Роберт Фицрой: как потомок королей и адмиралов ходил в кругосветку и делал научные открытия (ч.3)

Не последнюю роль в этом решении сыграло то, что Мэри Фицрой ждала ребёнка. «Бигль», получив нового капитана, ушёл на Фолклендские острова, а его бывший командир засел за многотомный отчёт об экспедиции.

Роберт Фицрой: как потомок королей и адмиралов ходил в кругосветку и делал научные открытия (ч.1)

Роберт Фицрой: как потомок королей и адмиралов ходил в кругосветку и делал научные открытия (ч.2)

Над отчётом Фицрой трудился несколько лет, и из-под его пера вышел не просто сухой перечень фактов, но чрезвычайно увлекательная книга с множеством ценных наблюдений и нетривиальных идей. Особенно много в отчёте уделено внимания описанию различных рас и народностей. Фицрой высказывает мысль, что все люди сходны по крови, но под влиянием различных климатических условий, привычек и пищи, то есть под воздействием среды, они приобрели различный вид. Тот факт, что у всех их одна прародина, откуда они распространились по водным путям, подтверждается существованием кораблей с незапамятных времен и множеством уходящих в древность легенд о море. Поскольку примитивные суда плавали только при попутном ветре, изучение господствующих ветров поможет установить прародину людей и вероятные пути их миграции.

Политическая карьера

В 1841 г. Фицрой получил предложение баллотироваться в палату общин от партии тори. Нельзя сказать, чтобы он был искусным политиком. Его избирательная компания сопровождалась громким скандалом. Между ним и одним из его товарищей по партии возникли недоразумения, едва не окончившиеся дуэлью. Тем не менее, он прошёл в парламент, и его пребывание там было довольно плодотворным. Фицрой со знанием дела выступал по вопросам, которые были ему близки в силу предыдущего жизненного опыта: колонизация, закон о бедных, вооружение военно-морского флота, портовые сооружения. Вскоре его назначили старейшиной английской лоцманской ассоциации, а также исполняющим обязанности инспектора управления охраны рек и лесов. Кроме того, он внёс законопроект об обязательном экзамене для лиц, желающих занять должность капитана и помощника капитана на торговом судне. В своей речи, произнесённой по этому поводу в парламенте, Фицрой доказывал, что недостаточная компетентность капитанов торгового флота часто приводит к гибели команды и пассажиров.

 Парламентская деятельность Фицроя продолжалась до лета 1843 г., когда бывший капитан гидрографического судна был назначен генерал-губернатором Новой Зеландии. 8 июля вместе с женой и тремя маленькими детьми он отбыл к месту новой службы.

 Ситуация в Новой Зеландии была очень непростой. Прежде всего, населявшие эти острова туземцы маори вовсе не походили ни на австралийцев, ни на жителей мелких полинезийских островов. Коренные новозеландцы были воинственны и жестоки, но при этом с лёгкостью перенимали различные навыки европейцев. Лет за пятнадцать до губернаторства Фицроя произошла любопытная, но не слишком приятная для англичан история. Один из капитанов доставил в Кембриджский университет маорийского вождя по имени Хонга. Профессора приняли его с распростёртыми объятиями и с энтузиазмом начали составлять словарь и грамматику языка маори. Хонга пользовался большим успехом в Англии и неоднократно получал приглашения к королевскому двору. С королём он держался на равных, а тот буквально засыпал его дорогими подарками. Когда же пришла пора возвращаться на родину, вождь сумел продать все подарки, и на вырученные деньги закупить партию огнестрельного оружия, которым выучился владеть отменно. Оказавшись вновь в Новой Зеландии, Хонга вооружил и обучил соплеменников, развязал  войну против других племён и вскоре утвердил свою власть на значительной территории. Хотя враждебные действия Хонги не были направлены против белых поселенцев, тогда ещё очень малочисленных, его возвышение нарушило существовавшее ранее равновесие между племенами и наделало колонизаторам немало хлопот.

