Робер д’Артуа: французский феодал, из-за которого началась Столетняя война

Тетушка Маго

Юноша из хорошего рода, восходящего к Гуго Капету, Робер имел отважного папу и такого же дедушку. Папа был настолько отважный, что осиротел Робер довольно рано. И когда дедушка отправился вслед за ним, выяснилось, что графство Артуа наследует не внук, а дочь. Такой вот юридический казус, который и привёл к серьёзным последствиям.

Пятнадцатилетний Робер расстроился и опечалился. Он честно попытался добыть графство своего отца законным путём и начал судиться с тётушкой Маго. Суд отклонил его претензии, однако Робер не сдался и потребовал третейского суда. И снова графство ему не досталось. Всё, что получил Робер, — это наказ суда: «Пусть упомянутый Робер почитает упомянутую графиню Маго как свою любимую тётку, а упомянутая графиня любит упомянутого Робера как своего дорогого племянника».

— Разогналась уже, — подумала тётушка Маго, недовольная тем, что мальчик вырос и пытается посягать на её графство.

— Убью ко всем чертям со всей племяннической любовью, — подумал Робер.

Тётушка и племянник обменялись улыбками.

— Не грустите, Робер, — утешил его король Филипп Красивый. — Вот вам графство Бомон-ле-Роже, оно тоже милое.

— Чтоб вы все сдохли, — подумал Робер.

И вскоре Артуа запылало кострами мятежей, а король Франции умер.

Там и несомненных подвигов хватало для репутации смутьяна.

В общем, с помощью Робера или без неё, жители Артуа подняли восстание против графини Маго. Робер их удержал, однако пришли войска очередного из быстро мелькавших на престоле королей и усмирили мятежное графство.

— Да сдохните уже, — совсем в отчаянии подумал Робер, и короли начали умирать более энергично. Робер, воспользовавшись этим, попытался занять графство силой — и даже преуспел. Однако очередной правитель приструнил Робера и отправил его в заключение. После освобождения Робер немедленно продолжил судиться с тётушкой, но шансов у него было ещё меньше, чем раньше: Филипп Пятый стал зятем тётушки Маго.

Филиппа сменил Карл, затем Карл умер, не оставив наследника — его жена родила девочку. Капетинги практически закончились. Осталась одна Изабелла, королева Англии, происходившая именно из этой французской династии; она и объявила о своих правах на французскую корону. Французы почесали в затылке и приняли закон, по которому трон не может наследоваться по женской линии.

Так что Капетинги с исторической арены ушли.

Я нечаянно!

Долго ли, коротко, на престол взошёл именно тот король, который относился к Роберу с симпатией. Был это Филипп Шестой Валуа, и личная симпатия к Роберу усугублялась тем, что тот был женат на сестре короля.

— Милый, — уверяла его Жанна, — тебе достаточно будет показать королю любой малюсенький документ, подтверждающий твоё право на графство, и оно будет у тебя в кармане. Филипп же не захочет, чтобы его сестра была какой-то Бомон-ле-Роже!

— Да если бы у меня был этот документ, я бы, может, уже и суд выиграл! — в отчаянии воскликнул Робер и пошёл к старому другу разговаривать. Вышел он пэром Франции, но всё еще Бомоном-ле-Роже. Отдавать ему Артуа Филипп не согласился — возможно, потому что малюсенького документа у Робера не нашлось.

— Хе-хе-хе, — проскрипела тётушка Маго, как раз заглянувшая в Париж (мало ли чего придёт в голову новому королю, а ну как и вправду графство отдаст).

— Да чтоб ты сдохла, — от души пожелал Робер.

Пожелал настолько от души, что Маго слегла и через несколько дней умерла от неизвестной болезни, подозрительно напоминавшей отравление.

Роберу это, разумеется, сошло с рук. Ну разве что король небрежно поинтересовался, не травил ли тот тётушку — чисто для проформы.

— Как можно, ваше величество, — прижал руку к сердцу Робер, — и вообще, я нечаянно.

…собственно, всю дорогу Робер успокаивал себя тем, что он нечаянно.

Особенно когда после смерти тетушки Маго вожделенное Артуа досталось не ему, а дочери Маго — Жанне. И всего через три месяца после смерти матери так неудачно получилось, что новоявленной графине подали вина, отпив которое, она скончалась в мучительных корчах.

В общем, Робер продолжал повторять, что он нечаянно.

Кстати, и непохоже, чтобы он при этом врал. Дело в том, что от смерти Жанны он ничего не выигрывал. Артуа после этой загадочной кончины переходило тоже к Жанне, но другой. Для Робера это ничего не меняло, обе Жанны для него были в одну цену.

Однако графство упорно ускользало из его рук. Теперь оно ушло к внучке тётушки Маго, тоже Жанне. Жанна была замужем за бургундским герцогом Эдом, который, в свою очередь, приходился братом жене короля. Окружение первого Валуа начало упорно грызться.

Малюсенький документ

— Ну хоть малюсенький документ, — умоляла Робера жена. Робер, наконец, догадался, что надо делать.

— Будет! — рыкнул он.

И заявил, что в брачном контракте его отца были пункты, закрепляющие Артуа за ним, но коварная тётушка их похитила. Однако он, Робер, сейчас поищет и найдёт.

