Законы воли

Обычаи разных народов многообразны, как цветы или вирусы: в индийском штате Махараштра младенцев сбрасывают со стен храма и ловят их натянутой простыней, а жители африканского племени мурси растягивают себе нижнюю губу пластинами размером с блюдце. Но одна вещь непременно есть в любой культуре — это практика наказаний и поощрений за поступки. Что бы ни думали люди о влиянии высших сил и предначертанности судьбы, они всегда были уверены, что сами несут ответственность за свои слова и действия. Все культуры разделяют убеждение, что здоровый человек свободен в выборе: предать ближнего или помочь ему, убить или отдать жизнь, защищая свой род.

Философы называют это свободной волей. Человек — конечная причина своих решений. Это кажется интуитивно очевидным. Но что, если интуиция подводит? Она ведь говорит нам, что Земля плоская и неподвижная. Что, если свободной воли нет?

Дело в том, что представление о свободе воли входит в противоречие с картиной мира, которую разворачивает перед нами наука. Ученые не нашли в огромной Вселенной ничего, кроме физических законов и квантовой случайности. Наши тела состоят из частиц материи. Частицы строго следуют формулам. Как же человек, состоящий из этих частиц, может проявить какую-то свободу?

Ощущения и личный опыт убеждают нас, что мы свободные агенты, самостоятельно выбирающие свое поведение. Однако другая часть наших знаний говорит, что свободных агентов в мире существовать не может. В этом суть противоречия. Если люди не свободны в своих поступках, то они не могут нести за них ответственность. Можно было бы сказать, что в этом случае заставлять «провинившихся» страдать — несправедливо, но само понятие справедливости теряет смысл: если свободы нет у человека, ее тем более нет у общества.

Отказ от представления о свободе воли обесценивает человеческую жизнь. Но и признать возможность нематериального вмешательства в процессы материального мира тоже нельзя. Это в самом фундаменте подорвало бы науку — основу современной цивилизации — и направило бы нас по пути мистицизма.

Подходы к разрешению этого противоречия сводятся к простым альтернативам: либо свободы воли нет, либо она существует помимо физического мира, либо она каким-то образом совместима с его строгими причинными законами. Подбор аргументов в пользу третьей позиции, для которой даже есть специальный термин — компатибилизм, — стал отдельным видом философского искусства. Однако философские рассуждения так и не смогли разрешить этот парадокс. Остается надежда, что ответ придет из научных исследований, и особенно из тех, в которых изучают реакции мозга. Один из таких экспериментов провел в 1983 году Бенджамин Либет, нейробиолог из Калифорнийского университета в Сан-Франциско.

Сознание опаздывает

Либет сажал добровольцев перед экраном, на котором по кругу бежала яркая точка, совершая один оборот за три секунды. Испытуемых просили сгибать запястье — тогда, когда они пожелают. Надо было лишь точно указать момент появления такого желания. Точка на экране помогала поймать этот момент, запомнив ее положение «на циферблате» и сообщив экспериментатору.

Параллельно датчик на руке испытуемого фиксировал активность его мышц, а с поверхности головы электроды считывали электроэнцефалограмму. Получалось три потока данных — от мозга, от мышц и от сознания испытуемых. Либет опирался на работу немецких нейрофизиологов Ханса Корнхубера и Людера Декке. Они в 1965 году обнаружили, что незадолго до включения мышц двигательная зона мозга слегка меняет свою электрическую активность. Это изменение назвали потенциалом готовности. Либет надеялся измерить, на сколько потенциал готовности отстоит во времени от осознанного желания пошевелить рукой.

Неожиданно выяснилось, что на электроэнцефалограмме потенциал готовности появлялся за 350 миллисекунд до того, как человек осознавал свое намерение согнуть запястье. Каким-то образом мозг знает, что будет совершено движение раньше, чем об этом узнает сознание. Что это, как не свидетельство предрешенности наших действий?

Сам Либет, впрочем, не считал, что его результаты опровергают свободу воли. Ведь у человека есть возможность передумать. В более поздних экспериментах он просил испытуемых сначала захотеть нажать кнопку, но в последний момент отказаться. И правда, когда у испытуемых уже возникал потенциал готовности в мозге, они все еще могли отменить свое решение. Значит, по мнению Либета, у нас есть свобода пусть и не инициировать действие, но одобрить или отклонить его — наложить вето сознания.

С тех пор опыты в духе Либета не раз повторяли, однако накопилась и разнообразная критика. Многие авторы указывали, что выбор не происходит мгновенно, а растянут во времени. Поэтому точно указать момент возникновения намерения трудно, да и самоотчеты людей не слишком надежный источник данных. А главное, шевельнуть рукой — это примитивное действие, не требующее размышлений. Над сложными решениями можно раздумывать долго, и такие мыслительные процессы не охватить простыми экспериментами.

Кто за главного?

Что ж, допустим, опыты Либета не противоречат существованию свободы воли. Как в принципе убедиться, что мы поступаем по своей воле? Генрих Мюллер из фильма «Семнадцать мгновений весны» подарил нам крылатую фразу: «Верить в наше время нельзя никому, даже самому себе». Даже когда люди уверены, что принимают решение самостоятельно и свободно, находясь в здравом уме и твердой памяти, это может быть не так.

Начиная с 1970-х годов психологи экспериментально изучают так называемый эффект предшествования, или прайминг. Оказывается, нашу реакцию на один стимул можно запрограммировать другим, показанным заранее. Этот прайм-стимул может быть словами, картинками, предметами — главное, чтобы он вызывал определенные ассоциации, эмоции, воспоминания. Тем самым задается контекст, в котором мы оцениваем следующий стимул. В результате наше поведение меняется, а мы даже не подозреваем, что подверглись манипуляции.