 Кроме того, в молодой колонии царила правовая неразбериха. Долгое время Новая Зеландия была «ничейной» землёй, никто из европейцев не хотел её колонизировать из-за воинственности туземцев. Но по мере того, как в близлежащих водах развивался китобойный промысел, на островах всё же начали селиться белые, часто люди грубые, неотёсанные и мало уважающие закон. Они брали в жёны маорийских женщин и оседали здесь навсегда. Позже в Новой Зеландии были основаны христианские миссии: англиканская и католическая. Первая была инструментом влияния Британии, вторая – Франции.  В 1833 г. сюда был назначен «британский уполномоченный». В действительности его полномочия были неясны, и реальной властью он не обладал. В этот период Новая Зеландия стала привлекать внимание предпринимателей, нередко авантюрного склада, которые захватывали или выкупали у маори обширные земельные владения, чтобы перевести сюда поселенцев. В связи с этим английское правительство объявило, что земли, купленные английскими гражданами получают статус колонии. Назначенный в 1840 г. губернатор Хобсон убедил многих вождей маори признать власть Британии, мотивируя это тем, что на их земле до сих пор жили поселенцы, «не несущие ответственности ни перед какими судебными органами». Официально коренные новозеландцы получали «все права и привилегии британских подданных», но это не слишком вязалось с обычной колониальной практикой и многими воспринималось как нелепость. Кроме того, вопрос о том, кому и как туземцы могут продавать свою землю, был чрезвычайно запутан, на почве чего часто возникали конфликты. При этом поселенцы американского и французского происхождения отказывались признавать полномочия Хобсона.

 В довершение всего, имеющихся в колонии вооружённых сил не хватало, для того чтобы поддерживать порядок. В далёкой метрополии явно не понимали, что представляют из себя маори, полагая, что констебля с десятком солдат достаточно, чтобы уладить неприятности с туземцами, и это заблуждение до поры до времени разделяли даже некоторые поселенцы.

Пока Фицрой находился на пути к Новой Зеландии произошёл крайне неприятный случай. Прибывшим недавно поселенцам собрались раздать землю, которую считали купленной у двух маорийских вождей - Те-Раупераха и Те-Рангихаэта. Между тем сами вожди утверждали, что никогда не продавали эту землю. Выяснять все обстоятельства дела было недосуг, и английские власти попросту приступили к размежеванию участков. Это не понравилось маори, и они сожгли хижину землемера. К месту происшествия был направлен констебль в сопровождение небольшого разношерстого и плохо вооружённого отряда. Предполагалось, что нарушившие порядок вожди будут арестованы. Туземцы вышли навстречу, выстроившись боевым строем. Кому-то из англичан пришло в голову напугать противника выстрелами. Маори дали ответный залп, отряд констебля бросился наутёк. Девятнадцать не успевших убежать белых сдались в плен и все до одного были убиты туземцами. 

 Новый генерал-губернатор прибыл в Новую Зеландию в декабре 1843 г. и с энергией взялся за работу.

Мэри Фицрой писала родственникам: «Роберту нравятся его новые обязанности, и он вкладывает в работу всю душу. Встаёт он в пять часов утра и в девять уже принимает посетителей, при этом совсем не устаёт, так как заниматься ему приходится самыми разнообразными делами; он прекрасно выглядит и находится в прекрасном настроении».

Однако, дела шли не так хорошо, как можно подумать, читая письмо жены губернатора. Фицрою не удалось найти общий язык с очень многими чиновниками и видными лицами колонии. Не слишком удачной оказалась и его попытка уладить конфликт с туземцами.

 Губернатор лично отправился в «па» (деревню-крепость), обвинённых в поджоге хижины землемера вождей. На встрече присутствовало человек пятнадцать белых и пять сотен маори. Фицрой заранее приготовил и велел перевести на маорийский язык свою речь. Он рассказал слушателям, что об убийстве констебля с помощниками, ему рассказали, когда его корабль стоял в гавани Сиднея.

«Я очень рассердился, на сердце у меня стало чёрно, и душа преисполнилась мрака. Первой мыслью было отомстить за моих друзей и других «пахека» (белых), убитых в Ваирау, и для этого привести сюда много военных кораблей – парусных и таких, которые движет огонь, – и солдат на них. И если бы я так сделал, все вы были бы убиты, а ваша деревня разрушена. Но когда я хорошенько подумал, я понял, что пахека во многом сами виноваты, и решил приехать сюда и выяснить, как было дело, чтобы понять, кто прав, кто виноват. Я был в Нельсоне и Велингтоне и выслушал белых, теперь я приехал сюда и хочу послушать вас. Я сравню оба рассказа и тогда смогу судить, на чьей стороне правда».