Искать Робер отправился в Аррас — город в Артуа, где недавно умер епископ. После смерти епископа немалое состояние унаследовала дама Жанна Дивион — по слухам, любовница недавно почившего. Она же имела доступ к его бумагам, а ещё некоторую обиду на тётушку Маго, не одобрявшую её слишком высоких отношений с епископом. Робер явился к Дивион и потребовал бумаги, которые подтвердили бы его заявление.

— Но у меня их нет, — удивилась Дивион.

— Так нарисуйте! — посоветовал Робер. — Печать-то епископа у вас.

— Но зачем мне подделывать документы, если это преступление? — продолжала наивная Дивион.

— Затем, что если все пройдёт успешно, я осыплю вас золотом, а если не очень — отправитесь к тётушке Маго! — взвыл Робер. Он был крайне расстроен тем, что вожделенное графство упрыгивало от него, как кошелёк на верёвочке. И очень обижен на всех этих неприятных людей, которые ему мешали.

Видимо, Жанна Дивион осознала, насколько глубоко обижен Робер, и прониклась серьёзностью момента, так что вскоре не только она, но и целая художественная команда трудилась над требуемыми бумагами.

И снова Робер пришёл к королю и заявил, что будет судиться.

— Послушай, — недоумевающе сказал Филипп Валуа. — Я понимаю, ты мятеж в Артуа поднял. Я понимаю, тётушку отравил, была бы у меня такая — я бы тоже не удержался. Ну дочку её — ладно, я понимаю, очень графство хотелось… Но ты ж бумаги, скотина, подделал! Да не смотри на меня, я точно знаю, что подделал. Это уж как-то совсем… Непорядочно.

— Я! Нечаянно! — оскорблённо заявил Робер. — А ты мог бы и раньше мне графство отдать. Это ты виноват, что мне приходится такими вещами заниматься.

— Иди отсюда, нечаянный, чтоб я тебя не видел, — вспылил король, и на этом его симпатия к Роберу закончилась.

На суде поначалу всё шло хорошо. Пятьдесят пять человек, включая художественную команду (точнее, не канувший в небытие её остаток, поскольку некоторым Робер доверял больше, а некоторым меньше) поручились за графа. И тут у Жанны Дивион сдали нервы.

Она заплакала и сказала, что Робер заставил её всё подделать.

Тут и остальные свидетели подключились.

— Да я ему помогал только потому, что он мне обещал невероятную туристическую поездку, ваше величество, сами понимаете, средневековье, ни один туроператор не работает, — клялся один.

— Он просто ходил и ходил ко мне, я уже не знал, как от него отвязаться, пришлось согласиться, — вторил другой.

— Да горите вы все ясным пламенем! — воскликнул король, и Жанну Дивион сожгли, а других свидетелей приковали к позорному столбу.

Трудно быть Жанной.

Клятва на цапле

Робер решил не дожидаться вердикта суда. Что-то ему подсказывало, что и на этот раз Артуа ему не достанется.

— Я поеду в Брюссель и обращусь в Евросоюз, — решил он, но в Брюсселе не было никакого Евросоюза, поэтому пришлось действовать по старинке — подсылать к врагам убийц. Однако ему снова не повезло: убийц схватили, и они указали на него.

Жену и сестру Робер без зазрения совести оставил дома, так что их отправили в ссылку.

Сам же Робер направился в Англию.

Изабелла Французская тогда всё ещё не отзывала своих претензий на английский трон, но и не то чтобы активно за него боролась. У неё были свои проблемы — мужа свергли, а потом убили, сын на престол взошёл… В общем, как-то не до французской короны. В Англии в это время правил как раз её сын Эдуард, и его-то Робер и начал подзуживать, чтобы тот объявил Франции войну.

Перспектива представлялась блестящей: в случае победы одним махом устранялись обидчики Робера, включая вероломного короля, который из какого-то упрямства так и не отдал ему Артуа, ну и само графство (если повезло бы).

Однако Эдуард мялся, жался и совершенно не хотел воевать — а хотел наводить порядок в собственной стране.

Робер разозлился. На охоте он убил цаплю (после тётушки Маго, (возможно) её дочки, художественной команды и прочих птичку ему было совсем не жалко). Потом приказал зажарить её, и когда Эдуард мирно пировал среди своих подданных, вошел чеканным шагом в зал и бахнул перед королём блюдо с цаплей.

— Это что, такой тонкий французский юмор? — уточнил Эдуард.

— Нет! — рявкнул разозлённый Робер. — Это самая трусливая птица для самого трусливого короля в мире! Так вот, самый трусливый король — это Эдуард Английский, наследник Французского королевства, у которого не хватает мужества взять и забрать то, что узурпировал у него наглый Филипп Валуа.

— Во красиво завернул, — восхитились английские вельможи.

— Может, его убить ко всем чертям? — подумал Эдуард, мечтательно опуская руку на кинжал. — Да нет, поздно уже.

Тогда он встал и торжественно поклялся над тушкой цапли её же плотью, что будет сражаться с Филиппом, дабы вернуть себе Францию.

— А теперь уберите, пожалуйста, эту, эээ, птицу, — попросил он.

— Нет! — радостно возразил Робер. — Теперь пусть каждый из присутствующих поклянётся над ней в том же самом.

— Надо было всё-таки убить, — безнадежно подумал Эдуард.

Так началась Столетняя война.