Алексей Суворин: русский самородок из крестьян

Первые уроки послушания

Хроническое стремление Алексея Суворина к обогащению во многом объясняется его непростым детством. До 14 лет он не читал ни одной детской книжки и даже не знал об их существовании: семейная библиотека состояла всего-навсего из переведённого Евангелия.

С цензурой будущий известный издатель впервые столкнётся в Дворянском полку, куда поступит после Михайловского кадетского корпуса. Кстати, попадание Суворина в кадеты можно объяснить одним лишь везением: обучение его оплатил богатый воронежский помещик Чертков.

Директору Дворянского полка придётся не по душе идея воспитанника издать словарь замечательных людей: слишком много отсылок к сочинениям неугодного правдоискателя Белинского! Вероятно, уже тогда Суворин возьмёт себе на заметку: чтобы осуществить задуманное, порой нужно считаться с некой силой, которая может разом уничтожить все начинания. А потому лучше чем-то поступиться, нежели лишиться всего.

В доме № 13 в Эртелевом переулке (ныне улица Чехова) располагалась суворинская типография. До 1898 года ею управлял Пётр Коломнин, брат зятя издателя. При его участии даже открылась школа типографского ученичества. Привлечение к работе руководителя столь высокого уровня — ещё одна организаторская удача Суворина.

Подавай скандал

На первых порах своей журналисткой деятельности Суворин позволит себе увлечься либерализмом. Но даже тогда главным пунктом для него будет оставаться доход. Неслучайно его и публициста Виктора Буренина, с которым они приятельствовали, прозвали в Петербурге Бу и Су, что с французского означает «Грязь» и «Грош».

Успех злободневных фельетонов, которые Суворин подписывал псевдонимом Незнакомец, заключался в умении публициста держать нос по ветру — эффектно, с правильными интонациями, преподносить читателям материалы на волнующие темы и даже задавать настроение публики. Фельетонные циклы обеспечивали «Санкт-Петербургским ведомостям» (а потом и собственному суворинскому «Новому времени») финансовый успех.

Между прочим, перекочевавший в «Новое время» Незнакомец не гнушался ложными обвинениями: оклеветанные герои (например, управляющий Орловско-Витебской железной дороги, который как-то якобы занял для своих нужд целое купе первого класса) стремились немедленно оправдаться, чем создавали ещё большую шумиху вокруг газеты. Вставая на сторону Суворина, Василий Розанов писал: «Всё, что угодно, можно не прочесть: Платона, Спинозу; но если скандал — то как же этого не прочесть? — «Подавай сюда скандал»». Всякий чиновник боялся найти в фельетоне намёк на свою персону.

Всё тот же бывший Эртелев переулок. Здесь находилась и квартира издателя, и редакция «Нового времени».

«Я-то ему товарищ, да он мне не товарищ»

Поддержкой правящего режима Суворин снискал благосклонность и Александра III, и Николая II. По свидетельству Витте, на столе у последнего он видел «Санкт-Петербургские ведомости» и «Новое время», из остальных же газет — только вырезки. Многоговорящий факт: Суворину — одному из немногих корреспондентов — доверили освещать коронацию в прессе: «Государь полюбил вас, — говорил Татищев. — Он читает вас. Вы тронули его сердце. Императрицы тоже читают, и Плеве вторит государю…».

Сам же Суворин сокрушался в своём дневнике: «Только похвалы печатаешь с лёгким сердцем, а чуть тронешь этих «государственных людей», которые, в сущности, государственные недоноски и дегенераты, и начинаешь вилять и злиться в душе и на себя, и на своё холопство, которое нет возможности скинуть».

Но на пике революции 1905-го, когда дела «Нового времени» шли из рук вон плохо, как раз власти и поддержали Суворина, обязав земельные банки публиковать в его газете сообщения о продаже имений за недоимки. Хочешь — не хочешь, а «Новое время» покупай!

Суворин руководил Малым театром с 1895 по 1917 год. Издатель много сетовал на театральный мир с его интригами, но уйти не решался: «В этом болоте мне и умереть! Как надоело! Театр — это табак, алкоголь. От него так же трудно отвыкнуть». Сейчас это Большой драматический театр имени Товстоногова.

Недруг в беде не бросит

С министром финансов Витте, убеждённым реформистом, найти общий язык журналисту-реакционеру было трудно. Публицист винил министра в том, что тот истощил Россию «дерзостью финансовых реформ и налогами». Оппонент не оставался у Суворина в долгу: он, если верить запечатлённым в дневнике слухам, намеревался выдвинуть на место начальника по делам печати такого человека, при котором «Суворину будет петля».

Тем не менее именно Витте помог издателю устроить книжную и газетную торговлю на железнодорожных вокзалах и обойти сильного конкурента — редактора газеты «Новости» Николая Нотовича (в его руках, кстати, когда-то находилось и «Новое время»). Так Суворин стал чуть ли не монополистом: в привокзальных киосках цены на конкурирующие издания завышались порой в полтора раза! Но откомментировал такую удачу издатель по-своему: «…Мне стыдно было просить его [Витте] об этом и только желание, чтоб другим не доставалась дорога, заставило меня это сделать».

Однако на выручку «Новому времени» Витте приходил не однажды. В октябре 1905 года министр вовремя предупредил Суворина, что газета будет закрыта, если тот допустит в ней публикацию «финансового манифеста», распространяемого революционерами. В итоге вёрстку номера пришлось исправлять перед самым выходом. Зато «Новое время» миновала участь прочих изданий, на страницах которых манифест появился.

Первый суворинский книжный магазин был открыт летом 1878 года на Невском проспекте, 40. Его лавки работали не только в Северной столице и Москве, но и в Харькове, Одессе, Саратове, Ростове-на-Дону и Софии.