Отвечал Фицрою вождь Раупераха. Он настаивал на том, что спорная земля не была продана белым, а также рассказал, что прежде чем перейти к решительным действием маори неоднократно предупреждали землемеров и перед тем как сжечь хижину вынесли из неё все вещи. Раупераха также описал прибытие констебля, который размахивал наручниками и первым дал команду стрелять. Под конец Раупераха сказал, что убивать пленных – древний национальный обычай маори.

 Задав ряд уточняющих вопросов, Фицрой объявил перед собранием своё решение:

«Белые люди первыми совершили ошибку. Они не имели права делить землю, которую вы им не продавали, пока мистер Спейн (уполномоченный по земельным делам) не проверил, была ли совершена сделка. Они не имели права строить на этой земле дома. Поскольку они были неправы, я не буду мстить за их смерть. Но, хотя я не буду мстить за смерть пахека, убитых в долине Ваирау, я должен сказать вам, что вы совершили ужасное преступление, вы убили людей, которые сами сдались вам в плен, полагаясь на вашу честь вождей племени. Белые никогда не убивают пленников. В будущем давайте жить в мире и дружбе – пахека с маори, маори с пахека, чтобы никогда больше не проливалась ничья кровь».

Решение губернатора возмутило многих белых поселенцев, и при этом не принесло ему дружбы маори. Последние восприняли отказ от мести как признак слабости, и, надо сказать, не совсем безосновательно. Фицрой искренне желал защищать интересы коренного населения, но будь он даже сторонником крутых репрессивных мер, у него едва ли была возможность их осуществить. Маори значительно превосходили белых поселенцев числом, не так уж сильно уступали им в организации и со времёни Хонги неплохо владели огнестрельным оружием. Между тем, на охрану семи отстоящих далеко друг от друга небольших поселений было выделено меньше чем полторы сотни солдат. Объясняя свою позицию, Фицрой писал:

«Вожди укрылись бы в своих цитаделях, куда не смогли бы проникнуть солдаты регулярных войск, к ним присоединились бы тысячи туземцев, начались бы враждебные вылазки против поселенцев, а это привело бы к жестокой войне и гибели людей, гибели при самых ужасных обстоятельствах... Никто не хотел признать за туземцами храбрость и умение воевать, все, по-видимому, были уверены, что один орудийный расчёт способен обратить их в бегство, и только и мечтали о столкновении».

Несмотря на уступчивость Фицроя, полностью сохранить мир с туземцами не удалось. Не последнюю роль в этом сыграл американский консул, подстрекавший маори к неповиновению английским властям. Вождь по имени Хеке начал готовиться к войне, и его люди несколько раз срубали флагшток с британским флагом, установленный на горе близ одного из поселений. Фицрой не мог оставить такой демарш без внимания, он назначил награду за голову Хеке, в ответ Хеке назначил награду за голову Фицроя. В марте 1845 г. было разграблено старейшее европейское поселение Корорареки, и регулярная армия не смогла этому помешать. Правда, на сей раз маори не проявили кровожадности. Очевидец пишет, что ему довелось наблюдать, как «решительная переселенка вырывает из рук вооружённого туземца своё одеяло». За то, что инцидент в Корорареке, не перешёл в настоящую войну, благодарить следует Фицроя. Он всё же сумел наладить дружеские отношение с рядом маорийских вождей, которые не только отказались поддержать выступление, но и встали на сторону англичан. Увы, промахи губернатора запоминались куда лучше, чем его достижения.

Спустя некоторое время отряд армейской пехоты, объединившись с проанглийски настроенными маори, двинулся в глубь острова, чтобы захватить Хеке и покончить с мятежом. Из этой затеи ничего не вышло. Крепость, в которой скрывался мятежный вождь, оказалась не по зубам нападавшим, и они вынуждены были отступить, понеся большие потери. Хеке, направил Фицрою язвительное и несколько странное послание, в котором продемонстрировал знания, усвоенные от миссионеров:

«Цезарь, Понтий Пилат, Навуходоносор, Фараон, Никодим, Агриппа и Ирод были царями и губернаторами провинций; разве это пошло кому-нибудь во благо? И разве не они распяли Иисуса Христа?».