В одном исследовании студентам хватило небрежного упоминания преподавателем, что они из проблемной группы — принимали наркотики, имели судимость, жили в неблагополучном районе, — чтобы на экзамене они проявили себя хуже студентов из другой такой же группы, которым подобных напоминаний не делали. Другой пример: испытуемые, которым на собеседовании упоминали о старости и усталости, выходили из помещения более медленным шагом, чем те, кто слышал слова о молодости и бодрости. Эксперименты показывают, что прайм-стимулами можно влиять на уровень агрессии, склонность к ошибкам, предпочтения при выборе, и жертва манипуляции это влияние не отслеживает.

Именно на прайминге во многом построена брендовая реклама. Когда маркетологи говорят о настроении или энергии торговой марки, это как раз о наборе прайм-стимулов, которые нам внедрили через ее рекламу. Благодаря этому один автомобильный логотип становится для нас символом надежности, другой — экономичности, третий — комфорта. Свобода ли это, если нашим поведением можно бесконтрольно манипулировать?

Физика против свободы

Василий Ключарев, директор Института когнитивных нейронаук Высшей школы экономики, изучает, как люди принимают решения. По данным сканирования мозга он видит, почему испытуемый предпочел взять 5 долларов сейчас, а не 10 через месяц. Например, потому что «импульсивная» зона его мозга, связанная с центрами удовольствия, оказалась чуть активнее другой, «рациональной» зоны, расположенной в префронтальной коре. Ключарев не находит в мозгу места для свободы воли: если предложить выбор из двух вариантов, то «при данном состоянии мозга всегда будет принято ровно одно и то же решение».

Роберт Сапольски из Стэнфордского университета, знаменитый автор книг о поведении, изучающий нейробиологию стресса, приводит немного другой аргумент: в нервной цепи, доставляющей сигнал от мозга к пальцу, он просит указать нейрон, который сработал бы сам, без предшествующей причины.

Откуда в физической реальности вообще может взяться беспричинная свобода? Кристоф Кох, директор Института Аллена по изучению мозга и один из тех, кто ввел в нейронауку тему изучения сознания, попытался найти свободу для «нейрона» Сапольски. В своей книге «Сознание: исповедь романтичного редукциониста» Кох последовательно разобрал и отверг разные трактовки, обычно приводимые философами, оставив для свободы воли лишь крошечную лазейку. Возле синапсов, которыми нейроны соединяются друг с другом, состояния молекул создают неопределенность: с какой-то вероятностью нейрон разряжается, а с какой-то нет. Не здесь ли кроется источник свободного выбора?

Однако сама квантовая неопределенность в поведении молекул не устраняет парадокса. Как ни комбинируй детерминизм с игрой случая, свободы из этого не получится. Решились ли вы на преступление, подчинившись неумолимой цепи причин и следствий или из-за неправильной комбинации выпавших игральных костей, — считать вас лично виновным одинаково глупо. Даже на вероятности исходов повлиять не получится — они диктуются уравнением Шрёдингера.

Но что, если в конкретном случае свободная воля способна выбрать тот или иной исход без нарушения их общего статистического баланса? Законы физики при этом не нарушились бы. Вмешиваясь в исход отдельных событий, свободная воля должна была бы компенсировать статистические искажения, меняя исходы и других событий. Непонятно, какой физический механизм мог бы обеспечить подобную балансировку. А без него все это снова похоже на мистику. В итоге Кох разводит руками и признается, что честно искал, но не нашел в нашем мире пространства для свободы воли.

Причины мысли

Похоже, все то, что мы знаем о механике Вселенной, не оставляет шанса для свободы воли. Все наши решения — лишь игра атомов, которые взаимодействуют строго в рамках физических законов. Однако тогда получается, что психология, социология, экономика и все науки, исследующие целенаправленное поведение, лишены реального смысла, а истинные причины всех поступков кроются в Большом взрыве. Мораль предстает фикцией, а принцип ответственности за поступки превращается в имитацию, которую разыгрывают автоматы. Для таких биороботов есть даже специальный термин — философский зомби. Все это настолько расходится с нашим внутренним ощущением себя, что невозможно избавиться от вопроса: вдруг в доводах против свободы воли все же есть изъян?

Британский научный журналист Филип Болл находит слабое место доводов против свободы в том, что сводимость явлений к фундаментальным законам физики вовсе не обязательно подразумевает такую же сводимость для их причин в глазах человека. Болл ссылается на эссе лауреата Нобелевской премии физика Филипа Андерсона «Больше — значит другое», опубликованное в 1972 году. Андерсон полагал, что на каждом уровне организации материи появляются свойства, не сводимые причинно к нижним уровням: «Психология — не прикладная биология, а биология — не прикладная химия».

Физик Дэвид Дойч в своей книге «Структура реальности» объясняет это на примере одного атома меди в носу статуи Уинстона Черчилля, что стоит на Парламентской площади в Лондоне. Разумеется, атом подчинен физическим законам и попал на свое место в строгом соответствии с ними. Но чтобы «объяснить» его существование в этой точке, знания по истории Второй Мировой войны будут куда полезнее, чем физика.

Мы привыкли думать, что наши мысли, желания, эмоции меняются вслед за изменениями активности клеток мозга. В этом смысле мозг — источник психики. Но можно взглянуть на это иначе. Что, если психика — новый организующий слой над клетками мозга, привносящий дополнительную логику в поведение материи? Эта логика не противоречит физическим законам, но и не выводится из них. Так ли это, мы не знаем. Но если в природе скрыта такая возможность, то физика все еще не способна «убить» свободу воли. И у нас все еще есть выбор: верить в эту концепцию или отказаться от нее.