели толком занять позиции. А потом захватили вторую и третью траншеи и вырвались вперед.

Здесь, в районе третьей немецкой траншеи, был тяжело ранен Заруцкий. Самого Белкина сильно контузило чуть позднее, когда по ним с воздуха ударили советские штурмовики Ил-2. Как потом выяснилось, по плану штрафники должны были продвинуться на 6 км, а прорвались на все 12. Но приказы авиаподдержке в штабе скорректировать забыли. Штрафники махали самолетам руками, но летчики мало что видели в дыме и пыли кипящего на земле боя.

Вечером им сообщили, что подкреплений не будет. Единственное, на что они могут рассчитывать, — хорошая артиллерийская поддержка. Офицерские штурмовые батальоны и матросские штрафные роты начали медленно отступать перед огневым валом пошедшей на них 6-й армии. Они стояли насмерть в каждом закутке немецких траншей, постоянно корректируя по врагу артогонь.

Еще через сутки 6-я армия, неся большие потери под реактивными залпами «Катюш», бивших через реку, почти прижала штрафников к переправе. Когда десятки уцелевших из нескольких тысяч воинов, два дня назад пошедших в бой, уже приготовились расстаться с жизнью, немцы неожиданно развернулись и начали панически отступать.

Яссо-кишиневские Канны

Оказалось, что с 6-й армией сыграли старую шутку: втянули в бои по центру и ударами танковых армий обрушили фланги, на которых опять, как в Сталинграде, стояли две румынские армии. Когда советские танки, широко обойдя Кишинев, встретились на мостах через Прут, 6-я армия Третьего рейха вновь оказалась в котле. Ее командующий генерал Фреттер-Пико не стал играть во Фридриха Паулюса и улетел первым же самолетом, бросив в окружении 210 тысяч своих солдат.

Дипломатическая катастрофа оказалась даже страшнее военной. На этот раз румынские генералы к советскому контрудару хорошо подготовились: заранее организовали заговор против диктатора Антонеску и, пока их войска тысячами гибли на Днестре, устроили государственный переворот, передав власть королю Михаю. Гитлер не мог потерять румынские нефтепромыслы Плоешти, которые обеспечивали 40% потребностей вермахта и которые 6-я армия защищала. Он приказал последним своим боеспособным подразделениям в регионе — 40 тысячам зенитчиков люфтваффе, защищавшим Плоешти от атак советской и союзной авиации, — вмешаться в события и вернуть власть Антонеску. После боев с ними в Бухаресте румыны объявили Германии войну, и их войска присоединились к советскому наступлению. Чуть позже то же самое сделали войска другого германского союзника — Болгарии. Ее премьер еще в августе, в первые дни советского наступления, начал публично заявлять, что братья славяне, несомненно, поймут непростое положение, в котором оказались болгары. А Сталин такие положения понимал всегда одинаково: докажите верность кровью.

Советские потери в этой операции были рекордно малы, всего 13 тысяч безвозвратных. Половина из них — офицеры штурмовых батальонов и матросы штрафных рот, которые погибли на Шерпенском плацдарме почти полностью. За эту жертву победу иногда называют яссо-кишиневскими Каннами, где элитные воины Ганнибала также стояли в центре насмерть, пока фланги его войска окружали римлян. Другие сравнивают эту операцию со стремительными немецкими котлами 41-го и говорят о схожести с Полтавой, где ученики побили учителей их же оружием. Выжившие офицеры штурмовых батальонов в госпитале говорили о себе без пафоса: «Обычная судьба обычного штрафбата».

Штурм Будапешта

Герой Советского Союза М.В. Ашик

Лейтенант морской пехоты Ашик, заслуживший Звезду Героя за Эстергомский десант, описал участие офицерских штурмовых батальонов в штурме Будапешта. Им доверили самую опасную работу — взять гору Геллерт, на которой стояла старая австрийская крепость, где во дворе немцы вырыли командный бункер своего окруженного гарнизона.

Перед атакой каждому выдали хороший боевой нож, по лезвию которого шла надпись «Труд-Вача». Ашик вспоминает: «Мы знали, что в городе Вача была артель «Труд», снабжавшая фронтовиков отличными ножами. Правда, в основном они доставались разведчикам. Выяснилось, что этих бойцов вооружили дефицитными ножами потому, что им предстояло вступить в бой, где без поножовщины не обойтись.

Перед атакой офицерам объявили, что гору надо взять одним броском: «Кто во время атаки ляжет на землю, после боя будет расстрелян как трус и паникер».

Гору вначале бомбили наши самолеты-штурмовики, а затем впереди наступавших пустили офицерский штурмовой батальон. Такое зрелище не для слабонервных. В дурманящем пороховом угаре офицеры-штурмовики гранатами давили все, что оставалось от немецкой обороны, а когда надо, пускали в ход ножи. Никто из них, несмотря на плотный огонь, не лег, не остановился, не повернул назад. И награда не заставила себя ждать. На вершине оставшимся в живых офицерам-штурмовикам объявили, что своей храбростью они искупили перед Родиной все свои прегрешения».

Это был последний бой офицерских штурмовых батальонов, описанный в мемуарах. Ашик еще упоминает, что три лейтенанта из бывших штурмовиков пошли в Эстергомский десант вместе с его батальоном морской пехоты. Они сразу сумели поставить себя в новом придирчивом коллективе. Когда десантники высадились и незаметно для немцев перерезали дорогу между Эстергомом и Татами, по которой то и дело сновали немецкие вестовые на мотоциклах, лейтенанты попросили морпехов огня не открывать и натянули над дорогой тонкую проволоку на уровне шеи мотоциклиста. Голова следующего вестового высоко взлетела в вечернем небе, а его туловище проехало на мотоцикле еще с десяток метров, прежде чем завалилось в кювет. Такая шутка всем очень понравилась, морпехи приняли штурмовиков как родных. Скорее всего, все трое и погибли в том десанте, из которого вообще мало кто вернулся.

После войны и Заруцкий, и Белкин приезжали на Шерпенский плацдарм, оба поставили тут памятные плиты с именами своих погибших товарищей. В 1964 году об этих боях на Днестре сняли хороший фильм «Пядь земли» с молодыми Александром Збруевым и Львом Дуровым.