Впавшие в уныние поселенцы составили петицию, прося отозвать генерал-губернатора. Но ещё прежде, чем она достигла Англии, там было принято решение об отставке Фицроя. Причиной тому послужили не столько неприятности с маори, сколько чересчур независимая налоговая и таможенная политика, которую он проводил. Новый генерал-губернатор прибыл в Новую Зеландию в ноябре 1845 г.

 Подводя итог деятельности Фицроя в Новой Зеландии, можно сказать, что он был одним из многих, кому не удалось навести там порядок. Эта неудача не поставила крест на его карьере, но, как и в случае с огнеземельцами, он тяжело переживал поражение.

«Мне нанесена глубокая и неисцелимая рана», – писал он одному из друзей.

Пророк современной синоптики

В 1853 г. состоялась конференция главных морских держав в Брюсселе посвящённая использованию метеорологии на море. После этого в Англии решили учредить пост главного метеоролога-статистика. Королевское географическое общество настоятельного рекомендовало назначить на этот пост Роберта Фицроя.

 Свою деятельность на новой должности Фицрой начал с того, что разослал циркуляры на все корабли британского флота и снабдил капитанов, выразивших желание ему помогать, надёжными приборами. Детально сопоставляя получаемые от капитанов сведения о ветрах, атмосферном давлении, температуре и влажности воздуха, он построил ряд диаграмм, которые называл «звёзды ветров». В наше врем такие диаграммы называют «розами ветров», но название «звёзды» им, пожалуй, больше подходит. Они наглядно показывали направление и силу ветров на определённом участке океана в десять градусов в длину и ширину, за определённый период времени. Фицрой мечтал покрыть такими «звёздами» весь Мировой океан.

 Первый отчёт главного метеоролога Британии был посвящён построению и использованию «звёзд ветров», а также необходимости для моряков овладевать основами метеорологии. Фицрой подчёркивал, что благополучный переход корабля из порта в порт в равной мере зависит от навигаторского искусства капитана, и от знаний, которые позволяют капитану использовать попутный ветер и течение. Работу главного метеоролога оценили положительно, и вскоре он был произведён в контр-адмиралы.

 Занимаясь обработкой данных о состоянии атмосферы, полученных с разных кораблей, Фицрой пришёл к выводу, о возможности и необходимости создания эффективной централизованной службы предсказания погоды. В числе прочего, он всячески пропагандировал мысль, что барометр нужно использовать не столько для фиксации сиюминутного состояния погоды, сколько для её прогноза, и добился того, чтобы во все рыбацкие поселения в Англии поставлялись простые и надёжные барометры, а также доступные инструкции по их использованию.

 Как раз в это время был введён в употребление электрический телеграф Морзе. Фицрой тут же постарался применить новое изобретение в своей деятельности. Теперь данные о состоянии атмосферы поступали от наблюдателей гораздо быстрее. Фицрой основал 24 стационарные метеорологические станции, 19 из которых находились на Британских островах, а 5 – в Копенгагене (Дания), Хелдере (Голландия), Бресте, Байенне (Франция) и Лиссабоне (Португалия). Информация с них по телеграфу поступала к нему в центральную службу погоды, в Лондон. На основании полученных данных он составлял и распространял синоптические карты, где цифрами и условными значками были обозначены результаты метеорологических наблюдений на определённый момент – сила и направления ветра, изотермы и изобары. С помощью этих карт Фицрой составлял прогноз погоды на несколько дней. Позже он связался с газетой «Таймс», которая первая в истории человечества начала публиковать ежедневные прогнозы погоды. Одновременно были введены штормовые сигналы, которые вывешивали в портах.

В этот период имя Фицроя стало известно далеко за пределами Англии. Представители многих государств обращали к нему за консультацией. Метеорологические службы Франции, Италии и Германии были организованы по английскому образцу. В 1862 г. была опубликована написанная Фицроем книга «О погоде» – научное исследование атмосферных явлений и практическое руководство для желающих научиться предсказывать погоду.  Книга начинается с утверждения, что все мы живём в воздушном океане, теперь вошедшего во все учебники, а тогда нового и неожиданного. Фицрой подводит итог своей работе, проделанной на должности метеоролога-статистика, даёт описание самых сильных известных ему штормов и пытается разобраться в их природе. Одна из основных мыслей книги: «Нужно всё время помнить, что состояние воздушного океана скорее говорит о будущей погоде, чем о погоде в настоящий момент». Первое время «Книга о погоде» имела большой успех. Уже год спустя вышло в свет второе издание, а вскоре её перевели на иностранные языки, в том числе и на русский (перевод капитан-лейтенанта Н. Тресковского «Практическая метеорология контр-адмирала Фицроя». Спб. 1865). Но дальнейшая судьба этой работы и её автора сложилась не так удачно, как можно было ожидать.