Не твой, вот и бесишься

У одних коллег взлёт «Нового времени» вызывал зависть, другие презирали цену этих достижений, обвиняли издателя в приспособленчестве. Таким противником был, например, Салтыков-Щедрин. Прозвища, которыми он клеймил «Новое время» — «Новый пятиалтынный», «Чего изволите», «Литературно-политический нужник» — и сейчас вызывают улыбку.

Справедливость многих обвинений Суворин сознавал, но оправдывал свои действия, в общем-то, достойной целью: «Я считаю особенно грешными только тех, которые ничего не делали, а я целую жизнь работал, как превосходный работник, и думаю, что за это Бог мне кое-что простит».

Чтобы обеспечивать «Новое время» оперативными и разнообразными новостями не только из России, но и из-за границы, Суворин использовал в качестве информаторов российских дипломатов. Кроме того, у газеты был штат собственных корреспондентов в Европе и даже телеграфное агентство. В суворинской типографии впервые в России была применена ротационная машина. Издатель не прогадал, сделав ставку на внедрение европейских новшеств: оборудование себя окупило, и он остался в плюсе. А электричество в типографии позволяло печатать номера даже ночью.

Современники могли разносить Суворина за что угодно, но работодателем он был для того времени почти образцовым. Например, типографы жили в артельных квартирах с освещением. Для работников открылась библиотека и аптека с бесплатными лекарствами.

Анюта

В начале карьеры важным помощником для Суворина была первая жена Анна Ивановна. Именно она убедила его в необходимости переезда сначала в Воронеж, потом в Москву, а в 1862 году — в Петербург: «Я, кажется, никогда надежд не знал. Я вообще довольствовался тем, что было. Но без Анюты, которая подбивала меня, ободряла и, вообще, имела на меня большое влияние, я, вероятно, так в Боброве и проспал бы целую жизнь».

Однажды в московском доме, где временно жили Суворины, случился пожар. В тот день публицист встречался в Петербурге с Валентином Коршем, редактором «Санкт-Петербургских ведомостей» — своей семье помочь он не мог. Анюта «ни на минуту не потерялась» и сама спасла детей из огня.

Она помогала мужу и в журналистской, и в издательской деятельности. Трагическая смерть Анны Ивановны (её застрелил отвергнутый любовник) надолго выбила Суворина из колеи.

В здании Музея печати Санкт-Петербурга с 1903 по 1908 год располагалась редакция газеты «Русь». Издавал её старший сын Суворина — тоже Алексей. Но повторить блистательный отцовский путь «дофину» не удалось.

Человек или иностранец

На иностранцев, служащих в России, Суворин часто публично обрушивался негодованием: «Даже плохой русский лучше иностранца. Иностранцы деморализуют русских уже тем, что последние считают себя приниженными, рабами и теряют чувство собственного достоинства». Но удивительно в то же время читать в его дневнике рассуждения совсем иного характера: «…Никогда я против них ничего не писал и ни к одной народности не питал вражды. Да и зачем? Можно поддерживать русское чувство, относясь к инородцам сочувственно и мило».

Вообще, сам публицист любил на время оставлять Россию, объясняя это тем, что «кратковременное пребывание за границей отрезвляет от русского холопства».

С трудом верится в то, что издатель «Нового времени», за которым в истории закрепилась слава шовиниста и антисемита, мог когда-то пойти на сделку с евреем. А ведь с кредитом на покупку газеты Суворину помог варшавский банкир Кронеберг. Причиной еврейской щедрости было то, что публицист в прошлом потрудился создать кронебергскому банку благоприятный имидж.

Суворинский антисемитизм разоблачил всё тот же Розанов: «Случайно узнав, что в дому Суворина живёт одна еврейка, когда-то дававшая уроки музыки в его семье, я подошёл и, смеясь, сказал ему: «А.С., у вас живёт еврейка!» Она небольшого роста, он — высокого. Взяв её за плечи, всю весело смеющуюся (она всегда смеётся), он прижал её к себе и весело сказал: «Я ужасно её люблю. Она такая милая!»»

«Без маленького неприличия какой же номер?»

В последние годы жизни Суворина дела «Нового времени» были настолько плохи, что редакции пришлось пойти на публикацию интимных объявлений. Конечно, читатели, которых удалось привлечь таким манером, не отличались разборчивостью в публицистике. А среди интеллигентов сомнений в одиозности газеты после этого почти не осталось. Уловив настроения общественности, министерство внутренних дел запретило печать подобной рекламы: семейному человеку стыдно выписывать на дом газету с такой аморальщиной! Но и этот ход был впоследствии оправдан преданным Розановым: «…А разве не страшнó любопытство — пробежать глазами столбцы этих объявлений, «самых тех, которые бесстыдны», и задуматься, и сообразить по ним клокочущую и мрачную панораму жизни…»

«Отнесут тебя на кладбище, возвратятся домой и станут чай пить и говорить лицемерные речи. Очень противно об этом думать». Алексей Суворин умер в августе 1912 года в возрасте 78 лет. Похоронен он в Петербурге на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

«Страшно стать ничем»

Оптимизма с годами становилось в Суворине всё меньше: «…Моё самолюбие постоянно уязвлялось и уязвляется. Может быть, в старости это уязвление становится невыносимым, ибо чувствуешь своё бессилие что-нибудь сделать новое, достойное, удивительное, и хочешь, чтоб тебя уважали за старое».

Пережив самых близких людей и не найдя отрады в детях, состарившийся издатель много раз представлял свои похороны и приходил к неутешительным выводам: «Пока бьётся сердце и есть силы — тогда и человек, а перестало оно биться — ничего не осталось, кроме тела, никому не нужного. Даже земля могла бы обойтись без этого».