 «Книга о погоде» была полна гениальных прозрений, но далеко не все они были достаточно аргументированы, что вызвало критику со стороны многих учёных. Сам Фицрой отчасти признавал справедливость такого отношения.

«Понятно, – писал он, – что истинный учёный склонен относиться недоверчиво к такому предмету исследования, который нельзя исчислить, взвесить и измерить. Его не устраивают взгляды, предложения и гипотезы, если они не основаны на фактах, судить о которых другие могли бы не хуже, чем сам теоретик, стоящий возможно на ложном пути. Без сомнения, по этой причине некоторые математики недооценивают метеорологию как науку, считая её слишком эмпирической для предсказания погоды, и полагая, что её цель – наблюдение и регистрация фактов».

После нескольких неточных предсказаний Метеорологического департамента Фицрой обратил на себя неблагосклонное внимание газет. Между тем, агрессивная шумиха в прессе едва ли была оправдана. Так сохранилось письмо одного из жителей побережья, сообщающее:

«За текущий год метеорологическая станция в наших краях получила тридцать три телеграммы, предупреждающие о приближении шторма, и в двадцати шести случаях шторм пришёл именно оттуда, откуда его ждали».

Для молодой, переживающей лишь период становления науки это очень высокая степень предсказуемости (около 80%), но газеты редко стремятся осмыслить статистику, предпочитая эффектно подавать отдельные факты.

Многие выводы Фицроя о закономерности атмосферных явлений были основаны на интуиции. Их ещё предстояло всесторонне осмыслить. Всё могло закончиться благополучно, если бы метеорология представляла бы для адмирала чисто академический интерес. Но он видел в ней прежде всего практическую дисциплину, которая уже сейчас может спасать человеческие жизни. Близкие свидетельствуют, что в то время гибель каждого судна в результате шторма он переживал, как свою личную вину.

 Негативную оценку своей деятельности Фицрой воспринимал крайне болезненно, при этом, стремясь давать как можно меньше поводов для критики, с головой ушёл в работу. В конце концов, это подорвало здоровье шестидесятилетнего адмирала. В апреле 1865 г. его жена писала родственникам:

«Все доктора единодушно предписывают прекратить работу и отдохнуть. Ему предоставили отпуск, но беспокойный характер и чрезмерная совестливость мешают ему употребить отпуск себе на пользу: он не может допустить, чтобы другие делали то, за что он получает деньги. Он всё время находится в нервном возбуждении, но как только ему становится немного лучше, спешит в департамент, а когда приезжает туда, убеждается, что не может по-настоящему работать».

Спустя несколько дней после того, как было отправлено это письмо, Роберт Фицрой перерезал себе горло бритвой и ушёл из жизни.

 Страшная развязка вызвала шок и недоумение. На первый взгляд, служебные неприятности адмирала были не столь велики, чтобы привести к подобному финалу. Да, его деятельность вызвала неодобрительную оценку ряда газет и учёных, но никто не собирался её прекращать. Фицроя не отозвали с поста главного метеоролога, и у него было немало сторонников. В 1863 г. королевское общество разослало анкеты в прибрежные города, чтобы узнать, как оценивают деятельность Метеорологической службы на местах. В ответ пришло 3 неблагоприятных отзыва и 46 благоприятных.

 В дальнейшем появилось множество версий причин самоубийства, не связанных с занятиями метеорологией. Одна из них: Фицрой, будучи глубоко верующим человеком, был потрясён распространением «механистической» и «атеистической» теории Дарвина («Происхождение видов» опубликовали в 1859 г.). Это представляется маловероятным. Да, во время знаменитой дискуссии между сторонниками теории естественного отбора и антидарвинистами Фицрой выступал на стороне последних, но его высказывания были достаточно мягкими и корректными. Бывший капитан «Бигля», как сообщали газеты, «выразил сожаление о том, что мистер Дарвин опубликовал свою книгу, и не согласен с утверждением профессора Гексли, будто теория мистера Дарвина логически вытекает из фактов», а также сказал, что «он часто увещевал своего старого друга, прося пересмотреть взгляды, идущие вразрез с первой главой книги Бытия». Но при всём том, отношения Фицроя с его товарищем по экспедиции оставались очень тёплыми, они часто переписывались.

 Существует совсем уже странная версия, что Фицрой покончил с собой, узнав о поражении Южных штатов Америки в гражданской войне. Она приводилась в некоторых биографических статьях, но на чём основана – неизвестно. Впрочем, искать точные причины чьего-либо самоубийства – занятие нелепое. Чужая душа – потёмки, и не всякий доверит свои личные трагедии даже самым близким людям. Мы всё же рискнём высказать ряд собственных соображений по этому поводу. Связаны они с дальнейшей судьбой книги Фицроя «О погоде».

Вскоре после трагической гибели адмирала «Книга о погоде», поначалу весьма популярная, была надолго забыта. Многие её экземпляры пылились на полках библиотек с неразрезанными страницами. Только в 30-е годы XX в. учёные-синоптики извлекли работу из небытия. Ознакомившись с её содержанием, они были поражены. Фицрой опередил развитие метеорологической науки своего времени на полстолетия. В 1931 г. немецкий метеоролог В. Дикман обратил внимание на одну схематическую карту из книги Фицроя. На ней обозначены серия циклонов в современном его понимании, как пограничное образование между полярным и тропическим воздухом. Ничего подобного не встречалось в метеорологической литературе от Фицроя и до 20-х годов XX в.

 В результате анализа синоптических карт Фицрой смог сделать вывод об «очевидном существовании, непрерывной смене и борьбе больших более или менее параллельных, почти горизонтальных полярных и экваториальных (тропических) течений атмосферы». Полярные и тропические течения могут идти в умеренных широтах бок о бок по поверхности земли, но могут и находится одно над другим, причём тропические течения располагаются над полярными. Иногда тропические течения могут долго господствовать на огромном пространстве, но чаще происходит смена полярных и тропических течений. Перемешивание воздуха происходит медленно, и потому воздушные течения надолго сохраняют присущую им температуру, влажность, прозрачность, электрическое состояние. В современной синоптике полярным и тропическим течениям Фицроя соответствует понятие «воздушные массы», имеющие консервативные свойства. Местами автор «Книги о погоде» даже пользуется термином «воздушная масса» наряду с термином «течение».

 В своей книге Фицрой подошёл вплотную к введению понятия атмосферного фронта и представлению о фронтальном происхождении циклонов. Климат любого района в любых широтах рассматривается им как результат воздушных и морских течений, господствующих в данной местности.

Сразу после смерти адмирала его научные идеи не получили дальнейшего развития, и учёные-синоптики смогли создать и разработать подобные теории лишь в XX в, имея значительно более совершенные приборы и куда более солидное финансирование. В области метеорологии Фицрой был гением, далеко опередившим своё время.

Возможно, в этом и кроется причина трагедии. И дело даже не в том, что современники не могли понять и в полной мере оценить высказанные в «Книге о погоде» идеи, а в том, что подобные прозрения порой обходятся человеку очень дорого. Сложить один к одному кирпичики фактов – колоссальная работа, но зачастую этого мало. Нужно увидеть не просто сумму составных частей, но единое целое, понять как оно живёт и дышит. В данном случае на собранную ценой великого труда массу информации наложился безошибочный инстинкт опытного морского капитана. Но осмысление и одухотворение груды фактов – процесс мучительный. Ощущение творческого полёта может перемежаться чувством безысходности и глубокими депрессиями. Возможно, именно такое состояние стало причиной если не самоубийства, то душевного надлома, сделавшего самоубийство возможным.

Сейчас не вызывает сомнений, что безвременная смерть Фицроя и невнимательное отношение к его научному наследию задержало развитие метеорологии на десятки лет. Но и то, что ему удалось сделать в полной мере, заслуживает глубокой благодарности. Введённая им система штормовых предупреждений спасла множество жизней. Благодаря ему тысячи скромных тружеников моря научились самостоятельно использовать барометр для предсказаний погоды. Метеорологические службы многих стран были устроены по образцу, разработанному Фицроем. Те, кто связал свою жизнь с изучением воздушного океана нашей планеты, помнят его не только как капитана «Бигля», но и как «отца научной метеорологии» и «пророка современной синоптики».